В молчании пустыни рассказывается священная история о победе Света. Вечером эти люди опять соберутся у костра. Десять пальцев будут недостаточны, чтобы перечислить воинство Шамбалы. Никакое воображение не сможет описать мощь Владыки Мира.
Среди всепроникающего жестокого холода костры кажутся жалкими и негреющими. Короткое время, от одиннадцати до часу, солнце несколько греет. Но после полудня к морозу прибавляется режущий вихрь, и самая тяжелая шуба греет не больше легкого шелка. Для доктора – необыкновенная возможность наблюдать особое условие высот. Пульс Е. И. достигает 145. Доктор говорит: «Это пульс птицы». У меня вместо 64 – 130; в ушах звенит, точно все цикады Индии нагрянули. Приходит и снежная слепота. После нее необыкновенное ощущение. Все изображения одинаково сильно удваиваются. Два каравана, две стаи ворон, двойной силуэт гор. Люди заболевают и цингой. Доктор пророчествует: при таких холодах сердце, уже напряженное высотою, начнет слабеть, и в одну из студеных ночей люди уснут навеки. Уже остановилось сердце ламы Малонова, тибетца Чемпы и трех других. Доктор пишет медицинское свидетельство: «Дальнейшее задержание экспедиции должно быть рассматриваемо как организованное покушение на жизнь членов экспедиции».
Ранним утром, перед самым восходом солнца, доктор приходит в возбуждение, восклицая: «Вот вам следствие нашего положения! Даже коньяк замерз! И так все живущее замерзнет и упокоится навеки».
Я говорил: «Конечно, если мы хотим замерзнуть – мы и замерзнем. Но ведь есть такая замечательная вещь, как психическая энергия, которая теплее огня и питательнее хлеба. Но главное, во всех случаях соблюдать спокойствие, всякое раздражение лишает нас лучшего психического оружия».
Конечно, я не винил доктора за его пессимизм, ибо обычные лекарства в этих необычных обстоятельствах не давали нужного следствия. Кроме того, главное лекарство в его аптечке, строфант, уже кончался. А от другого нужного лекарства – адонис верналис – он показывал лишь пустой пузырек.
Топливо почти невозможно было достать. За один мешок аргала обитатели черных палаток требовали большие деньги. И каждый требовал особые монеты, которые ему нравились больше других. Один предпочитал старые императорские китайские таэли. Другой настаивал на монетах с фигурою, долларе из Синкиянга. Третий желал монеты с головою Ли-Хун-Чанга и с семью буквами, четвертый предпочитал ту же голову, но с шестью буквами. Кто-то хотел продавать только на индийские серебряные рупии. Но никто не хотел принимать американские и мексиканские доллары; также все избегали тибетский медный шо, несмотря на громкую надпись на нем: «Правительство, победоносное во всех направлениях».
Но что же дает скромным кострам теплоту? Несмотря на неописуемый холод, опять подняты все десять пальцев, сперва они подняты для числа замерзших караванов, а затем для выражения бесчисленных священных воинов, которые сойдут со святой горы, чтобы уничтожить нечестивцев. В этих рассказах об огненных битвах, о победе справедливости над тьмою, костры начинают гореть ярко, и поднятые десять пальцев, казалось, не чувствуют холода. Костры холода!
Черная масса движется почти по отвесной скале. Дикие яки, стада не меньше пятисот голов, уходят от каравана. Наши монголы-охотники изготовляют винтовки и стараются отстать. Но мы знаем их уловки. Хотя они и буддисты и носят на шее и даже на спине священные ладанки и ковчежцы, но превыше всего они стрелки. Велико желание охотника послать верную пулю в черную массу бегущих яков. Охотники остановлены.
«Очир, Дордже, Манджи, слушайте, не стреляйте! У вас пищи достаточно».
Но разве охотники стреляют для пищи? Далеко на галечном склоне виднеется черная масса. Она велика. Что-то есть поразительное в этом огромном черном стаде диких яков. Сами монголы-охотники советуют нам взять в сторону и далеко обойти стада. Они считают эти стада в тысячу голов. Много диких и свирепых быков будет наверно при таком сборище черных великанов.
Но в охоте за киангами монголы неутомимы. В стане был назначен штраф за каждый неразрешенный выстрел, так же как и за самовольную отлучку. Но что вы будете делать, если стрелок все-таки скроется за соседним холмом, а через час вернется с перекинутой через седло кровавой шкурой кианга и с кусками свежего мяса, подвешенными за седлом. Совершенно, как гуннские наездники, сохранявшие мясо под седлами. Весь замазанный кровью охотник улыбается. Накажете вы его или не накажете, ему безразлично, его страсть удовлетворена. И остальные буддисты смотрят на вас несочувственно за запрещение убивать животных, они уже предвкушают наслаждение зажарить свежее мясо яка или кианга у вечернего костра.
Антилопа, преследуемая волком, набегает прямо на караван. Охотники в смущении и с завистью смотрят. Но если вы можете удержать людей, то вы бессильны с дикими псами. И бедная антилопа, вместо защиты, получает нового врага. Но и волк вблизи каравана почувствовал себя неудобно и прыжками поспешно скрывается. От собак антилопа, конечно, спасается. Дикие козлы и маленькие серны постоянно одурачивают монгольских собак. И в тщетном преследовании уводят их к отвесным скалам.
И медведи здесь. Чернобурые, с широким белым ошейником. Ночью они подходят совсем близко к лагерю, и даже днем они удовлетворяют свое любопытство, не пытаясь бежать, если их не пугают собаки. Сейчас мы идем по руслу светлого Буренгола. Под копытами коней зелено-голубые окиси меди сияют, как лучшая бирюза. Над нами крутая скала и на самом верху ее огромный медведь следует за нашим караваном и рассматривает нас, как диковинку. Кто посягнет на него и к чему?
Но один вид животных сделался настоящим врагом каравана. Это были суслики, тарбаганы и полевые мыши. Целые области продырявлены ими. Даже при величайшей осторожности лошади попадают в ямы и легко могут ломать себе ноги в этих подземных городах. Не проходит и дня без падения коня в предательские подземные ходы. Вечером тибетец Кончок приносит к костру двух горных фазанов. Остается загадкой, как он их поймал голыми руками? Не надо сомневаться, что их хотят убить и съесть. Но также раздаются голоса и за освобождение. Мы опять обращаемся к буддийским заветам и после продолжительной торговли вымениваем птиц на китайский таэл. Минуту спустя оба узника весело летят в направлении гор.
Лисица охотится на горных куропаток, коршун подстерегает зайца, и собаки весело гоняют сусликов. Животное царство живет по своим законам. Последний случай из животного царства о трех курицах. Из Суджау мы взяли с собой петуха и двух кур, которые прилежно каждый день несли яйца, несмотря на неудобное качание целый день на спине верблюда. Но когда мы сами остались без пищи, мы подарили этих трех птиц тибетскому майору. Глаз сыщика уловил отсутствие куриц и немедленно донес губернаторам Нагчу. Возникла целая переписка о том, не съели ли мы сами трех куриц? Об этом даже посылались донесения в Лхасу.
И опять при свете костров собираются наши монголы и тибетцы, и подмигивая друг другу, передают последние слухи из соседнего дзонга, как всегда, потешаясь над губернаторами. Тот же яркий огонь, который только что воодушевлял рассказ о Шамбале, теперь освещает лица, судящие правительство Лхасы и хвалящие Таши-Ламу.
Строим субурган Шамбалы. Ламы освящают его. Перед изображением Ригден-Джапо на магическое зеркало они льют воду. Вода сбегает по зеркальной поверхности. Отражение дрожит, делается необыкновенным и напоминает древний смысл магических зеркал. Шествие проходит вокруг субургана с возженными курениями в руках. Великий лама Цайдама держит в руках нить, соединяющую его с вершиною субургана, где сложены предметы особого значения. Там вложено изображение Будды, там лежит серебряное кольцо с многозначительным начертанием, там же покоятся пророчества о будущем и скрыты ценные предметы: «Норбу Ринпоче». Старик лама пришел от соседних юрт и принес пригоршню сокровищ – кусочек горного хрусталя, обломок бирюзы, две-три смальтовых бусины и блестящий кусочек слюды. Старый лама принимал участие в построении субургана и принес эти сокровища с настоятельной просьбой поместить их в сокровенную часть субургана. После долгого служения белая нить, которая соединяла великого ламу с субурганом, была разрезана, и в пурпуровой пустыне остался белый субурган, охраняемый незримыми силами. Много опасностей угрожает ему. Когда караваны остановятся на отдых, верблюды будут обламывать углы основания; любопытный козлик вскочит на карниз и своими рогами будет пробовать прочность живописных изображений и узоров. Но самая большая опасность грозит от дунган – мусульман китайских.
Монголы имеют пословицу: «Если субурган устоит против дунган, то он останется цел навеки». Около костров рассказываются страшные истории о разрушении буддийских святынь дунганами. Говорится, как дунгане зажигают костры в старых буддийских пещерных храмах, чтобы уничтожить древнюю стенопись. Монголы с ужасом в глазах толкуют, как в Лабране дунгане разрушили даже изображение Самого Майтрейи. Преследуют дунгане не только буддистов, но и конфуцианцев. Монголы говорят, что, если трудно с китайцами, то с дунганами уже совершенно невозможно. Про дунган говорят, что они бесчеловечны, жестоки и кровожадны. Вспоминают всякого рода жестокости, имевшие место во время последнего восстания дунган. На каждом холме видны развалины и какие-то бесформенные груды камней. В народном представлении все эти остатки так или иначе связаны с именем дунган. Здесь было укрепление, построенное дунганами; там была крепость, разрушенная дунганами; здесь стояла деревня, сожженная дунганами; там был золотой прииск, замолкнувший после прохода дунган. А вот колодец, забитый камнями, – тоже работа дунган, чтобы лишить местность воды.
