Эта цитата из 11-го раздела «Книги того, что есть в мире Дуат» (начертанной на стенах гробницы Тутмоса III, 1479–1425 гг. до н. э.). Далее, в 12-м разделе этого же текста фараон второй раз получает наставление сделать наземную копию скрытого круга Дуат, чтобы она «была ему магической защитой как на небе, так и на земле».[233]
Мы утверждали, что такое дуалистическое мышление было ключевым элементом религии Древнего Египта в течение как минимум 3000 лет, от начала Старого царства до эпохи Христа, и мы попытались показать, что эта религия вдохновила фараонов взяться за осуществление великих строительных проектов — к примеру, пирамид на плато Гиза или храмовых комплексов Карнака и Луксора, — строители которых самыми разными способами стремились «копировать» или «воссоздать» совершенство небосвода на земле Египта.[234]
Поэтому нам было интересно обнаружить, что в сохранившихся текстах и преданиях и инквизиторских докладах из Окситании, Италии и Константинополя содержатся не только обильные примеры хорошо известного дуализма между духом и веществом и добром и злом, исповедуемого катарами и богомилами, но и более редкие примеры явно «древнеегипетского» дуализма между небом и землей.
К примеру, около 1100 года, когда Евфимий допрашивал богомильского проповедника Василия в Константинополе, ему рассказали одну из версий мифа о «падших ангелах», часто используемого для объяснения, каким образом души, сотворенные Богом Добра, оказались в телах, сотворенных Богом Зла.
В этом варианте и Сатана, и Иисус являются «сыновьями» (эманациями) Бога Добра. Старший «сын», Сатана, возжелал царство отца и восстал против него. Восстание закончилось неудачей, и Сатану изгнали из рая, однако, движимый гордыней и завистью, он по-прежнему жаждет обладать царством, где он может быть богом. Поэтому он создает землю и «второе небо», изготавливает человеческие тела из грязи и воды и убеждает Бога Добра вдохнуть в них души.[235] Остальная часть истории известна читателю.
Другой намек на эту линию мышления содержится в докладах о катарских учениях об «истине верхнего и нижнего мира»,[236] собранных инквизицией. Здесь мы читаем о Боге Добра, «проповедующем на небесах своему народу», и о том, как он послал Сатану в «этот мир» и как впоследствии Сатана возжелал «иметь долю от низших и высших владений, но Господь не пожелал этого, и потому разразилась война, продолжавшаяся долгое время».[237] В одном живописном отрывке из катарского учения также говорилось о том, что «волы… паслись, пахали землю и работали на небе так же, как и на земле».[238]
Такие учения, далекие от подлинных догматических определений, с нашей точки зрения, лучше всего считать упрощенными иллюстрациями или мысленными образами, помогавшими неофитам постигать трудные концепции. Через них красной нитью проходит основополагающая дуалистическая идея о существовании двух параллельных миров, чисто духовного и чисто материального, которая здесь представлена в виде наглядных метафор, основанных на противопоставлении земли и неба. В том же самом ключе катары часто говорили о «земной земле» и о «небесной земле».[239] Первой была наша планета — нижний, или адский, мир, в котором влачили свою участь души в человеческом воплощении; последнюю следует понимать как параллельное небесное царство.[240]
Существовал один текст, пользовавшийся высочайшим уважением у еретиков. Известный под названием «Видения Исайи», он попал к катарам в конце XII века от богомилов, переведенный с греческого или старославянского на латынь. Однако ученые считают, что он имеет «глубокие корни» и, вероятно, происходит от греческих гностиков, живших в конце I века н. э.[241] В нем мы читаем, что Бог Добра удостаивает высокой чести Исайю (пророка, которого дуалисты обычно исключали из своего крайне неприязненного отношения к Ветхому Завету по причинам, на которых мы пока что не будем останавливаться). Он посылает ангела, который берет пророка за руку и отправляется с ним в путешествие по земному и небесному царству, пересекая границу между ними, — нечто такое, чего ранее не дозволялось «ни одному желающему возродиться во плоти». Поднимаясь на небеса, они видят грандиозные битвы, бушующие со всех сторон, между эманациями Бога Зла и Бога Добра: «Ибо как на земле, так и на тверди небесной, поскольку на земле существует подобие того, что есть на небосводе».[242]
Райнье Саккони, катарский вероотступник, который стал инквизитором в середине XII века, сообщил о важной религиозной дискуссии среди его бывших единоверцев. По его словам, они верили, что некоторые из их священных книг были «написаны на небесах и принесены на землю» самим Христом, который доверил их первой истинной Церкви по завершении своей миссии.[243]
Дуалисты заявляли о своей принадлежности именно к этой Апостольской Церкви, «которая одна могла дать истинное утешение душам, живущим в изгнании».[244] Благодаря неразрывной цепи обрядов утешения, говорили они, их perfecti сохранили пламя Святого Духа, не потускневшее со времен Христа. Единственная проблема заключалась в том, что они были вынуждены сохранять его в тайне, потому что Бог Зла, абсолютный властелин этого мира, много столетий назад заменил истинную церковь ложной и наделил ее огромной материальной властью. Узурпаторская церковь маскировалась под христианскую, но на самом деле служила дьяволу,[245] поэтому катары и богомилы утверждали, что в своем стремлении ниспровергнуть ее они желали лишь восстановить statics quo ante и вернуться к временам апостолов.
Древнее наследие или средневековое изобретение?Это звучит как откровенная пропаганда. Разумеется, еретикам хотелось бы убедить нас, что только их церковь является подлинной наследницей Апостольской Церкви. Даже если бы их вероучение возникло только вчера, зачем соглашаться на меньшее? Как ни удивительно, некоторые ведущие специалисты в этой области убеждены в том, что такие притязания имеют твердую основу и что катарская и богомильская церковь каким-то образом смогли сохранить подлинные традиции самого раннего христианства.
Теолог Малькольм Ламберт, выступающий с позиций католической церкви, признает это, но советует не придавать этому большого значения:
«По странной случайности ритуал consolamentum, появившийся в XIII веке, действительно, по-видимому, был основан на обряде крещения и ритуалах, связанных с катехуменатами(кандидатами на крещение — оглашенными), существовавшими гораздо раньше, чем современные католические обряды крещения или рукоположения в духовный сан».[246]
Но Стивен Рансимен указывает, что это сходство является далеко не единственным. По его словам, независимо от того, считать это «странностью» или нет, между катарами и ранними христианами существует слишком много сходных черт, чтобы считать это случайностью:
«Ритуальное празднество катаров [включавшее простую церемонию преломления хлеба] совершенно аналогично христианскому таинству причастия, если сравнить «совершенного» со священником времен раннего христианства. И у ранних христиан, и у катаров служба завершалась «мирным целованием»… Обряд consolamentumв двух своих аспектах близко напоминал обряд крещения взрослых людей, осуществлявшийся раннехристианской церковью над умирающими и при рукоположении в духовный сан. Даже тонкие подробности обеих церемоний очень похожи. В ранней христианской церкви катехумен (новообращенный), как и кандидат в «совершенные» у катаров, проходил долгий и суровый испытательный период перед церемонией посвящения… Сама церемония тоже была идентична и состояла из возложения рук и Евангелия на голову катехумена….[247] Хотя церковные полемисты в Средние века обличали еретиков за содержание класса «избранных» или «совершенных», они, таким образом, отвергали раннехристианские обряды, так как еретическая церемония посвящения, к которой они относились с таким ужасом, почти полностью копировала церемонию, в ходе которой ранних христиан принимали в лоно церкви.[248]
Такое сходство не может быть случайным. Очевидно, что катарская церковь сохранила службы, существовавшие в христианской церкви в течение первых четырех столетий ее жизни, лишь слегка изменив их в соответствии со своими доктринами».[249]
Рансимен отмечает, что повсюду, куда направлялись еретики — будь то угнетенные славянские крестьяне в Болгарии или свободомыслящие бюргеры Окситании, — они умели пользоваться уже существующими социальными и экономическими условиями для завоевания надежного плацдарма. Но, по его заключению, «за политическим импульсом стояло глубокое духовное учение, настоящая религия, которая развивалась и приходила в упадок, как большинство других религий, но воплощала неизменную традицию».[250]
