Вот характерная фигура современности. Таких фигур в том или ином смысле имеется много. Вам следовало бы спросить: что это за люди, которые до двадцати семи лет, — в настоящее время это пограничный год, — развиваются, воспринимая то, что даёт им окружение, а затем сразу же вступают в общественную жизнь и больше не продолжают своё развитие?
Одна личность, которая несколько ближе к нам, Маттиас Эрцбергер. Если вы изучаете его биографию, то вы найдете в ней то же самое, если рассмотрите её с оккультной точки зрения. Это нечто, весьма примечательным образом выступившее в эпохальной картине. Но если с чуть–чуть оккультной точки зрения заглянуть в сердце этого человека, обнаружится нечто такое, что должно войти в историю развития человечества. Вы видите, как раскрывается, снимает оболочку культурная эпоха, если подойти к ней так, проникнув за кулисы. Во всяком случае, культура эпохи, эпохальная культура требует от нас, чтобы мы могли проникать в неё глубже, нежели это обычно делают в настоящее время. Но это возможно только тогда, когда человек осознает, что умершие говорят с ним. Естественно, это будет тем, что наиболее характерные представители нашего времени не приемлют.
Если вы хотите изучать человека, в котором вы могли бы увидеть непрестанное стремление к дальнейшему развитию, увидеть бессознательную веру в длящуюся реальность Божественно–человеческого начала в человеческой душе, реальность, длящуюся до самой смерти, — то таким человеком является Гёте. В этом направлении Гёте гораздо более характерен, чем это полагают обычно. Гёте именно хотел оглядываться на эпоху, на годы жизни, в которые он воспринял из внешнего мира то, что приносил ему этот внешний мир; но он хотел продолжать своё развитие. В книге «Поэзия и правда» он описывает свою юность. Она прервалась с его переездом в Веймар. Родившись в 1749 году, он в 1775 году переехал в Веймар; он продолжает рассматривать свою жизнь, — так, как он хотел отобразить её, — вплоть до тридцать пятого года, поскольку он бессознательно знал, что здесь ему предстоит особый, исполненный значения момент. На тридцать пятом году жизни человек переживает один момент, который он в последнее время, по большей части просыпает. Это тот момент, когда растущая, идущая по восходящей жизнь переходит в отношении тела в нисходящую стадию. Но именно тогда дух подталкивается, подвигается к способности раскрывать себя, причём раскрывать себя всё больше и больше.
Это величайший момент в человеческой жизни — этот тридцать пятый год жизни. Это именно то время, когда человек в физической жизни впервые по–настоящему рождает свою душу. Спросите себя, каким представился этот момент для такого человека, как Гёте, который всю свою жизнь сохранил способность развиваться? 1786 год, — в это время, следующее за тридцать пятым годом, очень важен период от тридцать пятого до сорок второго года жизни, — Гёте провёл в Италии. Если вы, более внутреннем, более интимным образом займётесь биографией Гёте, вы увидите, что за перелом означал этот год в его жизни. Я указывал в одной статье, которая появится теперь в виде маленькой книжки «Духовный склад Гёте в его откровении в «Фаусте» и сказке о Змее и Лилии», — итак, я указывал, насколько личную позицию занимал Гёте по отношению к Фаусту. Я обсуждал, по крайней мере, пару истолкований. Именно в связи с этими истолкованиями, из–за того, что пишут, человек может, скорее запутаться, чем получить объяснение. Не особенно важно, на чём строят эти люди свои истолкования того, что говорит Фауст в самом начале:
Я философию постиг,
Я стал юристом, стал врачом,
Увы, с усердьем и трудом
И в богословье я проник,
но всё ж остался дураком,
не стал умней я с этих пор…
Люди самодовольно заявляют: он окончил все четыре факультета, но не добился успеха в жизни и усомнился, отчаялся во всём знании. — Особенно у актёров часто возникает чувство, что они должны с презрением относиться к этим четырём факультетам. Однако это место не представляет собой чего–то характерного, специфически гётевского, важного, это всего лишь вступление, затакт. В эпоху Гёте так говорили многие люди. Поскольку там, где в Фаусте выступает гётевское начало, дело обстоит иначе. Это место, где Фауст берёт в руки книгу Нострадамуса и сначала разглядывает в ней знак Макрокосма. Этот знак отображает то, каким образом человек включён в целый Макрокосм. Как связан его дух с Мировым Духом, его душа — с Мировой Душой, его физическая природа — с физически началом мира, — это отображено в величественном образе переливающихся друг в друга мировых ковшей, сосудов, — планет и Солнца со стоящими за ними иерархиями. Но Фауст обращается к себе со словами: «Какое зрелище! Лишь зрелище, увы!». Он видит картину, зрелище. Почему? Потому, что в этот момент ему хотелось бы в один миг охватить, постичь мировые тайны. Но это можно осуществить только в течение целой человеческой жизни, поскольку такое постижение даёт физический мир, всё развитие. Познание же вообще, как таковое, может дать только образы, картины (Die Erkenntnis kann nur Bilder geben). И вот затем он обращается к знаку микрокосма. Здесь он встречается уже не Духом Макрокосмоса, но только с Духом Земли. Дух Земли даёт то, что охватывает на Земле историю, человеческое начало.
В потоках жизни, в буре деяний
Я поднимаюсь, я опускаюсь,
Тку здесь и там…
Фауст ищет самопознания с помощью Духа Земли, а познание мира (Макрокосма) он отвергает. В этом и состоит гётевское начало, тут начинается гётевское. Прежде шёл затакт. Гёте в самом деле был в своей юности таков, он не шёл дальше выраженного в следующих словах: всё, что относится к Макрокосму, даёт мне всего лишь образ, картину, тут мы не можем проникнуть внутрь. Лишь, исходя изнутри наружу, могу я разрешить загадку жизни. На это Дух Земли, то есть Дух самопознания, говорит ему:
Ты подобен лишь тому духу, которого ты постиг. Не Мне.
(Ты равен лишь тому, кого ты постигаешь, не Мне) (Холодковский)
И вот тут Фауст терпит крах. Так какому же Духу подобен он? Видите ли, это место в «Фаусте» даёт нам возможность познакомиться с поэтом, который не теоретизирует! Здесь нет теории, здесь вы имеете дело с поэтом, который в живой, художественной форме отображает реальность. Проверьте сами: «ты подобен лишь тому духу, которого ты постиг, не Мне!». Стучат: входит Вагнер. Вот и ответ: ты подобен Вагнеру, не Мне!». Это место в «Фаусте» следовало бы особенно изучать. На сцене это не следовало бы изображать так, как это делают обычно; Фауст — человек, стремящийся лишь к идеалам, который стремится вверх, к высотам духа, на что он, безусловно имеет право, а затем сюда же ковыляет Вагнер. Если бы это стал изображать я, я сделал бы так, что Вагнер является в маске Фауста, оба имеют один и тот же облик, поскольку Фаусту было указано: смотри, вот твоё подобие, твой точный образ, ты не дальше, чем он! — И то, что говорит при этом Вагнер, замкнуто в пределах одной и той же личности; то, что говорит Фауст — это, в сущности, голос его стремлений, его тоски. Но те, кто объясняет Фауста, и люди вообще, хотят сделать эти вещи как можно более удобными. Охотно цитируют: «чувство — это всё, имя — всего лишь звук и дым», несмотря на то, что Фауст предназначает это шестнадцатилетней девушке. Итак, мудрость «премудрого пескаря», мудрость «жареной рыбы», драпируется под «философскую мудрость». И тут навстречу Фаусту выступает Вагнер, выступает ради своего самопознания, — как было сказано, я это приводил в маленькой книжке, — но Фауст, тем не менее, соприкоснулся с Духом. Ему является Дух Земли, он вступил в духовный мир, ему надо бы двигаться дальше, он должен самостоятельно наверстать то, что упустил до сорока лет. Фаусту сорок лет, когда он выступает в начале поэмы. Да, он должен наверстать, чего ещё не сделал, чем не занимался: Библией. Своего рода ретроспективный обзор об упущенной юности предпринимает он. Затем к нему подступает самопознание иного рода: Мефистофель. После самопознания в связи с Вагнером, это, опять–таки другое самопознанье. При этом выступает нечто своеобразное. В девяностые годы, в 1797 г. Шиллер побуждал Гёте продолжить своего «Фауста». В 1797 г. Гёте было сорок восемь лет. Это снова важный момент, важный временной пункт. Семь раз по семь — это сорок девять, это тот временной пункт, когда человек, пройдя от особенного развития Самодуха, переходит к развитию Жизнедуха. Шиллер подталкивал. Люди же объясняют это просто. Минор, который написал интересную книгу о Гёте, считал: Гёте достиг такого возраста, когда он уже не был способен писать стихи. — Но представьте себе, если бы это было так, он никогда не дописал бы своего «Фауста»! Он никогда не смог бы изобразить жизнь человека в почтенном возрасте, а Фауст всё же достиг почтенного возраста! Гёте приблизился к тому возрасту, о котором древние индусы говорили: теперь человек достиг того возраста, когда он может подняться в Царство Отца, может постепенно подниматься вверх, к глубоким тайнам духовной жизни. — Тут Гёте достойным внимания образом встречает своего Мефистофеля.
