Ознакомительная версия.
Похожая история приключилась с койотом, говорившим на двух языках. После того, как Карлос вызвал у себя особое состояние, именуемое в системе дона Хуана "остановкой мира", он встретился в пустыне с койотом и «беседовал» с ним. Учитель попытался объяснить Кастанеде, что произошло на самом деле. "Что-то было между тобой и койотом, но это не разговор. Я сам бывал в такой переделке. Я тебе рассказывал, как однажды разговаривал с оленем. Но ни ты, ни я никогда не узнаем, что происходило в этих случаях на самом деле. <…> Олень и я что-то делали, но в это время мне нужно было заставить мир соответствовать моим идеям совершенно так же, как это сделал ты. Как и ты, я всю жизнь разговаривал. Поэтому мои привычки взяли верх и распространились на оленя. Когда олень подошел ко мне и сделал то, что он сделал, я был вынужден понимать это как разговор. <… >
Его объяснение вызвало у меня состояние огромного умственного возбуждения. Но некоторое время я не только забыл о крадущейся бабочке, но даже перестал записывать. Я попытался перефразировать его заявление, и мы ушли в длинные рассуждения относительно рефлексивной природы нашего мира. Мир, по словам дона Хуана, должен соответствовать его описанию. Это описание отражает самого себя.
Еще одним аспектом его объяснения была идея, что мы научились соотносить себя с нашим описанием мира в соответствии с тем, что он называл «привычками». Я привел более обширный термин «преднамеренность» (intentionality) — как свойство человеческого осознания, посредством которого соотносятся с объектом или его истолковывают." (IV, 27–28)
Только подумайте, сколько похожих представлений разыгрывается медиумами, астральными «контактерами», богоизбранными провидцами — вполне неосознанно, с чистой, искренней верой в абсолютную ценность этих галлюцинаций! Ведь тональ, согласно со своей основной привычкой, склонен создавать иллюзии в необычных перцептивных ситуациях, а все оккультные психотехники, по сути, ведут именно к таким ситуациям — то есть, к изменению привычного режима работы сознания.
Однако энергетически действия тоналя не ограничиваются субъективными галлюцинациями и искажением восприятия. Упорно концентрируясь на внутренних образах и составленных умом связях, мы создаем то, что буддисты называют «мыслеформами», — психоэнергетические формации, способные в какой-то степени существовать отдельно от нас во внешней среде. Они в немалой степени способствуют укреплению субъективных искажений, делают эти искажения достоянием какой-то человеческой общности, в конечном итоге образуя энергетическую ткань психополя Земли. Коллективная иллюзия, или, выражаясь языком психиатрии, "массовый психоз" — явление куда более распространенное, чем мы обычно полагаем. В наиболее острой форме групповые перцептивные искажения свойственны религиозным или мистическим общинам, но и повседневная наша жизнь подспудно переполнена ими. Мы постоянно делаем свой мир, вовлекая в него энергетические структуры, рожденные нашим вниманием из субъективных идей, предрассудков, убеждений. Мистика начинается в быту: ненависть или любовь превращаются в самостоятельные формации силы и влияют на судьбу всего живого вокруг нас. Это и есть экстериоризация тоналя, магия, данная человеку от рождения. Различные сенситивы, способные воспринимать мир мыслеформ, бывают очарованы им — и неудивительно! Целый океан иллюзий, со своим «раем» и «адом», богами и демонами, неупокоенными душами коварно убиенных (эти живут обычно, благодаря памяти обиженных родственников или учеников), захватывает их пылкое воображение, заменяя холодную и далекую Реальность «астральным» продолжением человека. Здесь интересно блуждать, так как все это — родное: тайны, интриги, приключения и льстящая человеку близость к «потустороннему». Изо всей этой мешанины можно иногда извлекать полезную информацию, даже оказывая реальную помощь ближнему, но нельзя забывать: мир мыслеформ — всего лишь тончайший налет, человеческая «накипь» на безграничной поверхности океана бытия; «накипь», безотносительно к нам не обладающая никакой ценностью. Полагая ее Реальностью, вы отрезаете себе путь к истине и подлинной трансформации существа.
Дон Хуан, наверное, назвал бы мир мыслеформ результатом общечеловеческого «делания». Этим словом его традиция окрестила превращение описания как мыслимого факта в факт воспринимаемый. Когда мы воспринимаем некую совокупность сигналов и осознаем ее, скажем, как «стул», — мы занимаемся деланием. Основано оно на привычке, и в этом смысле ведет себя точно таким же образом.
"Дон Хуан говорил, что любая привычка является «деланием», и что для функционирования деланию необходимы все его составные части. Если некоторые части отсутствуют, делание расстраивается. Под «деланием» он подразумевал любую связную и осмысленную последовательность действий. Другими словами, привычка нуждается во всех своих составных частях, чтобы быть живой деятельностью. " (V, 510)
Запомним это важное замечание в дальнейшем можно будет проследить, каким образом и какие именно составные части «делания» устранял дон Хуан у своих учеников, чтобы добиться освобождения восприятия. Сейчас же важно отметить, что «делание», являясь самой прочной, самой неотъемлемой и въевшейся в нас привычкой, гарантирует, в первую очередь, устойчивость картины мира.
Действительность существует в движении. Текучесть и изменчивость — вот главные характеристики Реальности, дающей нам материал для восприятия. Ничто не остается неизменным, даже на миг. Буддисты, наверное, раньше других возвели изменчивость бытия в онтологическую категорию. Следствия, которые они вывели из этого открытия, привели к целой космологической теории. Кшаника-вада, или учение о мгновенности, говорит о том, что мир рождается и погибает каждую кшану (мгновение, или квант времени). Мы наблюдаем движение таким же образом, как смотрим кино. Кинокадр заключает в себя все мироздание и длится ровно одну кшану, после чего безвозвратно гаснет, уходит в небытие, чтобы уступить место следующему миру (или следующему кадру). То же касается и воспринимающего Я: оно рождается и гибнет, на его место приходит другое Я, в чем-то отличное от прежнего, за ним еще одно, и так далее и тому подобное. Мы можем оставить в стороне метафизические конструкции буддистских мыслителей, но всепроникающая сила, каждую секунду несущая изменения во всякую точку пространства, неустранима. В конечном итоге все, воспринимаемое человеком, должно вызывать постоянное смятение, так как в реальности ни один объект не остается тем же самым, а значит, не может узнаваться. Однако мы прекрасно избегаем этого затруднения, даже не задумываясь о его существовании. Разумеется, и здесь огромную работу совершает «делание». Из исследований в области психологии восприятия известно, что для узнавания образа перцептивный аппарат не нуждается в исчерпывающей сенсорной информации о предлагаемом объекте. Человек успешно «достраивает» образ, исходя из некоторого числа характерных признаков; более того, исчерпывающий сигнал, видимо, вообще противоречит обычному стереотипу нашего восприятия (Вспомните, какое количество условных форм, условных сигналов окружает нас и постоянно требует энергии для перцептивной интерпретации! Человеческая деятельность со всех сферах продуцирует условности для вызывания искусственных переживаний. Например, область визуальных восприятий так интенсивно загружается условным материалом, что его производство превратилось в отрасль индустрии развлечений. Фотография, а за ней — кино, и, наконец, телевидение — вот ступени распространяющейся искусственности визуального сигнала. Все более изощренное «делание» развивает в себе человек, научившийся находить смысл в мелькании света на куске белого полотна или в скольжении электронного луча по слою люминофора.) Во всяком случае, когда мы искусственно достигаем максимальной детализации восприятия объекта, узнавание, как это ни странно, заметно затрудняется. Возможно, это качество как раз и связано с постоянной текучестью внешнего мира — восприятие изначально учитывает высокую степень неопределенности и не готово к реальной стабильности воспринимаемого, хотя тональ непрерывно демонстрирует человеку иллюзорную версию этой стабильности.
"Сегодня я должен… помочь тебе лучше осознать тот факт, что все мы — светящиеся существа, что мы не объекты, а чистое осознание, не имеющее ни плотности, ни границ. Представление о плотном теле лишь облегчает наше путешествие на земле, это описание, созданное нами для удобства, но не более. Однако наш разум забывает об этом, и мы сами себя заключаем в заколдованный круг, из которого редко вырываемся в течение жизни." (IV, 100–101)
Потоки энергии, не знающие покоя, несомые ветром времени в головокружительную бездну пространства, претерпевающие невиданные метаморфозы в бесконечном разнообразии, пересекая друг друга, сливаясь и разделяясь между собой, — они каменеют в сознании человека и делаются вещью, объектом, инертной массой материи. Мы словно бы гонимся за солнечным бликом, за свободно ускользающей лучистостью, цепляемся взором за невидимый ветер и заставляем весь подвижный, бушующий космос осесть, уплотниться, обрести зримые и устойчивые контуры, замереть в однообразном рельефе. Работа проделана, делание осуществлено. И вот перед нами мир, которым можно манипулировать на свой лад, — мир, в котором мало что происходит, где почти все события предсказуемы, а явления жизни катятся по рельсам согласно расписанию, как поезда. Мы жалуемся на скуку, на однообразие, совершенно не понимая, что сами сотворили плоский и угрюмый пейзаж с его безнадежной недвижностью, сами отказались от неуловимых стихий, от опасной неустойчивости вечного урагана бытия, в угоду рациональности и запланированному потреблению. В этом волшебстве есть что-то печальное, но ведь чудеса не всегда служат для развлечения. Мы — угрюмые маги, и, возможно, как раз поэтому тяготимся жизнью, скучаем и тоскуем. Животные не слишком страдают от скуки, а если бывают печальны, то уж во всяком случае не от однообразия бытия. Их мир более текуч, их внимание в значительно меньшей степени способно отсекать постоянные и всепроникающие изменения. Да что там животные! Мы сами почти не скучали в первые годы своей жизни, и не только потому, что все нам было в новинку, все казалось любопытным и занимательным. Хуже работало наше «делание», меньше устойчивых категорий накладывали мы на мир, а значит, больше оставалось подвижного, переменчивого, нового. Повзрослев, люди изгнали удивительное из своей жизни, так как возжелали включить в делание весь мир без остатка.
Ознакомительная версия.
