Ситуация была усугублена тем, что наш юрист по оформлению сделки о покупке дома, не подготовил все необходимые бумажки-документы. Я не хотела добиваться возврата депозита через суд, чувствуя, что и Дон поступил бы так же. Ничего не решалось, казалось, все дела были погружены в чёрную патоку. Это была какая-то энергия, которая, казалось, заключила нас в свои цепкие объятья и не отпускала.
Ничего у нас не получалось, особенно у меня. Дон тоже ощущал себя идиотски, хотя в общем и целом, со стороны ничего не было заметно. Джим занимался своим здоровьем и день за днём восстанавливал его.
Меня тревожило состояние Дона, даже не знаю почему. На той стадии его душевной болезни симптомы были едва заметны. Он просто чувствовал, что ничего не получается, он старался преодолеть это и заставлял себя работать, прокручивая в голове самые худшие сценарии. Всю свою жизнь он был очень тщателен в своих делах, осторожен в сделках, и в смене дома, переезде, не было ничего необычного, дома мы, американцы, меняем часто – в общем, его нормальная реакция на ситуацию была в общем-то нормальна. Раз не получается с покупкой понравившегося нам дома – нам надо переезжать куда-нибудь в другое место. Но месяц за месяцем, просматривая варианты в Атланте и в том месте, где мы жили, мы не могли найти ничего, что бы устроило Дона. Сейчас я бы назвала этот период времени «медленным осознанием того, что всё идёт не так, всё становится хуже и хуже». Как всегда, в таких случаях, я начала искать помощи: старалась чаще говорить и искала общения. Дон отвечал мне возрастающей замкнутостью. Он утвердился в мысли, которая единственно казалось ему верной: нам надо найти правильный дом, а все варианты, что мы находили были неправильными.
В такой атмосфере среди нас начало подниматься напряжение. Я стараюсь занять себя чем-нибудь, когда озабочена. Я стала приводить все записи в порядок. Сделала всё. Стала ходить затем на прогулки, проводить дольше времени в джакузи и пыталась не потерять надежду, что всё будет хорошо. Частенько Дон стал даже раздражать меня, потому что я так и не могла понять, почему он отметает все, абсолютно все варианты с домами, которые мы находили в объявлениях или дома на продажу, которые мы видели на улицах. Казалось, он просто безпричинно чего-то ждёт. А пока – одни отказы. Дон и ранее не было словоохотлив в объяснениях причин своих поступков или мыслей. Как позже произнесла Нэнси Рейган: «Просто скажи "нет"!». Так и он. Но это постоянное «нет» не было решением, а было отговоркой. Вот примерно к этому времени, я уже могу сейчас сказать это, я почувствовала, что земля уходит у нас из-под ног, у меня и Дона. Я ведь была полностью зависима от него. Странно, ведь я выросла совершенно независимым человеком, но научилась делать только то, что Дону было от меня нужно. А Дону была нужна я просто рядом, всегда. Он хотел, чтобы я была дома, вот прямо рядом с ним, а он знал, что рядом с ним находится любящий его человек, желающий помогать ему в том, что он делает, что бы он ни решил делать. Он никогда не обижал меня, хотя в своих разговорах частенько допускал шовинистические высказывания, но никогда не имел в виду меня конкретно. Он вообще никого не обижал. Никогда. Хотя его взгляды на женщин были настолько плохи, что всё, что я могла делать, это только выглядеть лучше! Достаточно рано я сформировала мнение, что если я перестаю на чём-то настаивать, то это именно то, что нужно. Мне потребовалось порядка шести лет наших с Доном отношений, чтобы вычислить, наконец, что что бы ни случилось, я никогда не должна соглашаться на такую работу, которая оторвёт меня от него далее, чем на расстояние соседних столов в одной комнате. Он даже требовал от меня, чтобы я не работала над нашими проектами, когда его нет дома. «Когда меня нет дома, тебя тоже может дома не быть!» – говаривал он. Поэтому он часто «отдавал» мне решение некоторых проблем, устраняясь.
Следует заметить, что я была в курсе намечающегося нездорового уклона в наших отношениях. Однако я до сих пор уверена в том, что Дон вёл себя абсолютно правильно в тех условиях, чтобы наши отношения не распались. Да и мне в таких привычных условиях было достаточно хорошо. Когда Дон озабочивался чем-то, я была всегда рада помочь ему в этом, делала то, что он скажет. Точка. А тогда, учитывая проблемы с моим здоровьем и зависимость от здоровья частоты и продолжительности сеансов, что мне оставалось делать: только заботиться о себе изо всех сил и стараться поддерживать вес. Я и занималась этим, только этим, потому что это было единственное стоящее дело, могущее сделать Дона реально счастливым, потому что он жил только контактом с Ра. В конце концов все наши усилия свелись к одному: ну вот ещё один сеанс, ну вот ещё один.
Был ещё один момент: да, мы шли вместе, рука об руку, и я, вся разбитая болезнями, и Дон, который крепко держал руль управления процессом в своих руках и не позволял никому вмешиваться в него. Я была только рада полностью «вручить» бразды правления ему, и делать то, что он скажет. Он был гораздо мудрее меня, я никогда так и не достигну его уровня. Поэтому, когда он перестал отдавать приказы и перестал понимать, что происходит, я, в свою очередь, была ещё больше растеряна, чем он. Моей целью были выяснения его желаний и исполнений их. Но, коли нет желаний, то нет и исполнений, мы вступили в область, где я даже помочь ничем не могла. Ни один дом, ни одна квартира не были утверждены Доном. Сказать, что я потеряла «радость жизни», значит не сказать ничего, я впадала в безсмысленную ярость. Моё чувство реальности начало отказывать мне.
Комментарии о проблемах с одеждой рассказывают о той стороне моей личности, которой я вовсе не горжусь, но, увы, она моя: я очень люблю новые вещи, новое платье, новые чулки, вообще что-нибудь новенькое. В детстве я мало могла позволить себе в плане одежды, поскольку мы жили бедно. Моя мама и я, когда я подросла, а мама начала работать психологом, выработали затем традицию: по субботам обедать в кафе, а затем заниматься лёгким шоппингом, и так продолжалось до её смерти в 1991 году. Вместе мы проводили весёлые и долгие часы в магазинах, тщательно осматривая ряды, развалы и стойки одежды и обуви, копаясь в них с аккуратностью археологов, выцепляя правильные модные штучки, лейблы и брэнды по правильной цене. До сего дня, когда я в состоянии это делать, я очень люблю заниматься шоппингом, поиском нового по приемлемой цене, и меня всегда восхищают редкие, но ценные находки. Тогда я сдержала слово, данное себе, и в течение года не купила ни одной новой вещи. Однако я лукавила, я прикупила несколько вещиц для моей мамы, а она прикупила несколько вещей для меня. Но бумагу, где я сама себе написала обещание не покупать ничего в течение года – я храню до сих пор!
Вопрос: Инструмент спрашивает, куда делась её всегдашняя радость от жизни. Это произошло недавно. Не может ли Ра прокомментировать?
Ра: Я есмь Ра. Инструмент принял решение по свободной воле более не обращаться к физическому катализатору, вызывающему большую боль, т. е. отказался принимать химические вещества, таблетки, которые, как он полагает, могут быть эффективными, поскольку посоветовал так делать я, Ра. Поэтому катализатор принял такую более общую форму. Служение другим в таких условиях стало практически невозможным, а это привело к тому, что инструмент стал испытывать снова искажение в сторону мученичества; т. е. вложить ценность в фатальное действие и умереть от этого в сравнении с тем, чтобы вложить ценность в сознание и созданное Творцом и тем не менее жить. Инструмент, волевым решением, выбрал второй путь. Однако ментальные и ментальные/эмоциональные искажения не предоставляют поддержки этому решению, не дают состояния цельности, которые обычно испытывает эта сущность, да и всегда испытывала всю свою инкарнацию, с самого начала. Поскольку катализатор был принят, то работа началась в устранении искажений и блокировки луча индиго. Эта работа продолжится.
Вопрос: Не подскажет ли Ра приемлемые способы работы над устранением блокировки луча индиго?
Ра: Я есмь Ра. Мы не можем этого сделать, поскольку в каждом случае всё строго уникально. В данном конкретном случае самыми подходящими способами являются на наш взгляд – анализ и наблюдение, это посильно для инструмента, для её ментальных и ментальных/эмоциональных сил. Когда за основу берётся самый сильный и надёжный комплекс, менее всего подверженный искажениям, то другие части, более подверженные искажениям, постепенно улучшаются. Эта сущность уже давно работает с этим катализатором. Однако этот случай первый, в том плане, что на катализатор более не оказывают воздействия химические препараты, а самому катализатору отказано в существовании.
