Древние египтяне также верили в мистическую сущность под названием Ка. При всей многозначности и расплывчатости этого понятия имелось одно его определение, очень важное для египтян, — «двойник». Уже в гробницах вельмож Древнего царства были обнаружены каменные или деревянные изваяния умершего, по сути, «заместители» мумии, которые в случае ее уничтожения или повреждения должны были служить убежищем для Ка умершего и источником его жизненной силы. Участь Ка после смерти зависела от участи тела: он может погибнуть от голода и жажды, если при погребении покойник не будет снабжен всем необходимым. Помимо этого, он может быть съеден загробными существами, если его не защитят магические формулы. Если же об умершем как следует позаботиться — мумифицировать его или сделать статую, — то Ка может намного пережить усопшего.
Еще одним из проявлений человеческой сущности считалась тень человека. Тень (шу) упоминается в «Текстах пирамид», правда, это представление более позднее, оно вошло в обиход текстов со времен Среднего царства.
Если вера египтян в продолжение достойной жизни после смерти проявилась в бальзамировании тел, сооружении гробниц в пирамидах или скалах, то месопотамские похороны были довольно просты. Конечно, и здесь видны социальные различия в более или менее изысканной форме погребения. К примеру, лишь самым благородным покойникам клали в могилу пищу, чашу для напитков и различные вещи, которые умершие любили при жизни. Большие гробницы, в которых были погребены некоторые ассирийские цари, — явление исключительное.
Загробный мир был для вавилонян царством теней, где едят лишь глину и пыль и где вечно страдают от жажды. Поэтому вавилоняне придавали большое значение возлияниям и прочим жертвам, предназначенным для ушедших в мир иной. Наследник, согласно древним обычаям, был обязан чтить умерших предков. Вот почему каждый вавилонянин желал иметь собственного или хотя бы приемного сына, ибо лишь в этом случае — не считая тех, кто героически погиб в бою, — пребывание в царстве мертвых было сравнительно комфортным. А вот на справедливое решение загробного суда люди Двуречья не рассчитывали.
Существовало в загробном мире еще одно место под названием Иркалла. Но и эта обитель — не наказание для души, а просто конечная остановка. Туда попадают все, за исключением мифологических героев, поэтому выглядит это место довольно скучно. Согласно вавилонской мифологии, в Иркалле обретаются все усопшие; у них еще есть тела, но они неумолимо разлагаются и истлевают. Чтобы достичь конечного пункта назначения, сначала надо пройти через семь врат. Стражники, стоящие у входа в каждые врата, зорко следят за тем, чтобы человек не отклонялся от заданного пути.
За последними вратами никакого рая нет — в огромном темном пространстве все питаются той самой пылью и тленом. Нет и дьявольского слуги, который будет истязать пришедшего и подвергать пыткам. Вполне возможно, что вавилоняне считали это место своеобразной моделью параллельного мира, который отличается от мира живых.
В изложении Гомера царство Аида представляет собой суровое обиталище теней, черную подземную бездну, вечную ночь с шумящими водами Океана. В этом скорбном мире ревут адские реки, в которых отражаются голые мертвые деревья и бледные цветы, обитают жуткие чудища и казнятся преступные титаны. Словом, в нем есть все, что угодно, только не утешение! Даже боги страшатся клятв именами подземных потоков.
Однако такое унылое представление просуществовало недолго. Для большинства греков было слишком очевидно, что все люди разные и у них не может быть одинаковых жребиев. Правда, ахейцы так и не поднялись до мысли о нравственном воздаянии, поскольку не имели твердых понятий о добре и зле. Поэтому, естественно, среди заслуг, выдвигающих человека на место героя, оказались доблесть, мужество, решительность и т. п. Уже Одиссей, видя в Эребе тень Геракла, понимает, что тот «вкушает блаженство» среди богов. Так древний культ героев оказывается мостом к пониманию посмертной справедливости. Параллельно возникает учение о светлом Элизиуме на блаженных островах, куда уносятся герои. С другой стороны, появляются первые представления и о загробном воздаянии за зло. Подземные духи карают за ложную клятву, а пес Цербер, Тантал и Сизиф, описанные Одиссеем, стали первыми символами посмертной Немезиды в античном мире.
По некоторым версиям, тени умерших живут в могилах, подземных пещерах или глубоких разломах, где они могут принимать вид змей, мышей, летучих мышей, но никогда не могут вновь превращаться в людей. По другой легенде, души царей-жрецов обитают в определенной зримой форме на островах мертвых. Третья точка зрения была такова: тени мертвых снова могут стать людьми, если они войдут в бобы, орехи или рыбу, которые будут съедены их будущими матерями. По четвертому поверью, тени умерших уходят далеко на север, где никогда не светит солнце, и иногда возвращаются в виде оплодотворяющих дождей.
Пятая версия: тени мертвых путешествуют далеко на запад, где солнце садится в океан и существует мир духов, похожий на обычный мир. Шестая точка зрения гласит, что мертвые получают наказание в зависимости от того, как они прожили свою жизнь. К этому варианту орфики (участники религиозных мистерий) в свое время добавили теорию метемпсихоза, или переселения душ, причем сам процесс переселения можно в некоторой степени контролировать, используя соответствующие магические формулы.
И все же в традиционных воззрениях Аид — юдоль скорби. Поэтому неудивительно, что греки ненавидели смерть и любили жизнь, «сладкую», «сладостно-милую». «С жизнью, по мне, не сравнится ничто», — говорит Одиссею живой Ахилл в Илиаде. А после гибели герой высказывается еще яснее:
О, Одиссей, утешения в смерти
мне дать не надейся;
Лучше б хотел я живой, как поденщик,
работая в поле,
Службой у бедного пахаря хлеб добывать
свой насущный,
Нежели здесь над бездушными мертвыми
царствовать, мертвый.
Само погребение было необходимо для того, чтобы умерший, переправившись через реку в жилище Аида, мог достигнуть успокоения — непогребенных оттуда просто изгоняли. Отказ в погребении считался самым страшным наказанием. С другой стороны, непогребение родственника или воина, погибшего на поле боя, каралось смертью.
И все же греческая культура развивалась настолько быстро и многосторонне, что в итоге пришла к практическому, рациональному пониманию судьбы личности. Вместе с развитием личной и гражданской свободы в греческих полисах появились иные взгляды на природу человека, весьма сходные с духом восточных культур. В образованном обществе эти взгляды получили одно общее направление, имеющее заметный восточный характер: тело человека считали сложением стихий, а душу возводили к высшему мировому началу, с которым она по смерти должна соединиться как часть с целым. Таким образом, старые представления о посмертной участи души стали терять свой смысл: Аид разрушался, а с ним исчезали и тени умерших. Представления об Аиде удерживались только среди простого народа, но именно они и слились впоследствии с христианскими догматами.
Поскольку в гомеровских поэмах герои проявляют свою индивидуальность, она же сказывается и на характере их смерти. Один из примеров — Ахилл, наиболее яркая личность среди гомеровских персонажей. Поскольку герой уверен, что смерть даст ему вечную славу, он готов бесстрашно и открыто идти навстречу своей судьбе. Но когда возникает опасность бесславной гибели, отношение героя к судьбе меняется разительно. Теперь он ропщет на судьбу и богов, обвиняя их в обмане.
Вскоре греческая культура создает новый вариант благочестия во избежание тяжких мучений после смерти — таинства, или мистерии, из которых наиболее известны Элевсинские. Одним из их важнейших аспектов был мистический, утверждающий торжество жизни, победу ее над смертью и возможность, пройдя через очищение, соприкоснуться с тайной бытия посредством откровения. В более поздние периоды появилась идея вторичного рождения.
Представления древних евреев о загробной жизни человека отражают два основных взгляда. Согласно первому, личность после смерти погибает: Бог создал человека «из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни…» (Книга Бытия 2,7). После смерти это дыхание жизни остается, представляя собой лишь безличную силу, общую для всех людей и животных. Иными словами, дыхание возвращается к Богу, а личность, как его конкретная форма, исчезает. Из этого следует пожелание: «Итак, иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим… Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости» (Книга Екклезиаста 9:7; 9:10).
