— Теперь ты видишь?
Я заморгал, вытер запекшуюся на веках кровь, попытался снова сфокусировать зрение. Цвета и сияние исчезли.
— Смотри! — сказала она. — Не глазами! Что ты видишь?
Мое сердце колотилось. Я расслабил хрусталики, перестал стараться. И тогда наступило мгновение, которого я никогда не забуду.
Лоб Аниты растаял, будто его и не было, и на месте ее головы возникла голова лошади; это было похоже на голографическое изображение, и длилось оно недолго, но голова была живая, я видел ее. Я смотрел на Аниту, затаив дыхание; я расслабился еще больше, и световая аура вокруг нее стала отчетливее, она была похожа на газ и ярко окрашена в голубые и фиолетовые тона.
— Что ты видишь! Я начал смеяться.
— Цвета, — сказал я. — И еще… — я колебался, — лошадь?
— Правильно! — она засмеялась и захлопала в ладоши.
— Вот теперь все, — сказал Махимо и опустил руку мне на плечо.
Анита спросила, вижу ли я ее ауру. Ее аура. Действительно, это она?
— Мне кажется, да, — сказал я.
— Какого она цвета?
— Синего. Светло-синего и… фиолетового.
— Правильно.
Там были и другие существа, но невыразительные, бесформенные. Что-то вроде светляков, вращающихся за пределами круга. Если я всматривался слишком пристально, они исчезали. Туманные, светящиеся, аморфные пятна. И еще был у нее небольшой кот, не знаю породы; он находился то ли у нее на груди, то ли внутри грудной клетки, местоположение определить было трудно, но я видел его: там, где ее блуза была открыта, тело было почти прозрачным.
— Смотри на меня, — сказала она. — Не фокусируй зрение, смотри третьим глазом. Смотри на мою ауру. Ты видишь ее?
Я видел. Я не мог сдержать смех,
— Закрой глаза.
Я закрыл и вместо темноты увидел на сером фоне медленно меняющиеся цвета и свет. Я потерял из виду Аниту, но то, что она называла своей аурой, осталось, только другого цвета — желтого.
— Что ты видишь?
— Желтый цвет.
— Правильно!
Затем он стал красным, сияя, словно стоп-сигнал в дождливый день.
— Теперь красный? — спросила она, и я кивнул.
Она могла изменять цвет. Она проверяла меня. Потом я увидел ее. Аура сместилась, и я увидел Аниту. Я помню, что поднял руку и коснулся собственных век, чтобы удостовериться, Что они закрыты. Она подошла ближе ко мне. Ее рука, снова слабо сиявшая голубым и фиолетовым, потянулась ко мне, и я поднял свою руку навстречу.
Я открыл глаза, когда наши руки соприкоснулись. Она стояла рядом со мной и улыбалась. Я расплакался. Травма, напряжение, облегчение… слишком много всего, меня переполняли чувства, просто чувства. Я смеялся и плакал, и Махнмо обмыл мне лицо и грудь влажной тряпкой.
— Ты хорошо справился, мой друг. Теперь ты должен трудиться, чтобы сохранить видение. Это дар.
У меня на лице и на груди осталась запекшаяся кровь, и Анита принесла миску теплой воды из кухни и еще один сосуд, пахнувший как будто чаем. Они мыли меня тряпкой, и вода стала красной; Анита вынула из второго сосуда мокрый коричневый лист и положила его мне на лоб. Сильное жжение. Всего было три или четыре листа, не помню точно, а затем они обвязали мне голову лентой из волокон какого-то растения, чтобы зафиксировать листья на ране.
Махимо сказал мне, что нет никакой угрозы, но эту припарку я не должен снимать три дня.
— Не сдвинь листы с места, — сказал он. — И не напрягай слишком видение.
Он велел мне идти спать и предупредил, что будет много сновидений.
13 марта
Два часа после полуночи. Я в гостиной, у меня пропасть времени. Я перепуган до смерти, и это фантастично. Что-то случилось с моими центрами зрительного восприятия. Я не могу объяснить это. Я боюсь даже пробовать, потому что, может быть, это пройдет.
Я… я не знаю, что тут сказать. Господи Иисусе! Я дал себя искалечить. Если бы я мог знать. Я никогда не пошел бы на это, я избежал бы этого; меня и сейчас гложет тревога: почему я не отказался.
Спокойнее.
Все в порядке. Гостиная. Анита и Махимо спят, и в доме тихо, если не считать Лорито в жестяной клетке на кухне. Все здесь такое же, как и два часа назад, только свечи убраны (одну я зажег, чтобы записать это). Я сижу на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрю на круг выгоревших свечей и два стула. Картина злодеяния.
Очень тихо. Выжидаю минуту.
Все в порядке. Я уже на кухне. Лорито сидит на перекладине. Никакого освещения нет, и когда я смещаю свой фокус, скажем, смотрю не на попугая, а на полдюйма ближе, я вижу этот мягкий свет, очень похожий на кирлиановские фотографии, которые мне приходилось видеть. Да, именно так, считается, и должна выглядеть аура: мягкий дымчатый свет с окраской. У Лорито окраска голубоватозеленая. Я не могу поверить, что я это пишу.
Как это было. Классический ритуальный круг огня, в данном случае это свечи. Магические заклинания, пение. Анита, вероятно, в сверхчувствительном состоянии, руководит Махимо, который вычерчивает окружность, предположительно, вокруг моей шестой чакры, «третьего глаза». Этот сукин сын кромсает меня, сверху вниз, поперек, по кругу, а затем сдирает кожу, четыре сектора «пирога», выскребает мне лоб, — и я начинаю видеть то, чего не видел.
Я не мoгy спать. Я ушел в прихожую и лежал там на своем спальном мешке, пока они не ушли спать. Я не мог обрести темноту, закрывая глаза. Серый свет под веками.
Подошел к зеркалу в ванной. На лбу у меня те листья и повязка из какого-то длинного листа, возможно, пальмового. Я не решался посмотреть. Махимо предупреждал, чтобы я не делал этого. Посмотреть или не посмотреть? Я только загляпу. Я приподнял красшок листа. Листья вроде маринованные: не прилипли к ране. Я довольствовался одним взглядом на свежую, невоспаленную красноту под листом. Я не буду снимать его три дня. Впрочем, я знаю, что утром я еще посмотрю. Не смогу удержаться.
Подошел к окну. Все признаки сумасшествия!
Деревья и склоны холмов излучают мягкое радужное свечение в ночи; масса кружащихся огоньков, похожих на жуков-светляков. Может, это они и есть.
14 марта, утро
Измучен. Беспокоен. Успул перед утром, но лучше было бы пробежать троеборье. Содержание сновидений погребено где-то глубоко в мякоти моего мозга. Они не дают себя распознать. Это как облака, на которые вы смотрите, когда они на что-нибудь похожи. Вот вы отвернулись на миг, но снова пытаетесь найти тот образ — а он уже исчез; облако еще есть, но форму не узнать, вы потеряли ее. Акварельные грезы. Абстракция. Свет и тени, и сияющие сферы, и там был кот. То есть что-то было. Я знал: это было то, что напутало меня, когда я дремал на капоте своего автомобиля на Эль Юнке, это было то, что двигалось в тени иод степами хижины Рамона. И я знаю, что это было то, что увидел Антонио у меня за спиной.
Иногда это случается с собаками. Вы сидите в комнате с собакой. Вы читаете или смотрите телевизор, и вдруг животное настораживается, вскакивает, уши торчком, внимание приковано к чему-то в соседней комнате. Что там? Вы поднимаетесь, идете и смотрите — ничего нет. Ничего. Вы поглаживаете собаку, успокаиваете ее, она беспокойно скулит, вы усмехаетесь и снова беретесь за свою книгу. Это было что-то подобное.
Какой-то сон. Это был черный кот, ягуар. Настолько черный, что я не мог даже уловить очертаний его тела; по там был солнечный свет, и когда кот, ритмично изгибаясь, двинулся ко мне, лучи солнца упали на его шерсть и она сверкнула золотом.
Проснулся. Повернулся набок, ощутил щекой холодный нейлон спального мешка, и память обрушила на меня все события ночи. Повязка на лбу каким-то чудесным образом сохранилась неповрежденной. Я подошел к зеркалу и приподнял листы машинально, не сознавая, что я делаю. Я увидел струп. Струп, образовавшийся иод листьями. Вдоль всей окружности.
Что же это такое? Всего восемь часов назад Махимо искромсал мне голову, и вот — струп. Как на паршивой царапине. Кожа вокруг струна красная, но не воспалена. Струп за восемь часов. А чего я ожидал? Ну, после всей той крови и боли я ожидал увидеть кость. Что за дьявольщина происходит со мной?
Все выглядит обычно, ничего паранормального. Все обрело привычные контуры, все нормализовалось, включая мой здравый смысл. Происшедшее оказалось сном. Такой себе ночной кошмар, от которого осталась материальная памятка в виде повязки на лбу.
Я знаю, что во многих культурах мира шаман создает «ритуальное пространство» вроде огненного круга, и исполняет танцы, и поет заклинания, и творит церемонии, которые воздействуют на тех, кто уже верит, что они воздействуют. В сущности, это есть введение предрасположенного индивида в измененное состояние, и в этом нет никакого надувательства, все это работает. Работает на чисто субъективном уровне, как плацебо.
А теперь я. Как сказал Махимо, «исключительно твердолобый». В нормальном, рабочем состоянии сознания я воспринимаю мир, в общем, так же, как его воспринимают другие люди. Допустим теперь такую возможность, что в каком-то другом состоянии, в измененном состоянии сознания, моя способность воспринимать также окажется измененной. Прекрасно. И что дальше?
