Я рассказал ему историю Бертрана Рассела.
В Ватикане умер Папа. Естественно, он стал стучаться во врата рая, поскольку рай и ад находятся напротив. Он стучал много часов... дверь так велика, что он не мог даже рассмотреть, где она кончается. Он очень старался.
В конце концов, в двери открылось окошечко, из которого выглянул святой Петр. С большим трудом он разглядел Папу, стоящего внизу — представьте себе, что вы увидели под своей дверью муравья. Разговаривать очень трудно.
Папа кричал. Святой Петр сказал:
— Говорите погромче, вы такой маленький. Он сказал:
— Вы не понимаете. Я — представитель Иисуса Христа; я прибыл с Земли. Я был Папой в Ватикане; и вы меня так встречаете?
Святой Петр сказал:
— Мы никогда не слышали о Земле. Вы должны сообщить мне номер шифра.
— Номер шифра? — спросил Папа.
— Планет так много, что, пока я не узнаю номер вашей Земли, я не смогу пойти в библиотеку и узнать, откуда вы. Что такое Ватикан и кто этот Иисус Христос?
Папа закричал:
— Вы что, разыгрываете меня? Иисус Христос — единственный рожденный Сын Божий. Святой Петр сказал:
— Неужели вы думаете, что Ему хватило одного-единственного сына, что, за всю вечность Он смог произвести только одного? Я схожу в библиотеку, но найти без шифра очень трудно... какую Землю вы имеете в виду?
Папа ответил:
— Я прибыл из Солнечной системы.
— Это прекрасно, но солнечных систем миллионы. Из какой солнечной системы? Какой у нее номер? Папа сказал:
— Лучше отведите меня прямо к Богу.
— Я сам никогда не видел Его. Я всего лишь сторож, а Бог так велик. Я только слышал о Нем. Вы уж простите меня. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы отыскать номер шифра и узнать об Иисусе Христе и этом Ватикане.
Он удалился и пришел через несколько часов.
— Это практически невозможно. Миллионы планет... невозможно определить, где находится ваша планета, где находится ваша солнечная система. И кстати, какое вы имеете право входить в рай? Самое простое — это... на другой стороне дороги... там не спрашивают, кто вы такой, они такие милые люди. Они не спрашивают, заслуживаете ли вы ада или нет; они хватают вас, как только увидят. Попробуйте попасть туда.
От одной этой мысли — что он должен идти в ад, что его схватит Дьявол — он проснулся. Они даже не спрашивают, кто вы такой. И потом он вспомнил все эти пытки, адский пламень... и самое ужасное в христианском аде — это то, что оттуда нет выхода. Туда можно войти, но нельзя выйти. Иначе вы могли бы развлекаться там как турист. Но стоит вам попасть туда, как вы становитесь вечным обитателем без всяких надежд на избавление. Он проснулся от страха; он весь взмок. Он не умер, ему все приснилось.
Я сказал этому человеку:
— Эта мысль эгоистична — что Бог должен слушать ваши молитвы, должен доказывать вам что-то, давая ребенка. Подождите других подтверждений, одного доказательства недостаточно. Ни одна наука не довольствуется одним доказательством; доказательства должны повторяться.
Попросите что-нибудь еще. Вы страдаете головными болями, так попросите: "Избавь меня от головной боли; иначе я не поверю в Тебя". Вы изобрели прекрасную стратегию шантажировать Бога. Он хочет, чтобы вы поверили в Него, так что используйте Его, сколько сможете. Ваш брат не может найти работу — попросите его устроить. У вашего отца рак — попросите, чтобы Он излечил рак... У вас так много проблем. Ребенок — совсем не проблема. И потом, вы уверены, что это ваш ребенок?
Он сказал:
— Я никогда не думал, что вы будете так грубы со мной.
— Это не грубость; просто вы многие годы старались, но детей не было, а теперь вдруг появился ребенок. Присмотритесь к соседям, какой-нибудь негодяй мог сделать это. Не прыгайте до потолка, сначала осмотритесь. Среди соседей так много негодяев.
Он сказал:
— Да, это уж я знаю — негодяев много.
— Возвращайтесь домой, — сказал я. — Не тратьте деньги на сладости и фрукты, сначала узнайте, чей это сын. Ваш ли он?
Он сказал:
— От вас всегда одни неприятности. Теперь вы вызвали у меня подозрения. У меня уже заболела голова. Что я получил вместо помощи? Теперь я буду подозревать всех, кто связан с моей семьей — слуг, соседей, родственников. И говоря по правде, — шепнул он, — у меня были некоторые подозрения, потому что врач говорил мне: "У вас не может быть детей".
Но вы не должны были говорить со мной так резко. Я был счастлив, что Бог дал мне ребенка. Бог ведь всемогущ. Даже если врач говорит, что у меня не может быть детей... Бог может изменить мою химию, гормоны, сперму. Но я возвращаюсь. Теперь я не могу раздаривать сладости. Я боюсь, что вы правы — это очень может быть!
Люди, которые молятся — трусы. Люди, которые поклоняются — нытики. Молитва — не что иное, как бесконечное нытье: "Сделай это!" — каждое утро и каждый вечер. Мусульмане — лучшие нытики; они изводят Бога пять раз в день! Индуисты не дают Ему поспать даже прекрасным утром. Они встают рано, в три часа, и начинают молиться. А суфии молятся в полночь.
Даже если в начале был Бог, Он должен был уже сойти с ума! Столько людей, столько требований... Но вы не понимаете, что когда вы молитесь, вы просто выпрашиваете. А молитва не может быть просьбой, требованием; она может быть только благодарностью.
Ваше поклонение не может быть от трусости; оно может быть только рыком льва — от чистой радости, от избытка энергии.
И когда призываю я: "Проклинайте всех трусливых демонов...", — они восклицают: "Заратустра — безбожник". Они не слушают. Наоборот, они начинают оскорблять Заратустру.
И особенно громко вопят их проповедники смирения — но как раз в эти уши мне нравится кричать: "Да! Я — Заратустра, безбожник!".
Заратустра так глубоко, так священно почитает эволюцию в человеке, что ради ее роста может пожертвовать всеми богами.
Вот моя проповедь для их ушей: "Я — Заратустра, безбожник, который вопрошает: "Кто безбожнее меня, чтобы возрадовался я наставлению его?"" Я еще безбожнее Заратустры; но очень трудно заполнить пропасть в двадцать пять веков, потому что Заратустра, по крайней мере, все время отрицает Бога... Я не забочусь даже об отрицании.
Даже отрицание Бога, негативным образом сохраняет ему жизнь.
Я хочу, чтобы человечество просто забыло этот тысячелетний кошмар, связанный с Богом. Я не думаю даже, что нужно говорить: "Бога нет". Просто нет, и все.
Я мог бы составить Заратустре хорошую компанию, но двадцать пять веков назад, наверное, было трудно найти человека... особенно в Иране, где Заратустра проповедовал свою необычайно важную философию. Но в Индии в это же время жил Махавира, который отрицал Бога, и жил Гаутама Будда, который отрицал Бога. Но их отрицание очень уж мудрено.
Заратустра очень непосредственен и немудрен, и в этом его красота. Его речь не отполирована; он говорит как ребенок, абсолютно невинный. Он не ходит вокруг да около, он не говорит по-ученому. И Будда, и Махавира говорили так, что многим людям было просто непонятно, что они не верят в Бога.
Заратустра говорит прямо.
Он называет вещи своими именами. И я люблю в нем именно это — его нерафинированность. Он не бриллиант - граненый, отполированный; он прямо из рудника — первозданный, необработанный. В этом заключается его красота и истина.
Я — Заратустра, безбожник: где найти мне подобных себе? А мне подобны те, кто повинуется своей воле и отметает всякое смирение... Те, кто отрицает всякое смирение, подчинение любому божеству, послушание любым писаниям...
Учителя мира иного настаивают: "Отрекитесь от мира".
Заратустра говорит: "Отрекитесь от своих писаний и от отрицателей! Отвергните смирение, отвергните свою трусость!" Будьте самими собой, лишь тогда может забить ваш жизненный источник.
Но к чему говорю я там, где никто не внемлет мне слухом! Тогда стану я взывать ко всем ветрам.
Эту проблему можно понять. Мне она особенно хорошо понятна. Многие мистики сталкивались с ней. Бодхидхарма, один из величайших Мастеров, который стал основателем традиции дзен, девять лет смотрел в стену. Он не поворачивался лицом к посетителям. Люди задавали вопросы, а он отвечал в стену.
Император Китая By спросил его:
— Это несколько странно. Я никогда не встречал такого приема. Говорящий должен повернуться лицом к публике; а вы сидите спиной. Что за манера?
