Я – американская гражданка пока еще в зачаточном состоянии, господин издатель, и мне нельзя надеяться, что английские мировые судьи с Боу-стрит прислушаются к голосу, раздавшемуся из города, который, как поговаривают, очень мало уважают британские ученые. Когда профессор Тиндаль спрашивает профессора Йомэнса, смогут ли нью-йоркские плотники соорудить ему экран десяти футов длины для его лекций в Институте Купера и нужно ли ему самому необходимым отправлять в Бостон ледяной пирог, необходимый для его опытов; и когда Гёкси выказал огромное удивление, что «иностранец» способен выражать свои мысли на вашем (нашем) языке так, что это совершенно понятно, – «по всей видимости», – нью-йоркской аудитории, и что эти неглупые парни – нью-йоркские репортеры – способны доложить ему, несмотря на их акцент, были ли в Нью-Йорке «привидения», то я не могу надеться выступить в лондонском суде, когда защитника преследуют английские ученые. Но, к счастью для доктора Слейда, британские суды не руководятся иезуитами, и поэтому Слейд может избежать участи Леймари. Конечно же, он явится в суд, если ему разрешат призвать на свидетельское место своего Овассо и других преданных ему «хозяев»,[3] чтобы записать их свидетельства внутри сдвоенной грифельной доски, сделанной самими же мировыми судьями. Это и есть золотой час доктора Слейда; ведь ему никогда не выпадало удачной возможности продемонстрировать реальность проявлений феноменов и дать спиритизму победить скептицизм; а мы, кому известны удивительные силы доктора, уверены, что он сумеет это сделать, если ему будут помогать те, кто в прошлом совершил очень много при его содействии.
Е.П. БЛАВАТСКАЯ,Секретарь по перепискеТеософического общества.Нью-Йорк, 8 октября 1876 года.
[Е.П. Блаватская и Эдвард Уимбридж]
[Статья с таким названием содержит ответ Эдварда Уимбриджа, опубликованный в той же самой газете от 20 сентября 1880 г. Некоторое количество комментариев, сделанных Е.П.Б. от руки чернильным карандашом, записаны сбоку от вырезки в ее «Альбоме». Фразы, заключенные в квадратные скобки, приведенные далее – это выдержки из статьи Уимбриджа, к которым Е.П.Б. добавляет комментарии. – Составитель.]
[Я вынужден попросить немного места в вашем уважаемом журнале, в котором в последнем номере напечатан ответ на письмо мадам Блаватской.]
Мистер Эдвард Уимбридж – в Новом Свете – что за фальшивый свидетель!!
[Мадам Блаватской, безусловно, не нужно заверять наших читателей в том, что она будет такой же ревностной, как и всегда в ее филантропической деятельности, поскольку все, кто знает мадам Блаватскую и полковника Олькотта, должны совершенно осознать, что филантропическая деятельность не стóит для них ничего. Было бы гораздо лучше, если бы она указала хоть на какое-то свое крошечное деяние, совершенное во имя милосердия или ради истинного благополучия Индии.]
Бахвалиться своими милосердными поступками – отнюдь не в привычке мадам Блаватской – пусть даже самыми великими, хотя, безусловно, не секрет, что она предоставляла стол и кров, воду… а иногда и ОДЕЖДУ мистеру Уимбриджу и мисс Бэйтс в течение 18 месяцев, когда все они были в Индии.
[…Братство и справедливость – суть просто идеи Теософского общества…]
«Идеи» находятся в мозгу мистера Уимбриджа, а для нас это – реальность и факты.
[Отношение мадам Блаватской к тому, чтобы раскрыть то, что ей нравится называть «все факты, как они есть» – это даже смехотворно. Неужели мне следует вообразить, что эффект, производимый на членов Бомбейского филиала Теософского общества при помощи нравственных усилий, заставит их принять предубежденное утверждение в качестве предъявления факта? Это едва ли может ускользнуть из памяти мадам Блаватской.]
Эффект задокументированного свидетельства, прочитанного на последнем собрании, был таков, что мисс Бэйтс была исключена, а мистер У. признан выбывшим, и за ним последовали еще четыре члена, а мистер Сирвай признан всего лишь одним из приверженцев. Потому что «предубежденное утверждение» содержало правду и ничего кроме ПРАВДЫ о том, что эти люди пытались представить в ложном свете и что мы всегда публикуем, опираясь на факты.
[Совершенно неверно называть полемикой женскую ссору, даже если муж одной из дам и друзья другой сначала принимают в ней участие, и если мадам Блаватская берет на себя труд отметить, что «у мадам Коуломб не имелось приверженцев», то это было, вероятно, потому что присутствовавшие решили, что она не заслуживала поддержки.]
Либо так, либо справедливость и честность не всегда оказывается в выигрыше.
[С тех пор Теософское общество выросло еще на примерно 8 подразделений и сейчас вместе с Цейлонским филиалом их число достигло 19 или 17, но Бомбейский филиал – гораздо более многочисленный и значительный из всех подразделений. По секрету поговаривают, что некоторые из филиалов включают в себя только 5–6 членов.]
Слухами земля полнится (sic!). Также ходят тайные слухи, что мистер У. несмотря на то, что он Советник, ничего не знает об истинном состоянии Теософского общества. Как уверяет мистер У., филиалов не 5 или 6, а больше в пять раз, и в каждом филиале, прежде чем он мог быть официально зарегистрирован, уже имелся 21 член.
[Что касается утверждения, что из Общества вышли только четыре региональных члена, то я не буду на этом настаивать, так как вовсе не желаю быть неточным или неучтивым. Однако более 4 человек покинули Общество, а другие, несомненно, поступили бы так же, не помешай мы им своим побегом в Шимлу.]
Три лжи на шести строчках. Только четверо региональных членов покинули Общество и двое английских: мистер У. и Бэйтс (исключена). Наше поспешное бегство в Шимлу – это величайшая выдумка. Но зато эта ссора была перенесена в Шимлу спустя несколько дней после нашего возвращения с Цейлона. Мистер Синнетт может засвидетельствовать, что он приглашал меня приехать за три недели до нашего прибытия. Но нам приходилось откладывать день за днем.
[Нижеследующее перепечатано дословно и буквально из вырезок одной из записных книжек генерала Абнера Даблдея, которые хранятся в архивах бывшего Теософского общества Пойнт Лома. Из заголовка «Корреспонденция Banner» становится очевидным, что первоначально это было опубликовано в «Banner of Light». Вырезка не датирована, но в других вырезках, вклеенных в ту же записную книжку, дата не вызывает сомнения – 1879 год.]
Banner Correspondence
Индия.
БОМБЕЙ. [Из частного письма, отправленного нами мадам Е.П. Блаватской, мы позволили себе извлечь нижеследующее живописное описание климатических условий этой солнечной страны, предварив наши действия сообщением, что у нас есть подшитое в дело очень длинное письмо от этой талантливой леди, которое мы предполагаем опубликовать при первой ближайшей возможности. ] Вам известно, что такое сезон дождей? И если вы осведомлены о его природе, готовы ли вы утверждать, что так хорошо знакомы со всеми его особенностями, развитием и влиянии, оказываемом им на человечество в общем и флегматичных людей с медленной кровью в частности? Мое личное мнение как археолога таково, что это один из таких муссонов, который Отец Ноя – кто, по-моему, принадлежал к низшей касте индусов – принял в угаре интоксикации за всемирный потоп и тем самым ввел в обман доверчивое христиано-иудаистское человечество и на многие годы внес сумятицу в геологию. Что ж, этот сезон дождей начался примерно 15-го июня и закончился приблизительно 15-го октября. До этого прошло долгих восемь месяцев, когда на покрытые волдырями носы миллионов исходящих пóтом «средних» индусов не упало и капли воды, чтобы облегчить их изнывающие от жары души. Будучи по природе «невежественными язычниками», они тем не менее стали готовиться к христианскому аду. Пока ничего особенного не случилось. Но когда это началось, то это было предупреждением, говорю я вам! Назвать это дождем – все равно что назвать Ниагарский водопад душем. Улицы, задворки, сады и бараки, и даже комнаты в домах были затоплены. Бомбей изменился за несколько дней, может быть, недель, превратившись в некое подобие прекрасной Венеции. Индусов это не волновало, поскольку во время засухи они прогуливаются голые по пояс, а во время сезона дождей ходят обнаженные более откровенным образом. Это для них всего лишь сезон дождей, но несчастных приезжих из других, более сухих областей, как, например, представителей нашей «Теософской миссии», как нас здесь назвали, наводит на более серьезные размышления. Всё в домах, от крыши до пола; от мебели до носимой одежды, шляп, ботинок, платяных щеток, и т. д. и т. д., становится мокрым, как пропитанная водою тряпка, липнет и в конце концов рвется на куски, если недосмотреть. Каждый второй или третий день мне приходилось высушивать над жаровней каждую из моих нескольких сотен книг; а наша группа, я бы сказала, почти всё время сидела под зонтиком в гостиной, проводя таким образом половину времени! Но это еще не всё! Поля, джунгли и расщелины в скалах были затоплены; очковые змеи, скорпионы, многоножки, ящерицы, а в некоторых местах и тигры начали удирать от голода и находили себе убежища в домах, большинство из которых, как и наше бунгало, не имело рам у окон, а просто несколько деревянных планок. Это – настоящий Дарвиновский сезон, в котором самый главный закон гласит, что «выживает наиболее приспособленный». Каждую ночь мне приходилось обходить мое уединенное бунгало, которое «угнездилось» под куполом кокосовых деревьев, окруженное бананами и крупными кустами, и я чувствовала чрезвычайное счастье всякий раз, когда мне удавалось совершить некоторое количество жестоких убийств. Я становилась кровожадным Нимродом и убивала тараканов, больших и маленьких мышей, пауков, которых можно было принять за средних размеров крабов, и по ночам расправлялась примерно с тысячей разнообразных насекомых поменьше. Увы! Я никогда не надеялась на уютное место в календаре ни джайнистских, ни буддистских святых. Но, как я вам уже говорила, выживает наиболее приспособленный; и если мы собирались выжить, то нам приходилось уничтожать наших братьев из царства животных. Мы все внесли свою долю в этот мир скорби.
