«В такой конструкции наверняка заложен какой-то смысл, — подумал я, — но какой?»
В этот момент из-за заплота на меня залаяла хозяйская собака, а через минуту, приоткрыв в воротах калитку, ко мне вышел хозяин дома. Это был человек выше среднего роста с красивым открытым лицом и серыми, как зимнее небо, умными глазами. Он был без шапки, в накинутом на плечи полушубке. Внимательно оглядев странного гостя, хозяин дома улыбнувшись, сказал:
— Ты не по адресу, парень, тебя ждут вон в той избе. И ждут давненько. Добран третьего дня за своими в посёлок ездил, ты по его следу и пришёл, только избу перепутал. Давай ступай, тебе будут рады.
Поблагодарив улыбчивого хозяина дома и скинув лыжи, по тропинке я направился к той избе, на которую мне указали. Только тут я обратил внимание, что рядом с избами нет палисадников. Ни одного деревца, даже кустика.
«Наверное устали люди от леса, — думал я, — взор хочет открытые пространства. А может в генах русских людей заложены не лесные просторы, а бескрайние степи?»
Подойдя к указанной мне избе, я увидел на окнах те же самые наличники с пирамидой и такую же, как у первой избы сказочную крышу над сенками. Второй увиденный мною в деревне дом был чем-то похож на первый только ещё больше.
Сдерживая волнение, я подошёл к высоким тесовым воротам, ухватился за кольцо на калитке и стал им стучать, вызывая хозяев. За крепостной стеной заплота раздался лай собаки, следом отозвалась другая в сенках дома. Через несколько секунд послышались торопливые шаги и отворилась калитка. Передо мной стоял плотный мужчина средних лет в белой до колен полотняной рубахе и меховых тапочках. Мгновенье он рассматривал своего гостя, потом с улыбкой жестом пригласил войти. Я с волнением переступил порог калитки и через несколько секунд оказался в темноте сеней. Хозяин дома, идя первым, убрал куда-то ворчащую собаку и отворил дверь своего дома.
— Милости просим дорогого гостя, — сказал он мягким басистым голосом.
— Эй, домочадцы, где вы там? К нам сибиряк пожаловал. Арий-Гор, наречённый батюшкой Георгием. Долго же мы тебя ждали! — протянул он мне свою крепкую руку. — Моё имя Добран Глебович, вот Мы, наконец, и встретились! Как говорится, лучше поздно, чем Никогда.
Меня поразило, что Добран Глебович говорил со мной на чистом русском языке без тени местного диалекта.
«Вот тебе и «чудь белоглазая»! — удивился я. — Чистый, литературный язык».
В этот момент из соседней комнаты в переднюю вошли те, кого позвал хозяин. Когда я взглянул на настороженных женщин, то у меня остановилось дыхание и подкосились ноги. Я узнал в них тех трёх красавиц, которыми пару недель назад любовался в Архангельской столовой!
— Вот он, наш гость! — представил меня им хозяин дома. — Настоящее его имя Арий, на русский манер — Юрий, в миру его знают как Георгия. Это о нём мне писал когда-то…
Тут Добран Глебович назвал одно из имён хранителя.
— Про письмо помню, — улыбнулась старшая из красавиц, очевидно супруга Добрана. — Долго же ты к нам ехал, Юрий-Георгий.
— Так уж получилось, — смущённо ответил я, сбрасывая с себя верхнюю одежду.
— Вот это моя жена, её имя Ярослава Ивановна или просто Слава. — представил свою половину Добран Глебович. — А это мои дочурки, — подвёл за плечи двух юных девушек. — Имя её — Светлада, а её звать — Светлена. Мы их называем: Света первая — она чуть старше и Света вторая.
Оба совершенства наклонили свои головки. Мне вспомнилось, что в Архангельске я очень хотел увидеть цвет волос прелестниц. Но тогда на головках у них красовались пушистые шапки, сейчас в вечернем полумраке их волос я тоже не увидел. Но меня это уже не расстроило потому, что понимал, что красавиц теперь не только рассмотрю, но и нарисую их портреты.
— Пойдёмте в горницу, — пробасил хозяин. — Скоро заведут станцию, будет светло, и мы рассмотрим, каков ты есть, а ты увидишь всех нас.
— Мы его неплохо разглядели — засмеялась Ярослава Ивановна. — Ещё там, в Архангельской столовой. Обратили внимание на Юрины лосиные бурки. Они у него такие, каких в наших краях не шьют.
— Так вы оказывается встречались! — удивился хозяин дома. — А что же парня с собой не прихватили? Всех бы вас и привёз. А так ему пришлось целую неделю до нас добираться.
— Откуда же мы знали, что он к нам едет, — засмеялась мелодичным смехом его жена. — На лбу у Юры не было написано, куда собрался
— И к кому, — добавила поддерживая маму, Светлада.
В окружении хозяев я вошёл в горницу и сел у окна на широкую лавку.
— Зажгите-ка керосинки, — распорядился Добран Глебович. — Может что с УДЭшкой? Обычно её заводят на час раньше.
Но тут неожиданно вся горница озарилась ярким светом. Я невольно зажмурился, а когда открыл глаза, женщин в комнате уже не было, со мной остался только хозяин дома.
— Скоро пойдём ужинать, а потом, через пару часов — в баню. Ты с дороги, надо и согреться, и хорошо попариться. У нас климат похож на сибирский, но более влажный, акклиматизации тебе не избежать. Баня в таком вопросе — первое дело.
Только тут я полностью рассмотрел Добрана Глебовича. На самодельном тяжёлом резном стуле сидел красивый, атлетического крепкого сложения мужчина. Длинные аккуратно подстриженные тёмно-русые с серебряным отливом волосы спадали ему на плечи. Добран Глебович смотрел на меня глубоко посаженными умными серыми глазами и улыбался. Я смотрел на его открытое русское, украшенное седой ухоженной бородой, лицо и думал:
«Кто же ты, мой хозяин? Судя по тому, что светится в твоих глазах, ты необыкновенно мудр и знаешь то, о чём я и не догадываюсь».
— Ну что? — обратился ко мне, Добран Глебович. — Будем общаться мысленно или всё-таки перейдём на наш великолепный русский язык? Ты меня прочёл, да, я считаюсь старейшиной здешних «раскольников». И действительно могу ответить на многие твои вопросы. Думаю, общение у нас будет плодотворным. Но давай с уговора: мысли друг у друга не перехватывать. Иначе общения не получится.
— Согласен, — кивнул я. — Переходим целиком на лексику. Но вы ошиблись, я и не пытался вас читать. Как-то само собой получилось. Почувствовал потенциал и потенциал немалый.
— У тебя тоже немалый, — усмехнулся старейшина. — От твоей силы стены трещат, вижу, что зря время не терял. И вот ещё что: все мы здесь, — он указал на стены своего терема, — являемся частью единого целого. И делаем одно дело. Поэтому никаких «вы»! Ни со мной, ни с теми, кого среди наших лесов встретишь, договорились?
— Договорились, — смутился я. — Проклятая инерция поведения. Пока я до вас добирался, имею в виду годы, которые вынужден был Провести в Сибири, у меня накопилась масса вопросов, — посмотрел я На хозяина дома. — С ними я и приехал. Местные шаманы как смогли,
так на некоторые из них ответили, но мне этого мало. Кое-что для меня так и осталось тайной за «семью печатями»…
— Думаю, что среди нас найдутся люди, которые тебе помогут, — улыбнулся старейшина. — Потому мы и живём хуторами и по скитам, чтобы сохранить древнее знание.
— А почему ты только что назвал своих людей «раскольниками»? — задал я интересующий меня вопрос.
— Потому, что местные попы нас всегда считали таковыми… За старообрядцев принимали нас и коммунисты. И мы их в этом не разубеждали. Иначе бы все погибли, — с грустью в голосе, сказал Добран Глебыч.
— А почему вас, хуторских, называют нехристями? — задал я новый вопрос.
— Здесь всё просто, — усмехнулся старейшина. — Потому что мы не считаем Иисуса Христа богом. Для нас он просто сильный эзотерик или маг, также неплохой учитель законов Прави. И потому мы не ходим в церкви. Ни в никонианскую, ни в старообрядческую. Потому о нас и говорят: «живут в лесу и молятся колесу». Очевидно, просочилось в мир, что колесо Мироздания для нас священно, а может кто-то подсмотрел наши праздничные игрища…
— Можно ещё один вопрос? — поднял я руку.
— Да хоть десять, только за столом не надо, — улыбнулся своей солнечной улыбкой Добран Глебович. — За столом у нас, так уж принято не говорят, а едят.
— Да знаю я это! — чуть не обиделся я.
— Тогда, извини, — пробасил хозяин.
— Меня заинтересовала крыша вашего дома, да и крыша того, что стоит у дороги на окраине.
— Крыша? — переспросил седобородый атлет.
— Да, крыша. Каждая часть строения имеет разную конструкцию. Наверняка, что-то в этом есть, как и в резьбе наличников ваших окон.
— А что ты увидел в резьбе наличников? — хитро улыбнулся Глебыч.
— Две нависшие волны над пирамидой — прямое указание на гибель древнего северного континента. Пирамида — не что иное, как легендарная «Меру» или наш русский «Бел горюч Алатырь-камень». Она сейчас, священная «Хараити», покоится на дне Ледовитого океана, — высказал я свои соображения.
