Прозревающий
Ты замечаешь — чем больше крови
Впитывает наш грунт,
Тем фонари и люстры багровей,
А кругозор — как фронт?
Неизвестный
Страшно ступать… стыдно ступать
Здесь по земле больной:
Кажется — кровь, жидкая плоть,
Хлюпает под ногой.
Начинаются городские кварталы. Оба путника смешиваются с толпою.
Прожил на этой странной планете
Я только тридцать лет;
Но сопоставлю:
к мажорной ноте
Склонен теперь весь люд;
Он уж не тот — возрастным составом:
Редкость — старик, как Вы;
Плотные — в центре;
кто хил — к заставам,
Дети — ниже травы.
А путь их лежит именно через центр. Там, на плацу перед Цитаделью, при помощи аппаратуры дальновидения, дальнослышания и дальнообоняния Автомат производит обучение и проверку растущих кадров.
Обучаемые
О, родник благ,
зло
сдабривающий!
Человек-бог,
мир
вздыбливающий!
Вдохновляй нас,
с ног
сбившихся,
Скопом петь гимн
снам
сбывшимся…
Автомат
Два раза нуль — нуль.
Десять раз нуль — сто.
В этом — всех тайн руль…
Что? Там ворчат? Кто?
Обыватели
О, никто, свет
всех
верующих!
Не карай нас,
вверх
прыгающих…
Автомат, внезапно раздражаясь
Рохли! отбор! брак!
Кой мне от вас прок?
На фиг мне ваш прыг?
Ваших копыт брык!..
Вынянчил наш град
Новый людской род:
Те — не идут; прут!
В лоб! напролом! вброд!
На плац вступает шеренга человекоподобных существ с циферблатами вместо лиц.
Марш
Стальные лифики
Крепят нам грудь!
Крутые графики —
Наш путь и суть!
Пусть скрежет строфики
Не даст вздохнуть.
Шли к черту кейфики
И бодрым будь!
Автомат
Циферблаты
Из-за угла выдвигаются шеренги с авиабомбами вместо голов.
Песенка
Нет пользы родине
В пустой красе.
Пускай уродиной
Мы станем все,
Зато под черепом —
Не мозг, но тол!
Залают черти ли
На твой престол —
Швырни нас ловкою
Рукой тогда
Лишь вниз головкою
На города!
Автомат
Нет! — Время, народ, не раннее,
Пора бы нам стать ураннее!
Шелестя и шурша, на плац выбегают новые шеренги кадров: у этих вместо голов аппараты психопросвечивания.
Шуршащая скороговорка
Снуем, прошмыгиваем
Ко всем знакомым;
Слегка поругиваем
Горком с райкомом;
Присев, втирушами,
За пивом, чаем,
Чужие души
Разоблачаем.
Автомат
Хорош. Без этих
Всем нам
быть в нетях.
Шествие замыкается группой людей с водруженными на плечи вместо голов громкоговорителями.
Механический лай
Хоу, хоу…
Гул голоса
В мозг
тыщ
Вбей
штамп.
Рев! Тми
шум хаоса,
Рост
войск,
счет
бомб!
Ыу, ыу!
Вождь высказан
мысль:
«Плач
есть
вздор!»
Вой труб!
Скрой выстрелы,
Вскрик
дыр,
всхлип
нор?
Автомат
Ха-ха!
Товарищи с юмором.
Блоха —
а какие шум и гром!.
Прозревающий, проходя краем плаца
Вот они, множества,
Жругром когда-то
Засосанные
и вброшенные
Во чрево кароссы, —
из Русского Сада
Ростки, безвозвратно скошенные…
Чугунные дети, садам соседа
Гибель нести послушные.
Неизвестный
Скажите одно: какова расплата
Тем, кто несчастных уродовал?
Прозревающий
Наш разум
не приспосабливал лота
К промерам мира загробного.
Сначала вглядись в крепостные устои
Сквозь цоколь, сквозь пьедестал:
Видишь — там — потайную, пустую,
Нишу черную…
как кристалл?
Неизвестный
Да… как будто там вьются стаи
С жгучим взором… почти без тел.
Действительно, в черном кристалле Цитадели обозначается как бы особая ниша, схожая с усыпальницей. Там совершается чье-то однообразное движение, чей-то медленный с интервалами ход по кругу. Будто ворожащие существа выполняют заклинательное действо вокруг спящего.
Монотонные голоса
— Вот, сторожим
Твой сон…
— Верно храним
Твой сан…
— Длит на земле
Твой сын
Путь к всевладычеству.
— Плещет над ним
Наш кров;
— Злобой миров
Он прав, —
— Нами творим,
Он — миф,
Бич человечества!
Голос неподвижно-лежащего — сквозь сон
Не раньте проклятыми чарами
Хоть час… лишь миг…
Дайте хоть совладать с укорами,
Что знал…
ждал…
мог…
Ворожащие
— Сильнее тебя
Твой ореол:
— Вырос над гробом
Мистериал, —
Не разорвал
Сам Азраил
Пут —
уз…
вервия…
— Сын твой залит
Светом твоим,
— Стяг твой шумит
К дальним краям,
— Млатом твоим
В горнах куем, —
Мы:
рать
первая!
Иная мелодия, женственная и завораживающая, возникает из недоступных глубин: не то — колыбельная песня, не то — заупокойное волхвование.
— Крепче усни,
Бедный герой,
В долгом Преддверии смерти второй.
Будь глубока,
Дрема, века,
В толще подземного материка!
Весь хрусталем
Крыт саркофаг…
Складками ластится траурный флаг…
Окружено
Хладным огнем
Ложе страдания ночью и днем.
Спи, мой герой:
Я ворожу,
Я фимиамами сон окружу,
Остановлю
Дни и века
В лоне чугунного материка.
Неизвестный
О, узнаю: это — она,
Недостижима — и вечно темна:
Мне сквозь Народную Душу звучал
Голос ее…
Звезды ее
Мчались, гудя, по окрайнам вселенной
В гулкую пустоту…
Ради чего же сошла она в тленную,
В душную крепость ту?
Прозревающий
То — не она, ослепленный обманом!
В сумрачных песнях
Хищных кудесниц
Эхо ее отдается всегда,
Царство ж ее — за последним туманом,
Глубже черного лада.
Неизвестный
Да, я предвидел… Неясным чутьем
Горько расслаивал эти напевы.
Космос и хаос,
Если казалось,
Будто струит их в мечтанье моем
Высь Приснодевы…
Прозревающий
Если миры Приснодевы заронят
В душу сиянье — двоя этот блик,
Тихо возникнет на призрачном троне
Женственный, вероломный двойник.
В этом — закон твоей узкой тропы,
Скользкой тропы…
Страшной тропы…
С моря поднимается ветер. Цепочки фонарей вдоль набережных и проспектов раскачиваются, мерная, как звезды в угольно-черных небесах. На перекрестке — замешательство, топот бегущей от набережной толпы обывателей.
