Все это показалось мне очень странным, и я спросил:
— А почему она не закроет одеждой верхнюю часть своего тела?
Все засмеялись и обратили свои радостные взоры на картинку, словно бы стараясь разглядеть, откуда я это взял. Монах, читавший нам, рассмеялся громче всех и сказал:
— Если бы ты видел этих западных людей на вечеринках, ты бы нашел, что они очень плохо прикрывают свою грудь и еще хуже то, что находится ниже талии.
Я старательно изучил все картинки, стараясь понять, что на них изображено. Я не представлял себе, как женщина может передвигаться в такой неудобной одежде. Казалось, у нее не было ног, однако ее одежда двигалась за ней, волочась по земле. Вскоре я позабыл обо всем, когда услышал, как монах приступил к чтению другого журнала:
— Посмотрите-ка сюда, здесь дата — 1915 год. Это год большой войны на Западе, она чуть было не охватила весь мир. Люди дерутся, убивая друг друга. Они роют норы в земле и живут в этих норах. Когда идет дождь, их заливает водой.
— Из-за чего началась эта война? — спросил другой монах.
— О! Не думай, что войны ведутся из-за чего-то. Западным людям не нужна причина для драки, они просто дерутся.
Он пролистал несколько журналов и взял еще один. На нем была изображена удивительнейшая штука. Она походила на железную коробку и, как было нарисовано на картинке, двигалась по земле навстречу солдатам, которые пытались скрыться.
Это, — сказал монах, читавший по-английски, — новейшее изобретение. Оно называется «танком». Танк помогает победить в войне.
Мы смотрели и думали о войне, о том, как много душ было покалечено, когда погибали их физические тела. Я представил себе, как много потребуется сжечь палочек благовоний, чтобы помочь всем этим странствующим душам.
— Я слышал, что британцы собрали новый батальон турков, — сказал монах, — но они никогда не пытались обратиться за духовной помощью в Тибет.
По правде говоря, я был даже доволен, что они не сделали этого, потому что не видел смысла в убийствах, кровопролитии и страданиях. Мне казалось глупым, что взрослые люди ссорятся и вступают в войну из-за того, что один народ не может договориться с другим. Я вздохнул и с заметным раздражением тряхнул головой, думая о своей несчастливой судьбе. Я знал, что когда-нибудь должен буду отправиться путешествовать по западному миру. Через это мне суждено было пройти. Мое будущее было описано с чрезвычайной ясностью, но я не был от него в восторге. Все, что было мне предсказано, влекло за собой множество страданий и трудностей!
— Лобсанг! — услышал я окрик.
Я взглянул вверх. Монах-парикмахер приглашал меня подойти и сесть на трехногий стул. Я повиновался. Он стал передо мной и вытащил огромную бритву, которой брил головы монахов. Он не пользовался мылом или водой. Он лишь провел несколько раз лезвием бритвы по куску камня и, крепко схватив меня за виски левой рукой, приступил к болезненной процедуре соскабливания щетины с моего черепа. Никому из нас не нравилось это, и все мы с нетерпением ожидали окончания пытки, после которой голова превращалась в нечто окровавленное, изрезанное и исцарапанное. Но мы, тибетцы, не начинали плакать при малейшей боли. Я сидел смирно, а парикмахер все скоблил и скоблил.
— Я полагаю, стоит привести в порядок и твою шею, — сказал он. — Все уже знают, что вернулся твой Наставник. Тебе, наверное, не терпится умчаться?
С этими словами он подтолкнул мою голову так, что она почти уперлась в колени, и принялся тщательно соскабливать длинные волосы с моей шеи. Он постоянно дул на меня, сдувая срезанные волосы, и каждый раз, когда мне удавалось угадать этот момент, я задерживал дыхание. Из рта у него исходил неприятный запах — было похоже, что у него были больные зубы. Наконец он закончил «стрижку» и принялся вытирать кровь, сочившуюся из многочисленных порезов. Кто-то сказал:
— Чтобы остановить кровь, лучше всего положить на каждую рану по кусочку бумаги. Попробуйте.
Вскоре я стал выглядеть словно пугало, весь обклеенный маленькими треугольными кусочками бумаги.
Мне нечего было делать, и я решил остаться в парикмахерской и дослушать продолжавшуюся беседу. Казалось, что в западном мире дела были совсем плохи. Мир готов был вспыхнуть. Неприятности угрожали России. В Англии ирландский народ поднял восстание. Только у нас в Тибете пока царило спокойствие.
Я хранил молчание, вспоминая о пророчествах, сделанных столетие назад. Я знал, что во время моей жизни в Тибете произойдут большие несчастья. Я знал также, что наш любимый Далай-Лама — последний настоящий Далай-Лама. И хотя следующий тоже будет носить это высокое имя, его духовный статус будет намного ниже.
Я медленно перевернул страницу и увидел невероятную картинку. Это было похоже на большое количество связанных коробок, с вырезанными по бокам дырками, из которых выглядывали люди. Казалось, что коробки тянет за собой какой-то монстр, изрыгающий столб дыма. Под каждой из коробок располагались в два ряда какие-то круглые предметы. Я не мог понять их назначения. Я не знал тогда, что это колеса, а то, что я видел, называется поездом. В Тибете единственными колесами были молитвенные колеса.
Я повернулся к читающему по-английски монаху и потянул его за мантию. Когда он повернулся ко мне, я попросил объяснить, что это значит. Он перевел мне, что это британский эшелон, увозящий солдат на войну в поля Фландрии.
Следующая картинка удивила и напугала меня, она казалась необъяснимой. На ней было изображено сооружение, напоминающее воздушного змея, но без веревки, привязывающей его к земле. Этот змей представлял собой раму с натянутой на нее оболочкой. Спереди у него были палочки, которые, если верить картинке, вращались. Я увидел, что в этом змее сидят два человека, один — впереди, другой — чуть сзади. Монах объяснил мне, что это аэроплан — машина, о которой я никогда не слышал раньше. Я решил, что если когда-нибудь меня выгонят из монастыря, я стану не лодочником, а одним из тех людей, которые летают на этих странных змеях.
Перевернув эту страницу, я увидел то, что лишило меня дара речи. Это было невероятно — огромный предмет, напоминающий длинную трубу, покрытую какой-то материей, летал над городом. Он сбрасывала на город большие темные ящики. На другой картинке было показано, как эти ящики приземлялись, производя вспышки и разрушая здания. Монах объяснил мне, что эта вещь называется дирижаблем, одним из тех, которые используются для бомбардировки Англии. Он рассказал, что бомба — это металлический сосуд, наполненный взрывчаткой, и что бомбы, приземляясь, могут разнести все, на что упадут.
Мне показалось, что в этих журналах нет ничего о мирной жизни, они были полностью посвящены войне. Я подумал, что уже достаточно насмотрелся картинок, которые могли возбудить в человеке лишь плохие чувства. Я положил журналы, поблагодарил парикмахера и монаха, объяснявшего мне все, и пошел обратно в спальню, где вскоре должен был появиться посланник.
Продолжался бесконечный день. Снова пришло время есть тсампу. Я спустился вниз в зал и поел с остальными. У меня был плохой аппетит, но я считал, что нужно воспользоваться моментом и поесть, пока еще есть время.
Вычистив свою чашку, я вышел из столовой и снова вернулся в спальню. Некоторое время я стоял и смотрел в окно, наблюдая людей, суетившихся во дворе.
Глава 10
Удивительный подарок
Как живут ламы — Долгожданная встреча — Индийские сладости — Разговор с Наставником — Магический кристалл — Правила обращения с кристаллом — Богослужение с участием Далай-Ламы — Последняя ночь в Потале
Вскоре в нашем коридоре появился мальчик. — Лобсанг! Лобсанг! — кричал он.
Я бросился к выходу и встретил его у двери, когда он почти уже вошел.
— Фу! — воскликнул он, вытирая со лба пот. — Я искал тебя везде. Ты что, прятался? Твой Наставник хочет тебя видеть.
— Как он выглядит? — спросил я с некоторым беспокойством.
— Как выглядит? Как выглядит? А как он, по-твоему, должен выглядеть? Ты же видел его пару дней назад. Что с тобой? Ты что, заболел?
Мальчик пошел прочь, бормоча что-то себе под нос. Я отвернулся и поправил свою мантию, проверяя, на месте ли моя чашка и шкатулка, а затем вышел в коридор.
Мне всегда нравилось выбираться из детской части монастыря с выбеленными известью стенами и приходить в ту часть, где жили ламы. Медленно идя по коридору, я заглядывал в комнаты. Большинство лам держали двери открытыми. В одних комнатах можно было видеть стариков, перебиравших четки и беспечно твердивших «Ом мани падме хум!» В других — ламы почтительно перелистывали страницы старых книг, выискивая в писаниях новые идеи. Я никогда не понимал этих стариков, пытающихся прочитать что-то между строк, старающихся извлечь из написанного тот смысл, который не был вложен туда изначально. Если им это удавалось, они тут же начинали строчить «Новые интерпретации писания, сделанные ламой Таким-то».
