Это подтвердила в свое время знаменитая ясновидящая из Нижнего Тагила Роза Кулешова, которая, как свидетельствовал член-Корреспондент АН СССР А. Г. Спиркин, могла читать газетный текст локтями и даже сидя на газете! Правда, за эти чудеса Роза Кулешова претерпела невероятные унижения от наших «светил науки», обвинявших ее, по своему невежеству, в жульничестве.
Волосатые люди
Дождь и ветер, неистово трепавшие края палатки придорожного балагана, давно разогнали всех посетителей. Карл Лотер уже собирался погасить свет, когда услышал на улице чавканье грязи под ногами, а затем в палатку вошли двое, мужчина и женщина промокшие настолько, что вода стекала с них ручьями. Женщина держала в руках сверток, завернутый в одеяло.
Она протянула ношу Лотеру и что-то сказала на неизвестном ему языке. С осторожностью, присущей людям, связанным с миром балагана, Лотер наотрез отказался притронуться к свертку, пока не узнает, что все это значит. Он послал жену за человеком из труппы, немного говорившим по-французски, по-испански и по-португальски.
С помощью переводчика пришедшие мужчина и женщина смогли наконец объяснить, что они принесли ребенка «не совсем такого» (великолепная сдержанность в объяснении!). Когда мать развернула одеяло, Лотер понял, что перед ним лежит уродец – находка века – девочка, с головы до ног обросшая длинными шелковистыми черными волосами.
Лотер связался со своим адвокатом, чтобы соблюсти все необходимые формальности по удочерению Присциллы – так звали девочку, – что было сделано незамедлительно. После этого родители девочки, которые выполнили свою миссию и избавились от своего ребенка, навсегда покинули балаган и никогда там больше не появлялись. Лотеры очень привязались к своему приемышу, и Присцилла отвечала им взаимностью. Когда она достаточно подросла и могла уже выступать, ей дали партнера – шимпанзе. На представления с участием Присциллы народ валил валом, чтобы подивиться на «девочку-обезьянку, живущую с обезьянами». Все это выглядело так, как если бы фантастические рассказы о Тарзане стали явью.
Присцилла появилась у Лотеров в 1929 году. К 1946-му она уже выглядела хорошо сформировавшейся женщиной и была создательницей одного из самых известных балаганных аттракционов. Она была умна, отличалась завидным здоровьем, разве что зубы росли у нее в два ряда, располагавшиеся один за другим. Чтобы исправить положение, потребовалось бы длительное и дорогостоящее лечение у хирурга. Приемные родители просто не имели на это денег. В этот момент является некая1 богатая .и эксцентричная особа, занимающаяся выращиванием гигантских человекообразных обезьян, – своего рода хобби. Если бы Присцилла пожелала пойти к ней, она бы с радостью финансировала хирургическую операцию. Лотерам не хотелось отпускать девушку, но они понимали, что Присцилла нуждалась именно в той помощи, которую предлагала женщина. «Девочка-обезьянка, живущая с обезьянами», разрываясь между чувством привязанности и необходимостью, уже было собралась уйти к чудаковатой благодетельнице, как вдруг до нее дошли слухи о том, что эта женщина собирается проделать опыт по скрещиванию Присциллы со своими любимыми обезьянами. Женщина отказалась от предложения.
Она осталась в балагане, вышла замуж за молодого урода, страдавшего какой-то кожной болезнью и выставлявшегося на обозрение как «мальчик-аллигатор». Вместе они составили «самую удивительную пару», что, несомненно, не было преувеличением. Деньги потекли рекой. «Присцилла сама оплатила услуги дантиста и счастливо жила с мужем, что доступно не каждому уроду», – писал о девочке-обезьяне уже известный нам автор Френк Эдвардс.
Как ни славились всевозможные великаны и карлики, толстяки и сиамские близнецы, все же им трудно было соперничать с женщиной-монстром Юлией Пастраной. Она появилась в паноптикумах и цирках в 50-х годах XIX века – молодая, 23-летняя Женщина, смуглая, невысокого роста, нормального телосложения. «С широкими плечами и роскошно развитой грудью», – отмечал современник. Поражало ее лицо! Узкий лоб, выпяченные вперед гУбы, несоразмерно большие уши и... борода, черная кустистая борода! В облике этой женщины было что-то нечеловеческое, животное. «Щеки, подбородок ее, – рассказывал очевидец, – покрыты густыми волосами. Усы довольно редкие. На ушах – темные клочья волос. Затылок, грудь, руки также покрыты волосами». Сообщалось, что она «довольно рассудительно» говорит на двух языках – испанском и английском, занимается рукоделием.
Юлия Пастрана была мексиканкой. Ее нашли ребенком в лесах Сьерра-Мадре, одного из хребтов Кордильер, вдали от населенных мест. Как она оказалась там, никто не знал. Ее купил содержатель паноптикума, сразу же сообразивший, какую ценность представляет собой этот монстр. Когда Пастрана выросла, ее стали возить повсюду и показывать за деньги. В цирках бородатую женщину выводили на манеж, и она обходила его по барьеру несколько раз, обольстительно улыбаясь зрителям и посылая им воздушные поцелуи. Пастрана также пела, танцевала, заговаривала с публикой. Русский актер Василий Далматов вспоминал: «Я видел ее еще в детстве, в цирке, где она появлялась в. качестве певицы и танцовщицы, в коротком платье и декольте. Я помню даже ее горловые звуки и английские слова. Помню, как она напугала меня, когда импресарио водил по барьеру огромного цирка. Поравнявшись с нашей ложей у барьера, она вздумала приласкать меня».
В Россию, в Москву, Юлию привезли летом 1858 года (до этого ее показывали в Германии и Англии). Газета «Ведомости московской городской полиции» (там печатались объявления о различных представлениях) известила: «В саду «Эрмитаж» в четверг, 3 июля, большой увеселительный и музыкальный вечер, в котором прибывший в сию столицу известнейший феномен мисс Юлия Пастрана в первый раз будет иметь честь явиться пред московскою публикой. Цена за вход 1 рубль 50 копеек серебром с персоны. Дети платят половину». Успех Пастраны в Москве оказался грандиозным. Она пробыла здесь большую часть июля и дала восемь концертов, во время которых исполняла испанские и шотландские танцы, пела. Появлялась на эстраде то в итальянском, то в греческом платье и даже в костюме американского матроса.
С уст московской публики не сходило ее имя. То тут, то там только и слышно было:
«Видели Пастрану?» – «Как же! Видел!» – »Ну и что? Как она?» – »Особенного ничего. Да она и не так безобразна, как изображают ее на портретах. Танцует ловко, поет неплохо, вот и все».
Но так думали далеко не все. Публика продолжала валом валить в сад на представления чудо-женщины.
В те дни в Москве вышла книжка: «Удивленная Москва в толках и анекдотах о знаменитой мисс Юлии Пастране». Толков же действительно ходило немало. Многие москвичи вообще не верили, что «могла уродиться девушка со столь необыкновенной физиономией». Ходил даже слух, что – на самом деле она чудо как хороша собой, а все ее уродство – из гуттаперчи. Она, мол, решила сохранять его до замужества, а потом сделать мужу такой сюрприз, какого не делала ни одна невеста: превратиться в красавицу да вдобавок подарить ему приличное состояние. Но были отклики и другого рода. Петербургская газета «Северная пчела» посвятила бородатой женщине сочувственную статью. «Эта жертва каприза природы, – говорилось там о Пастране, – сделалась игрушкою жадных корыстолюбцев. Как бы ни была низка ступень развития, на которую поставлена судьбою Пастрана, но в этой косматой груди бьется же человеческое сердце: зачем же подавлять его биение холодною рукою корысти?» Даже изображения ее, сетовала газета, стали предметом наживы: «Портреты Пастраны так распространены, что едва ли найдется постоялый двор между двумя столицами, где бы не было вывешено ее лицо». Но что простой люд! Куда печальнее было видеть жадное и холодное любопытство образованной публики, толкавшейся и давившей друг-друга в саду «Эрмитаж».
