Антилопа, преследуемая волком, набегает прямо на караван. Сдерживаемые охотники с завистью смотрят. Но если можно удержать людей, то вы бессильны с псами, и вскоре бедная антилопа находится между двух огней. Но и волк вблизи каравана напуган и прыжками поспешно скрывается. От собак антилопа, конечно, спасается. Даже горные козлы и маленькие дикие серны одурачивают монгольских собак, уводя их подальше от своих детенышей.
И медведи здесь. Чернобурые, с широким белым ошейником. Ночью они подходят совсем близко к лагерю, и даже днем они удовлетворяют свое любопытство, не пытаясь бежать, если их не пугают собаки. Сейчас мы идем по руслу светлого Буренгола. Под копытами коней зелено-голубые окиси меди сияют, как лучшая бирюза. Над нами крутая скала и на самом верху ее огромный медведь следует за нашим караваном и рассматривает нас как диковинку. Кто посягнет на него, и к чему?
Но один вид животных сделался настоящим врагом каравана. Это суслики, тарбаганы и полевые мыши. Целые области продырявлены ими. Даже при величайшей осторожности лошади по колено проваливаются в эти подземные города. Не проходит и дня без падения коня в предательские норы.
Вечером тибетец Кончок приносит к костру двух горных фазанов. Остается загадкой, как он их поймал голыми руками? Не надо сомневаться, что их хотят убить и съесть, но раздаются голоса и за освобождение птиц. Мы опять обращаемся к буддийским заветам и, поторговавшись, вымениваем птиц на китайский таэль. Минуту спустя оба узника радостно летят в направлении гор.
Лисица охотится на горных куропаток, коршун подстерегает зайца, и собаки весело гоняют сусликов. Животное царство живет по своим законам. Последний случай из животного царства о трех курицах. Из Сучоу мы взяли с собой петуха и двух кур, которые прилежно каждый день несли яйца, несмотря на неудобное качание целый день на спине верблюда. Но когда кончился корм для птиц, мы подарили их тибетскому майору. Глаз сыщика уловил отсутствие куриц, и немедленно донес губернатору. Возникла целая переписка о том, не съели ли мы сами трех куриц. Об этом даже посылались донесения в Лхасу.
И опять при свете ночных костров собираются наши тибетцы и, подмигивая друг другу, передают последние слухи из соседнего дзонга, как всегда, потешаясь над губернатором. Тот же яркий огонь, который только что воодушевлял рассказ о Шамбале, теперь освещает лица, судящие правительство Лхасы.
Ламы освящают субурган Шамбалы. Перед изображением Ригден-Джапо на магическое зеркало они льют воду. Вода сбегает по зеркальной поверхности, отражение дрожит и напоминает одну из древних легенд о магических зеркалах. Шествие проходит вокруг субургана с возжженными курениями. Великий лама держит нить, соединяющую его с вершиной субургана, где сложены предметы особого значения. Там есть изображение Будды, есть серебряное кольцо с многозначительным начертанием, там же покоятся пророчества о будущем и скрыты ценные предметы: Норбу Ринпоче. Старик лама пришел от соседних юрт и принес пригоршню сокровищ — кусочек горного хрусталя, обломок бирюзы, две-три небольшие бусины и блестящий кусочек слюды. Старый лама принимал участие в построении субургана и принес эти сокровища с настоятельной просьбой поместить их в сокровенную сокровищницу. После долгого служения белая нить, соединяющая ламу с субурганом, была разрезана, и в пустыне остался белый субурган, охраняемый разве незримыми силами. Много опасностей угрожает ему. Когда караваны останавливаются на отдых, верблюды обламывают края основания; любопытный козлик вскакивает на карниз и своими рогами пробует прочность живописных изображений и узоров. Но самая большая опасность грозит от дунган — мусульман.
Монголы имеют пословицу: "Если субурган устоит против дунган, то он останется цел навеки". Около костров рассказываются страшные истории о разрушении буддийских святынь дунганами. Говорится, как дунгане зажигают костры в старых буддийских пещерных храмах, украшенных фресковой живописью, чтобы уничтожить ее дымом. Люди с ужасом в глазах толкуют, как в Лабране дунгане разрушили даже изображение Самого Майтрейи. Преследуют дунгане не только буддистов, но и конфуцианцев. Монголы говорят, что если трудно с китайцами, то с дунганами уже совершенно невозможно: они бесчеловечны, жестоки и кровожадны. Вспоминают всякого рода жестокости, имевшие место во время последнего восстания дунган. На каждом холме видны развалины и какие-то бесформенные груды камней. В народном представлении все эти остатки так или иначе связаны с именем дунган.
Здесь было укрепление, построенное дунганами, там была крепость, разрушенная дунганами, здесь стояла деревня, сожженная дунганами, там был золотой прииск, замолкнувший после прохода дунган. И колодец, забитый песком, — тоже работа дунган, чтобы лишить местность воды.
Весь вечер посвящен этим страшным рассказам.
Вокруг костров опять можете видеть все десять пальцев, но теперь они перечисляют жестокости дунган.
Колокола на верблюдах разного размера и звучат, как целая симфония. Это незабываемая мелодия пустыни. Жар среди дня умертвляет все. Все делается безжизненным, мертвым. Все заползает в прохладу тени. Солнце-победитель остается одно на безбрежном поле битвы. Ничто не может противостоять ему. Даже великая река, даже сам Тарим замедляет свое течение. Как когти в судороге, простерты горячие камни, пока победитель не скроется опять за барханами для новых побед. Темнота не смеет сразу вернуться. Только голубоватый туман дрожит в безбрежных далях. Эту голубую симфонию какая мелодия может сопровождать?
Симфония колокольчиков, нежная, как древняя медь, и мерная, как движение кораблей пустыни. Только она может дополнить симфонию безбрежности. И, как противоположение этим таинственным манящим звукам, вы слышите песню, сопровождаемую цитрой в руках неутомимого бакши, странствующего певца. Вот он поет о Шабистане, о феях, которые спускаются из высоких сфер на землю, чтобы вдохновлять великанов и героев, и прекрасных царевичей.
Он поет, как ходил Благословенный пророк Исса и как он воскресил великана, ставшего мудрым правителем этой страны. Он поет о священном народе, живущем за ближней горою, и как святой человек слышал их священные напевы, хотя они пелись за шесть месяцев пути от него. В молчании пустыни пение бакши слилось с колокольчиками нашего каравана. Праздник в соседней деревне. Он едет туда подарить свое святое искусство и сказать многое о разных чудесных предметах. Сказать вовсе не сказку, а действительную жизнь Азии.
Вожак каравана верблюд украшен цветными коврами и лентами и над его грузом высится знамя. Он уважаемый верблюд, ведь он вожак. Он принимает на себя ответственность за поведение всего каравана и, горделиво выступая, мерно звенит. И его черные агатовые глаза, право, знают также много легенд.
Вместо бакши со священными напевами иной всадник приближается к нам.
Высокие, резкие, рвущие звуки режут пространство.
Ведь это китайская героическая песнь!
Сомневаюсь, чтобы можно было слышать эти героические или конфуцианские напевы в китайских кварталах иностранных городов.
Но в пустыне это ощущение древнего Китая, эти знаки китайских завоевателей бескрайних просторов проникают даже в сердце современного амбаня. Нарушен ритм колоколов верблюдов. Звенят бубенчики на коне амбаня. Тяжелая красная кисть колышется под шеей статного карашарского коня, серого с полосами, точно зебра. И другая кисть развевается на груди лошади. Под седлом продет китайский меч. Загнуты кверху носки черных бархатных сапог. На стременах золоченые львы. Сложно украшение седла. И несколько ковров умягчают долгий путь. От Яркенда в Тунханг два месяца пути по древнекитайской дороге, где нефрит и шелк, серебро и золото перевозились точно такими же всадниками, с теми же самыми песнями и бубенцами, с теми же мечами. Со звоном и шумом присоединяется к нам амбань со своею свитою. Верблюды отстают, а кони воодушевляются шумом и резкими звуками напевов. Это уже похоже на шествие орд великих сынов Чингис-хана.
Маленький городок. Другой амбань выходит из своего ямыня, окруженного стеной-изгородью, поприветствовать нашего китайского спутника. Оба владыки церемонно приветствуют друг друга. Вспоминаются старые китайские картины. Правители так рады видеть друг друга. И об руку они вступают в высокие красные ворота. Два черных силуэта в песчано-жемчужном тумане, охраненные двумя воинами, расписанными по обеим сторонам на глиняной стене.
* * *
"Алла, Алла, Алла!" — восклицают мусульмане, приготовляясь к рамазану, во время которого они постятся днем и вкушают пищу только ночью. Чтобы избежать дремоту, они наполняют воздух вокруг города криками и песнями.
Но совсем другой напев слышится по соседству под большим деревом. Два ладакца из нашего каравана молятся Майтрейе. Так напевы всех верований собираются вокруг костра.
