Ознакомительная версия.
С одной стороны, здесь получили подготовку такие «профи», как братья Абалаковы, один из которых, Евгений Михайлович Абалаков, в 1933 году взошел на высочайший пик СССР – пик Сталина (с 1962 года – пик Коммунизма).
С другой стороны, с самого начала «лазили» и «поднимались» на столбы единицы. С ходом лет и с ростом огромного города все больший процент столбистов набивался в «избы» не для того, чтобы «лазить», а для того, чтобы провести какое-то время не в городе и чтобы «общаться». Среди них было много людей, не состоявшихся в реальной жизни, убегавших в игру, в отдых на свежем воздухе, психологический комфорт в кругу «своих».
Этот слой, соотносившийся с «лазавшими» как 100:1, формировал свои представления о жизни, свои традиции, правила поведения. Это был своего рода «малый народ в большом народе», целая «культура в культуре» – субкультура. В творимой этим слоем субкультуре важное место занимал фольклор… в том числе на мистические темы.
Любой туристский фольклор – это рассказы городских людей, которые бродят по местности и сталкиваются с реалиями, о которых горожанин, как правило, прочно забыл.
Туристы скорее верят, чем не верят в то, что оставленное людьми жилье только на первый взгляд пустое. Что надо просить разрешения войти у пустой избушки, что надо оставлять еду обитателям заброшенных домов, а иначе можно ждать «нехороших стуков» или прочего беспокойства.
Но наивно объяснять этот фольклор только тем, что у туриста есть некие знания, которые появляются сами собой от бродячей жизни.
Конечно, сказывается испуг, неуверенность в себе человека, попавшего в незнакомую среду. Это чувство неопределенности накладывается на неоязыческое сознание «советского» интеллигента.
Не веря в Бога (по крайней мере декларативно, на уровне шумных утверждений) интеллигент, как правило, лишен целостного мировоззрения. Без учения об устройстве мироздания – метафизики – любые частичные знания, пусть самые глубокие, не позволяют понимать границы возможного и невозможного.
Даже квалифицированный в частностях, принесших ему ученые степени, интеллигент обычно невежественен; особо же он невежественен в вопросах, связанных со «всякой чепухой» – с учением о мире невидимого. Интеллигент легко пугается и еще легче верит всему, что ему расскажут «понимающие» люди.
Хуже всего, что сталкиваясь с непривычным, с незнакомым, интеллигент пытается объяснить непонятное и незнакомое исходя из своих убогих представлений, и страшно подумать, что у него получается. Сколько я выслушал за свою жизнь попыток «объяснить» привидения с позиций биохимии, экстрасенсорные воздействия с точки зрения теории прогресса! И все это взволнованно рассказывается у вечернего костра, сообщается усердно поглощающей знания молодежи.
В фольклоре путешествующего люда присутствует и откровенная выдумка, создание сказки для самих себя: чтобы было еще интереснее, чтобы придать себе значительности… и для запугивания новичков. Ведь по омерзительной традиции большинства туристских сообществ «стариковщина» в самых жутких формах – вещь совершенно обычная. Новичков необходимо пугать, приводить в «надлежащее» состояние, чтобы они были послушнее опытным старикам.
Столбистские истории сводятся к нескольким достаточно нехитрым сюжетам:
1. Сказки об огнях (синих, красных, зеленых), блуждающих по ночам сами собой в тех или иных местах;
2. Истории об идолах, которые сами собой выкапываются из земли и бродят, наклоняются над теми, кто спит не в избе.
3. О привидениях погибших или давно умерших столбистов, которые появляются в избах или подсаживаются к костру.
Большая часть этих историй удивительно примитивна и попросту плохо придумана. Что-то в духе:
– Гляжу… Дык это хто же, а?! Кругом плывет все, потому как мы сперва по двести с Колькой, потом портвешку с Васькой, потом по триста с Федькой… Или по двести пятьдесят… Точно! По двести пятьдесят. Или все-таки по триста… А!!! Тут же еще Толька был! Это мы с Толькой по триста, а с Федькой – по двести пятьдесят! Или не подвести пятьдесят…
– Так кто же это был, Ваня?!
– Так хто… Я ж говорю, все плывет, а рожа все равно знакомая. И сидит, песни поет, закурить просит. Я к нему: мол, так и так, личность мне твоя знакомая, ты хто?! А он, мол, что еще узнаю кто. И раз! Сидел, и сразу нету! А до меня дошло – это же Женька Абалаков! Мне сколько раз говорили: ходит он и проверяет, что к чему, с людями беседует!
Очень характеризует неоязыческое сознание «столбистов» песня, сочиненная в 1972 году бардом и поэтом Юрием Николаевичем Аделунгом (1945–1993). О его авторстве мало кто знал, но «Песня привидений» стала своего рода неофициальным гимном столбистов. Привожу ее так, как мне ее спели последний раз в начале 2000-х годов:
Вот полночь, черт в помощь.
Вылезайте, братцы, из могил.
Ну-ка оседлай друг другу шеи поскорее,
Главное, чтоб было пострашнее, пострашнее,
Дьявол нам в удаче помоги.
Гля, ходит на огороде
И приличный держит интервал…
Гля, да это поп Лаврентий вроде,
Что это он делал в огороде?!
Стало быть, капусту воровал!
Спокойно! по коням!
Пострашнее, братцы, заревем,
(В этом месте все дружно ревели: УУУУУУ!!!!!)
А если мы сейчас его догоним… (А мы догоним).
То не буду, братцы, я покойник (а я покойник),
Точно руки-ноги оборвем.
Гля, едет на лисапеде,
Бывший комсомольский секретарь.
Вижу, дело наше, братцы, худо, ох, худо!
Надо нам уматывать отсюда,
Прячь скорей в могилы инвентарь!
Спокойно! По коням!
Нас увидел и за нами рвет.
Если он сейчас кого догонит… (А он догонит).
То не буду, братцы, я покойник (а я покойник),
Если рук и ног не оборвет.
В этой песне совершенно классически соединены все обычные советские стереотипы: от одновременного в одном куплете обращения к Богу и к дьяволу (по-видимому, о них обоих нет четкого представления) до карикатурной фигуры «попа», ворующего капусту. Забавно, что в этой песне нечистая сила сильнее священника и очень опасна для него, а комсомольскому секретарю приписаны свойства обожествляемого существа. Это тоже характерное искажение действительности в «советском» сознании: в действительности дьявол никак не может быть сильнее Бога. Его слуги мало опасны священнику. А вот как раз комсомольские секретари – лакомая добыча для нечистой силы, поскольку не находятся под защитой Высшей силы.
Совершенно особняком стоит цикл историй про черного альпиниста уже потому, что эта история непосредственно связана с неким профессиональным, требующим труда занятием, а не с туристским хождением по травке и распеванием песенок у костра.
История эта тем более интересна, что, похоже, она и родилась на красноярских «Столбах» еще в 1920–1930-е годы, а уж потом ее воспроизводили в самых разных регионах, где есть альпинизм.
Черный альпинист
Есть две версии того, как появился «черный альпинист». По одной версии, однажды альпинист заблудился в горах и умер от голода. Его бросили другие члены отряда, чтобы не делиться едой. Иногда к этому добавляются разного рода уточнения, объясняющие, почему решили бросить именно его; типа «зашиб ногу» или «совсем ослабел».
По другой версии, когда-то «черный альпинист» начал падать в пропасть; напарник, с которым он шел в одной связке, перерезал веревку. Одна из версий такова, что шло несколько попарных связок и подлый напарник воспользовался метелью – из-за вьюги другие не заметили, как он перерезал веревку.
Есть множество версий, в том числе авторских, как умирал «черный альпинист». От «упал и разбился, то есть в лепешку!» и кончая подробными описаниями, как «черный альпинист», сломав ногу или обе ноги, пытался вылезти из пропасти, никто его не слышал, крик уносил ветер, как он полз на локтях, умирая от гангрены и голода, вплоть до подробностей, как он пытался питаться мохом со скал или травкой, исторгающих слезы у жалостливых и к тому времени уже не очень трезвых туристок.
Во всяком случае, «черный альпинист» теперь появляется перед альпинистами из плоти и крови. Он проверяет их на соответствие необходимым качествам.
Классическая история рассказывается так: лезли двое на почти отвесную скалу, вбивали крючья. Заночевали на узкой площадке, куда едва вошла палатка. Под утро, в страшный холод, спальные мешки и лица все покрыты инеем, кто-то вламывается в палатку:
– Мужики! Дайте хлеба!
Один, нехороший, ответил в духе:
– Пошел вон, самим жрать нечего.
После чего отвернулся и захрапел дальше.
Другой, хороший, сказал: вон, возьми в рюкзаке хлеб и тушенку. Вошедший исчез, и тут только до полусонного дошло: откуда же здесь кто-то взялся?! Тут и до верха метров триста, и вниз метров триста! Окончательно проснувшись, «хороший» альпинист обнаруживает, что «плохой» умер и видимо, давно – «весь заиндевел».
Приходится «хорошему» продолжать свой путь одному, оставив труп на площадке, завернутым в собственный спальник (кстати, это как раз соответствует традициям альпинизма). Прикинул, что вверх и легче, и ближе, чем вниз. Полез и видит: местами вбиты в скалу крючья – старые, ржавые, но возле крючьев сделаны метки – красные кресты. Метки эти совсем новые, «как если их сегодня делали».
Ознакомительная версия.
