Время шло, мы привыкли друг к другу и уже не могли расставаться надолго. Вот тогда и встал вопрос о его семье: сыне и жене. Он никогда не рассказывал о своей жене, но меня все сильнее и сильнее разбирало любопытство. Я хотела знать о ней все: какая она, как у них было до меня, что она варит на обед и какую одежду носит. Ему же о ней говорить не хотелось, и он всегда удивлялся, почему меня это так интересует. Разве же он мог знать, как я мучилась все это время от ревности! Ведь он о своей жене ни разу плохого слова не сказал, и мне это было неприятно. Не выдержав, я спросила его, почему же он ей изменяет, если она такая хорошая. Он ответил, что поженились они молодыми, любовь была, сына она ему родила, мать его не обижала, хорошая хозяйка, человек умный, сдержанный. Вроде все было нормально, пока он меня не встретил.
Я его спросила:
– Выходит, что это я во всем виновата? Лучше бы ты вообще мне ничего о жене не говорил, чем все время нахваливать ее. Неужели ты не понимаешь, что мне это неприятно?!
Тогда я страстно желала, чтобы они поссорились и наконец-то расстались. Я не хотела его ни с кем делить. “Неужели после всего, что было в моей жизни, я не заслуживаю счастья?” – думала я. Меня страшила сама мысль о том, что я ему рано или поздно надоем и он бросит меня. Что же тогда со мной будет? Неужели я опять останусь одна?
Поразмыслив, я решила их поссорить. Глупо это и бесчестно, теперь-то я понимаю, но тогда я ничего не могла с собой поделать, просто с ума сходила от любви. Помню, то волос ему свой накручу на пуговицу пиджака, когда он в ванной, то пиджак его духами обрызгаю, то помадой проведу по одежде…
И действительно, он стал мне рассказывать, что жена начала что-то подозревать и в последнее время стала с ним все время ругаться. Ему и невдомек было, что это все моя работа.
Дальше – больше. Я начала звонить ему, когда его не было дома. Жена возьмет трубку, а я молчу. Или спрошу моего любимого, а когда она в ответ поинтересуется, кто звонит, вешаю трубку. Он потом спрашивал меня, звонила ли я ему, но я только отнекивалась.
Он все неохотнее стал уходить от меня домой – кому же хочется возвращаться туда, где все время скандалы? Я же вела себя с ним все ласковее и ласковее, старалась во всем угодить. Однажды он сказал:
– Не хочу туда идти. Все, остаюсь!
Я ему и говорю:
– А как же твой сын? Как он будет без тебя? Потом меня станешь винить, что это я вас разлучила. Нет, любимый, иди. Я так не могу. Не хочу я лишать тебя сына.
Он тогда посмотрел на меня, и я поняла, что он мой. Я прекрасно понимала, о чем он думает: вот ведь, я его люблю, но ради их с ребенком счастья готова пожертвовать своим. И знаете, мне не было стыдно, ведь я боролась за свое счастье, а в любви каждый за себя. Здесь, как на войне, все способы хороши.
В ту пятницу я, помню, не работала. Сделала в доме уборку и собралась в магазин за фаршем, чтобы котлеты приготовить. Я вышла на площадку и только собралась закрывать дверь, как увидела, что по лестнице поднимается женщина. Я сразу ее тогда не узнала, хотя много раз видела на фотографиях, которые мне показывал мой любимый. На снимках она была молодой, красивой женщиной, а сейчас передо мной стояла больная старуха. Что ж, переживания никого не красят, уж мне ли этого не знать!
– Я к вам, – сказала она.
Мы стояли и молча смотрели друг на друга, у нее слезы текли ручьем, но она их даже не вытирала. Наконец я не выдержала и спросила:
– Что вы хотите? Так и будете молча плакать?
Тут она на колени передо мной упала, руки, как к иконе, протянула и тихо заговорила:
– Помилуй меня. Что тебе стоит? Я его сына носила. Жить без него не могу. С ума стала сходить от горя. Оставь нас, пожалуйста…
Видеть, как унижается эта женщина, мне было неприятно, поэтому я быстро обошла ее и стала спускаться по лестнице. По дороге я ей крикнула:
– Он тебя ненавидит. Меня же он любит, а ты бегаешь за ним. Ребенком прикрываешься. Это ты нам жизнь ломаешь. – С этими словами я выскочила из подъезда.
Ему я не решилась рассказать о произошедшем: побоялась, что он ее пожалеет. Она, видно, тоже ничего не сказала – наверное, стыдно стало.
Не подумала я тогда, что это она мне шанс давала, хотела по-хорошему все решить…
Прошла неделя. Однажды к нам в отдел заглянула женщина и говорит:
– Можно мне позвонить?
Я разрешила, а сама продолжала работать: сижу, пишу, головы на нее не поднимаю – у меня был на носу отчет. А она поговорила и ушла, и тут только до меня дошло, что телефон у нас полдня как не работает: что-то там чинили. И как же она в таком случае могла разговаривать?
Я решила проверить на всякий случай – вдруг заработал? Подошла к аппарату, подняла трубку, но гудка не было. И как я могла забыть о ремонте? Но в тот момент у меня словно все мысли из головы вылетели.
Тут мне стало не по себе. Смотрю, лежит узелок, думаю, наверное, деньги та женщина обронила. Я знаю, что некоторые по деревенской привычке заворачивают деньги в носовой платок и прячут в одежду. Развязав узелок, я увидела, что на платке нарисован от руки крест, под ним написано “Об упокоении” и два имени – мое и еще чье-то, – а внутри лежат соль и какая-то бумажка. У меня руки затряслись от страха, тут-то я соль на себя и просыпала.
Вечером мне стало плохо. Состояние такое, будто гриппом заболела: голова кружится, но ни насморка, ни температуры, ни кашля. Меня шатало из стороны в сторону, никак не могла на чем-то сосредоточиться, отвечала невпопад, не могла вспомнить слова и тут же забывала, о чем говорила минуту назад.
Мой любимый спросил, не заболела ли я. Вы не представляете, как я отреагировала на этот вопрос. Можете не верить, но в тот момент я была как зомби: делала не то, что хотела.
– Если я тебе не нравлюсь, иди. Она красивая и здоровая, вот и иди к ней, – заявила я.
Мой любимый опешил.
– Что я обидного сказал? – спросил он.
– А кто ты такой, чтобы обижать меня? Ты мне даже не муж! Свою женушку можешь обижать сколько хочешь, а меня не смей. А то много вас таких развелось!
У меня из глаз катились злые слезы, а сердце, казалось, застыло от ужаса. Умом я понимала, что не хочу всего этого говорить, но ничего не могла с собой поделать.
Мой любимый на мои слова лишь плечами пожал и сказал:
– Ах, нас много. Ну что ж… – И ушел, даже не зашнуровав ботинки.
Когда за ним закрылась дверь, я без сил упала на кровать. Чем объяснить свое поведение, я не знала. Я не контролировала себя, мной кто-то управлял.
Взяв веревку, я стала завязывать петлю и, видит Бог, убила бы себя не задумываясь, но тут раздался телефонный звонок.
Услышав его, я автоматически подошла к аппарату. Глухой, низкий женский голос сказал:
– Слушай меня внимательно, я не шучу. В твоих руках удавка, и это лучшее доказательство того, что я могу сделать с тобой все, что захочу. Это я принесла к тебе на работу соль от покойника. Это я лишила тебя памяти, заставив забыть о том, что телефон не работает. Это я помогла тебе поссориться с ним. Это я вложила тебе в руки веревку, и я же не дала тебе сделать последний шаг. Но я обязательно доведу дело до конца, если ты еще хоть раз встретишься с ним. За него не переживай. От него быстро уйдет тоска, да и ты его скоро забудешь. Но запомни этот урок навсегда. Возвращайся в свой город и живи там, где жила раньше.
Трубку положили, гудки были очень громкие, а может, мне это показалось.
Мой любимый так больше и не пришел. Я уволилась и уехала обратно в свой город. Сейчас я уже не могу вспомнить лица того мужчины.
А вот тот низкий и тихий голос, который управлял мной и перевернул всю мою жизнь, запомнила очень хорошо. И еще я помню цифры на определителе номера телефона. Но позвонить я так и не решилась.
А письмо вот написала…»
Как же отчитать порчу на мертвую соль? Возьмите ветку крушины (в народе ее еще называют сорочьей ягодой, волчьей ягодой или крушинником) и подвесьте ее на двенадцать дней над входной дверью внутри дома или квартиры. Затем возьмите в долг у соседей из двенадцати дворов (квартир) соли, замесите тесто, добавив туда эту соль, разомните его правой рукой, а потом безымянным пальцем левой руки с силой дотрагивайтесь до теста, читая такой заговор:
Тесто, тесто, круто замешанное,
Не на пороге, не на кровати,
Не на окне, не на стуле, не на теле,
Не для того, чтобы его съели,
