— Вашему мужественному лицу очень подошла бы кожа. Такой красивый молодой человек…
— Наши влагалища — жопы товарищей? — Бакс дыхнул на субъекта. — Гей, славянин!
Тот испарился.
— Я вот что думаю… — алкоголь кружил пары, — Что человек подобен мыльному пузырю.
— Своеобразная трактовка! — заметил Телегин.
— Вот вы сравнили его со стаканом, а что есть стакан, а что есть мыльный пузырь?
— И что же есть мыльный пузырь? Объясните нам, неразумным.
Бакс понюхал бутерброд и втянул ноздрями воздух. Бусинка икры увлеклась потоком в тёмную пещеру, поросшую волосом. Бакс чихнул.
— Пузырь есть тонкая плёнка вещества, известного как мыло. Мыло же есть продукт реакции…
— Давайте не будем зарываться в технологии.
Телегин чиркнул себе по горлу.
— Хорошо. Так что мы имеем? Мы имеем выдох, который наполняет пузырь. От силы выдоха зависит величина, а от качества раствора — долговечность.
— Ещё и от качества первого. Я где-то читал про пузырь, наполненный водородом. Так он уже несколько лет живёт, правда под колпаком… Апчхи!
— Будь здоров!
— Всегда готов!
— И тем самым имеем — М.П., как субъект, существует благодаря воздуху, который распирает и оболочку, его сдерживающую. Плёнка отражает мир и реагирует на изменения в нём. Когда оболочка лопается, воздух выдоха освобождается.
— Тогда должен быть тот, кто наполняет!
— Конечно. Бог.
— Пока дышу — надеюсь, — процитировал Бакс.
— За это стоит выпить! — провозгласил Телегин.
Мы выпили.
— "Если ты совсем продрог, то поможет крепкий грог!"
— Твоё?
— Приходится крутиться… — вздохнул я.
— Времена такие — блудославия блудословием. — мрачно изрёк писатель, — Сам то кто, журналюга, небось?
— Увы, каюсь — он самый. Впрочем, сейчас свобода печати.
— Свобода выбора — свобода воли. Остальное туфта.
— Давайте ещё дёрнем! — Бакс вытянул из внутреннего кармана пиджака серебряную фляжку. — Вот говорят — скоро конец света наступит…
— Чушь собачья! Дух всегда борется с душонкой. Так что господа конца света не будет, нет смысла друг друга мордовать…
— Как ты там, Бояша, писал — Каждый субъект считает, что его субъективность объективнее субъективности другого?
Я тоже внёс посильную лепту.
— Учёных тьма, а где же свет?
— В смысле "единственно верный путь" — путь пронзающего копья, летящей стрелы или рассекающего меча?
Я кивнул.
— Знание… — знание могильного червя! Мир — живой и, значит, все эти пути дают знание лишь о трупе.
— Прозит! Водка выдыхается!
— Если смерть полезна духу, она так же оправданна, — как жизнь, будем.
Я посмотрел в рюмку. И увидел всё снова. Так ярко, словно это произошло вчера…
…сорвался и не заметил как. Только очухался лёжа на прогретой майским солнцем жести. Попробовал шевельнуться и сразу сполз чуточку вниз. Тогда я стал смотреть в небо — кристально-голубое, с редкими завитками облаков. За краем крыши меня ожидала булыжная мостовая. И ни одного шанса остаться в живых после встречи с нею. И от осознания этого факта стало так пронзительно, так пусто в душе. Нет, я не жалел о короткой пролетевшей жизни, не боялся последнего касания. Я видел снующих, как муравьи, людей, проползающие поезда, слышал трепет юной листвы, и ничто меня не взволновало. Я снова взглянул на небо и подумал — Какое чистое… Сегодня хорошая погода. И тут боковым зрением заметил нечто, что повергло меня в трепет. Я медленно повернул голову. На принятие решения ушла треть секунды — я упёрся пятками, зацепился левым рукавом за край тонкой полоски и перевернулся на живот. Схватиться за конёк и взобраться на него — последние штрихи. Потом я долго сидел, прислонившись спиной к печной трубе и слушал симфонию города…
— Гарри, кажется, нашего друга развезло.
— Ноу проблем! Санёк, пошли.
Бакс взял меня под локоть, и мы прошествовали на стоянку.
— Тебе куда?
— В Пурчик…
— О, кей.
Он включил радио. Салон наполнился скрежетом гитар.
— Отличная группа. "Новый свет" называется, жаль распалась. Лидер…
Звуки перемешались, и этот муторный коктейль напрочь затопил полусонные мысли, ум увяз в этой тине по самое не могу. Из тины кое-как выбралась мысля, держащая лозунг: "Если жизнь не так идёт, ляг поспи и всё пройдёт". Потом настала тишина.
Очухался я с ощущением натираемых ушей.
— А?! За что?!
— Приехали.
Я открыл дверцу.
— Спасибо.
— Не за что.
"Мерс" взвизгнул шинами и исчез за углом. Я потёр начинающие гудеть виски и решил сначала проспаться, а потом уже где-нибудь похмелиться.
— А ты кем будешь?
Лёва задумался.
— Я? А этим, э, как его — грызли. Медведь такой.
— И я медведём хочу!
— Так нечестно!
— А я буду белым медведём, вот!
Я выволок из-под кровати громадную кастрюлю с мукой. Через пару минут я уже был белее мельника.
— Ух, ты! Я тоже хочу быть белым медведем, можно?
Я проявил великодушие и даже разрешил ему устроить в кастрюле берлогу.
Появление сестры мы оба встретили дружным рычанием. Она взвизгнула и мгновенно захлопнула дверь. Ещё не стих звук дерева по дереву, как в комнату вбежала мать. А через некоторое время ворвался как гризли Лёвин папа. Дальнейшее было уже не так весело — мне пришлось подметать полы, а Лёву повёли, крепко держа за руку, вниз. Я смотрел ему вслед и сгорал от зависти — мохеровый костюмчик идеально походил на медвежью шубу. За Лёвушкой к тому же оставались настоящие белые следы. Я тихо вздохнул и продолжил работать веником — очень хотелось "Ну, погоди!" посмотреть. Вдруг веник зазвенел. Комната стала расплываться…
Всё проходит. И сновидение тоже. Надо глянуть в соннике — к чему… Правда, сначала его надо приобрести.
Голову нещадно ломило.
— Чёрт, а говорят — от «Абсолюта» поха не бывает!
Я прочесал ближайшую окрестность в поисках кафе или аборигенов. Как назло ничего и никого.
Когда я уже решил возвращаться в редакцию, вдали показался чёткий силуэт — мешковатые штаны, неопределённого цвета куртка, кепка лихо сдвинутая на затылок. Костюм завершали немилосердно скрипящие сапоги. Измученная ожиданием душа рванулась навстречу спасителю.
— Добрый день.
— Для кого как.
— Дико извиняюсь, тут есть бар или кафе, недалеко?
— Что, «буксы» горят?
— Есть немного.
— Я как раз туда.
Организм радостно встрепенулся, не слушая слабых возражений разума и издал утробное довольное рычание. Ноги сами понесли меня следом.
— Что-то голос твой мне знаком, — после недолгого молчания буркнул абориген. — Нигде не встречались?
— Не помню, — сказал я честно. Хотя смутно ощущал, что и его голос мне очень знаком.
— Может, пили где… — протянул работяга.
— Может, — легко согласился я.
— А ты что тут, в гости к кому?
— Да нет — работаю недалеко.
— Во дела! Я тут тоже пашу. На автофирме.
— Ну и как?
— Как в Польше — платят хорошо, но могли и больше. Развивалась система, развивалась и доразвивалась, что развалилась. Пиздец всему!
— Да уж — точно недоразвитая страна.
— Эх, пролетела юность соловьём залётным!
— Да.
Виски по прежнему сжимали тиски.
— Да и лицо знаком… Тебя как зовут?
— Саша.
— А меня Василием. В школе учился, так меня «Говорун» прозвали, вот было времечко златое…
И тут тщедушная мысль растолкала винный туман и ярко вспыхнула, осветив пару десятков юношей и девушек. Выпускной бал.
— Слушай, а ты случайно не знаешь Рыжего, а Грача с Филиппом?
— Когда это было! Они со мной в одном классе учились.
— А я — Саня Шмель из "А"!
— Ааа! То-то я смотрю — рожа то знакомая! Во дела! Кстати, уже пришли. Тебе сколько?
— Ээ… — замялся я.
— Не боись — от этого пока ещё никто не умер. Мне вот два литра.
— Думаешь?
— Она продукт фильтрует, бери, не пожалеешь.
— Ладно, в другой раз. Ты мне покажи, где кафе или бар.
— Хозяин — барин, — проворчал Вася, — Сейчас прямо, два перекрёстка проходишь, выходишь на Ригас, по ней налево увидишь кафеюшник. Но учти — водка по 50 сантимов стопка. А здесь литр "корова",[6] за тоже самое.
— Спасибо за помощь, — и подумал — Диалектика: вчера «Smirnoff», сегодня "Krutka".
— А, фигня — что я — садист.
— Слушай, возьми визитку — созвонимся, посидим…
Вася сунул визитку в нагрудный кармашек.
— Ну, я пошёл — мужики ждут.
— Это им на день?
— На обед. А там видно будет. Ну, бывай.
— Бывай…
Пройдя указанный маршрут я увидел вывеску "У Яниса". У Яниса я поправил здоровье и танцующей походкой возвратился в редакцию, решив раз и навсегда, что отныне в шкафчике обязательно должна стоять хотя бы "чекушка".
