Ознакомительная версия.
…В 1984 году Николай Кузьмин копал на самом юге Хакасии. Место я, пожалуй, называть все-таки не буду, но и секрета оно вовсе не составляет. Место раскопок Кузьмина в этом году «проходит» по всем официальным отчетам и по нескольким публикациям.
Копали два кургана ранней тагарской культуры – примерно VI век до Рождества Христова. Курганы стояли в уединенной долинке, окруженные унылыми голыми склонами. Солнце не сразу после восхода попадало в долинку, а вечер наступал здесь раньше. Неслышно сочился ручеек по ржаво-красным и черным камням, подмывал склон.
Место было на удивление скучным, унылым, каким-то очень неприятным в темноте. Горожанин может ухмыляться, но этого никогда не сделает человек, который хоть немного путешествовал. Всякий, кто когда-нибудь ходил по земле, а не только пел песни про «ветер рвет горизонты и раздувает рассвет», прекрасно знает – в разных местах чувствуешь себя очень по-разному. Если в одном месте можно среди ночи отправиться гулять без всяких неприятных ощущений, то в другом сходить за водой от костра, выйти из палатки на непонятный звук требует серьезных усилий воли. Если человек говорит коллегам: ночевал в «плохом» месте, над ним не смеются, а сочувственно кивают головами.
Так вот, долинка была «плохим» местом, в котором неуютно жить, палатки разбили в километре от долинки, ниже по ручью. От лагеря уже была видна петляющая серо-желтая лента – пыльная дорога на Аскиз, поля, линия электропередач – словом, «цивилизация». Но и здесь жить было неуютно. Днем работали на поганых курганах, и Кузьмин заметил: люди старались не расходиться далеко, не терять из виду товарищей.
В лагере, едва закатывалось солнце, отгорал волшебный хакасский закат, тоже становилось неуютно. Сам Кузьмин постоянно чувствовал словно бы присутствие кого-то недоброго. Человека? Может быть, но скорее всего не человека. Кто-то антропоидный, разумный, но не человек смотрел из темноты со склонов, как будто подстерегал отошедшего от огня, от палаток. Чтобы сходить за водой, пройти несколько десятков метров, приходилось делать усилия; Николай ловил себя на том, что он идет и прислушивается, нет ли мягких шагов за спиной или в стороне, в буйных зарослях кустарника? Это постоянное ощущение взгляда в спину! Раза два Николай просыпался и сразу, спросонья, готов был лезть в сундук за ружьем – таким сильным было ощущение, что кто-то стоит за тонкой полотняной стеной палатки.
Остальные, вероятно, чувствовали то же самое. Незримое присутствие «кого-то» гасило смех и шутки. Обычные песни у костра пелись короче и тише, никто не засиживался особенно. Люди сидели нахохлившиеся, мрачные, даже разговаривали мало. Казалось, «экспедишники» старались занимать поменьше места, меньше обращать на себя внимания… Чье?! На этот вопрос не так просто ответить, как кажется…
В общем, невеселый это был лагерь, да и раскопки шли как-то необычно…
Курганов было два: маленькие сельские курганы, совсем невысокие. Курганные оградки из серого и рыжего плитняка 4 на 4 метра хорошо были видны на поверхности. Сколько времени нужно на раскопки такого кургана? Первый день – снимают дерн, обнажают все камни оградки. Бывает ведь, что и не все камни видны с поверхности. К вечеру первого дня курган виден очень хорошо, со всеми тайнами своей планировки.
Снимается подробный план. Тогда же станет видно, грабили этот курган в древности или нет: грабительский лаз-дудка виден очень хорошо, потому что такой лаз и всякое место «перекопа» заполняет мешаная, разноцветная и очень мягкая земля. Как правило, курганы грабленые.
День второй – углубляют раскоп на одной половине кургана, чтобы видеть, как идут напластования слоев.
День третий – углубляют и вторую половину, так чтобы дойти до основания камней оградки. Теперь уже хорошо видно огромное пятно разноцветной перекопанной земли. Пятно имеет правильную овальную или прямоугольную форму, потому что это – заполнение погребальной камеры. Это та сама земля, которой засыпали покойника.
На четвертый день художники зарисовывают камни оградки, их тщательно фотографируют, а тем временем археологи выбрасывают цветную мешаную землю из погребальной камеры. С каждым взмахом лопаты их движения все осторожнее – все ближе и ближе погребение. Иногда, если яма глубокая, прокопали уже больше полутора метров, а кости все не показались, не выдерживают нервы: идут в ход металлические щупы, ножи, ведь все знают, что погребение должно вот-вот показаться…
Если художники не ленились, а археологи исправно махали лопатами, они дойдут до погребения, а камни оградки можно будет выворотить и отбросить. Весь пятый или пятый-шестой день продолжается самое интересное – расчистка ножами, зубными щетками и кисточками самого погребения. Археологи будут сидеть в погребальной яме с утра до вечера, расчищая скелет, погребальный инвентарь и сопроводительную пищу.
Вечером пятого или шестого дня погребение зафотографируют, а художник его зарисует.
Все. На шестой или седьмой день можно снимать, упаковывать кости и все остальные находки. Работа сделана, курган раскопан.
Обычно копают сразу два-три кургана, ведь разнорабочие с лопатами, художники и археологи работают не одновременно. Если копать один курган всем вместе, одни будут работать, а другие простаивать.
Кузьмин и планировал «взять» оба кургана дней за десять самое большее, благо отряд был опытный, не первый раз выходил в поле. На одном кургане, прямо в центре, росла огромная береза. Странное дело, что это невинное дерево тоже вызывало у людей какие-то недобрые чувства. Неприятно оно им было почему-то. Потому начали с кургана, где никакой березы не росло. На второй день раскопок начались проливные дожди. В раскопе стояло озеро, и в нем даже завелись жучки, рыбки, головастики – столько времени продолжалось ненастье. Разумеется, копать было совершенно невозможно, а долинка сделалась окончательно неприятной. Облака тянулись над самыми вершинами холмов, было очень темно и промозгло. Темнело еще раньше, неуютнее. Глина расползалась под ногами, при каждом шаге чавкало и чвякало; звуки много раз отражались от склонов, рикошетили; шел один человек и нервно оглядывался – не марширует ли за ним целый полк.
Две недели отряд помирал от безделья, пока работать было невозможно. Играли в карты, в какие-то сложные игры, перепели на двадцать раз все известные песни, устроили турнир по шашкам и шахматам. Несколько раз развидневало, начинала просыхать земля, народ уже готовился вершить великие дела… А рано утром дождь опять барабанил по брезенту палаток и тентов.
Кузьмин заметил интересную деталь: облака как будто специально проливались именно над долинкой с курганами. Вот несется, летит облако, его проносит над палатками и еле успевает брызнуть тонкие струйки из нависшего серого брюха… А над долинкой облако зависает надолго, словно бы еще сильнее темнеет, и льет из него долго и основательно.
Или вообще дождя уже нет, облака явственно светлеют, но именно над курганами расчерчены косые полосы, еще несколько часов льет и льет.
Не через неделю, а через три недели работ дошли до погребальной камеры. Работали в судорожном темпе, нервно поглядывая на небо, когда Кузьмин, отправив всех на обед, остался расчищать погребальную камеру.
– Эй! Эй, мужик! – вдруг позвали его. Коля выпрямился в погребальной камере. Как ни размывали дожди и талые снега курган, он все-таки хоть немного, но выше остальной местности. Даже из погребальной камеры Коля с его ростом в метр восемьдесят восемь смотрел сверху вниз на крохотную старушонку. Откуда она тут взялась?!
Старушонка была ростом с подростка лет тринадцати, одетая по-деревенски, и за руку держала мальчишку лет трех, не больше. Но что-то было у этого малыша в лице такое, что Кузьмин покрепче взялся за лопату. Что именно углядел он опасного на личике, археолог не сумел мне объяснить. Но уверял, что «так просто» к этому существу не подошел бы. А со сморщенного старушечьего личика буквально полыхали светло-желтые, невероятного цвета глаза.
– Как у рыси, – сказал задумчиво Кузьмин.
Кстати, с рысями Кузьмин знаком не только теоретически: когда-то он застрелил рысь у истоков речки Есь. Он, право, знал, что говорит.
– Слышь, мужик! Ты в этом кургане все найдешь, чего тебе надо, понятно? Неграбленый он, в нем одной бронзы кило два. Два скелета здесь будет. На этом, слева, ножи, подвеска, шилья, кинжал кованый, зеркало китайской работы, – перечисляла старуха, загибая пальцы. Мальчишка было двинулся куда-то из-за ослабевшей хватки, и бабка тут же дернула его назад:
– Стой, говорю… Не время.
И Кузьмину:
– На втором скелете, справа, возьмешь иголки, нож, серьги красивые. Смотри, мужик, совсем забыла – под той стенкой (бабка ткнула рукой, под которой) еще украшение найдешь, редкое, во лбу носили. И горшки такие здоровенные, в изголовье у обоих стоят. Кости зверей в ногах, коров и лошадей кости, тоже отыщешь.
Ознакомительная версия.
