— Значит, они были разными учениками! — догадался Скептик.
Именно!.. Бартини — ученик, но в очень узком смысле. Примерно как Пушкин — ученик Арины Родионовны…
Загадочная жизнь Бартини достойно завершилась 5 декабря 1974 года. Его нашли на полу ванной, из крана хлестала вода, на кухне горел газ. В этой смерти явно были обстоятельства, заставлявшие тех, кто знал ученого, что-то недоговаривать. Человек умирает на восьмом десятке — а спустя двадцать лет друзья и коллеги, словно сговорившись, качают седыми головами: «Странно!..» И переводят разговор на другое.
…Бартини почувствовал себя плохо, встал из-за стола, опрокинув стул, и прошел на кухню. Зажег газ, не приготовив чайник или кастрюлю. И стал набирать воду в ванной. Потом упал навзничь, ударившись головой об косяк. Такова, в общих чертах, милицейская реконструкция. Смерть придает преувеличенную значительность последним часам и минутам — и мы ищем смысл любой мелочи. Упавший стул «рифмуется» с лекарствами и «неотложкой». Вода и огонь — тревожные знаки иной реальности. Магия защиты. Проточная вода нейтрализует действие чар, огонь — очищает астрал…
— Опять мистика!.. — вздохнул Скептик. — Может он хотел мелкую стирку устроить?
…«Подобное притягивается подобным», — утверждал Гермес Трисмегист. В первую очередь это относится к человеку. Специфические, скажем так, способности Бартини неизбежно вводят его в круг людей, умеющих делать то же самое. В каком-то смысле это похоже на «всемирное братство» радиолюбителей.
— Масоны?..
Вряд ли. Слишком открытая структура. Российских масонов и тамплиеров органы вычисляли и громили жестоко, со всем тщанием. Будь Бартини масоном, его уничтожили бы еще в тридцатых. Кроме того, считается, что, несмотря на самое горячее желание «приобщиться», масонам не были открыты настоящие тайны.
Почувствовав чужое воздействие, Бартини, видимо, пытался бороться. Потом наскоро написал то, что впоследствии признали завещанием. И спрятал под матрац…
— Чтобы не слишком утруждать ищущих? — насмешливо спросил Скептик.
Действительно, постель — не лучшее место для тайника. Не ошибся ли Казневский? Наши сомнения подтвердил и внук ученого — Олег Гэрович Бартини:
— Завещание деда мы нашли в кабинете за шторой. Она всегда наглухо закрывала окно.
Кто-то посетил квартиру Бартини сразу после его смерти. Вряд ли они пришли днем — те, кого он ждал. А ночью плотная штора визитеров вполне устраивала — можно было включить свет и основательно просмотреть все бумаги. Как они вошли — неизвестно. Зато ясно, как уходили: дверь была закрыта изнутри, но окно, выходящее во двор — настежь… И совсем не обязательно эти люди имели отношение к его смерти. Вероятно, таков порядок — «чистить» жилище умершего товарища.
Возможно, это совпадение: смерть наступила через несколько дней после того, как к зарубежным подписчикам поступил ноябрьский номер журнала «Советский Союз», в котором было интервью с Бартини. И, конечно, материал сопровождался фотографией конструктора. Если между этими событиями действительно была связь — что следует видеть в «экспортной» публикации — вызов или неосторожность? Человеку, знакомому с оккультной практикой, должно быть известно, что фотография — прекрасный проводник чужого воздействия.
Вызов или неосторожность? Скорее — необходимость. Та самая необходимость, которая вынуждает пилота взлетать в тумане, а разведчика — пользоваться рискованным каналом связи. Разумеется, все это — чистейшей воды домыслы. Правду мы вряд ли узнаем. Но можно — угадать…
— Допустим, вы угадали — но именно поэтому доказать ничего не удастся!
…Через неделю после похорон Бартини в 10-м управлении Минавиапрома была образована комиссия по разбору и изучению материалов покойного конструктора. «В целях сохранения и использования»… Помимо четырех членов комиссии, к работе привлекли еще несколько человек. По завещанию, все бумаги и фотографии следовало «запаять в цинковый ящик и не вскрывать до 2197 года». Этого, разумеется, сделано не было. Только Музей им. Н. Е. Жуковского выполнил волю покойного насчет книг: библиотека Бартини сохранена именно «как собрание». За книги можно не беспокоиться — хранятся, словно в цинковом ящике! Что же касается бумаг… Даже по актам комиссии видно огромное расхождение в цифрах: например, по одному документу найдено 322 листа по теоретической физике, по другому — 1014!
При жизни Бартини многие пользовались его идеями, расчетами и даже целыми комплектами чертежей, по простоте душевной не ставя в известность автора. После смерти Роберта Людвиговича на его идеях защищены десятки кандидатских и докторских диссертаций, получены сотни авторских свидетельств. Не пропадать же добру! Тем более, что по закону покойник не может быть соавтором — это объяснили тем совестливым изобретателям, которые вписывали его имя рядом со своим.
…Так получилось, что отдельные рукописи Бартини оказались у его коллег. «Технари» великолепно сознают ценность того, чем владеют. Один древний философ, говоря о другом философе, очень точно выразил подобную ситуацию: «То, что я у него понял — прекрасно. Каким же восхитительным должно быть то, чего я не смог понять!» Нынешние владельцы бумаг Бартини — люди честные и достойные, бережно хранящие память о великом человеке. Но они понимают: завещание выполнено не было. И потому весьма неохотно показывают бартиниевские рукописи. Между тем некоторые из документов просто поразительны…
— Резину тянете, уважаемые! — образно выразился Скептик. — Небось откопали бумажку, а что с ней делать — не знаете?
Ну, в общем, так оно и есть… Бумажка — архиважная! Всего несколько слов жутким почерком — видимо, набросок к «Цепи». Предположительно датируется серединой 50-х: на обороте что-то по крутке крыла — новосибирская тематика.
А запись такая: «Знакомство с Булгаковым. Роман о дьяволе».
Свой самый знаменитый роман Михаил Булгаков начал писать в 1928 году — под условным названием «Роман о дьяволе». В марте 1930 года писатель сжег рукопись. Она называлась… «Копыто инженера». Среди вариантов заглавия будущего романа в рукописи 1932 года есть и такой — «Копыто консультанта». Иначе говоря, Воланд — иностранный консультант по черной магии — в первом варианте был инженером!
Как вы помните, Булгаков у нас уже «проходил по делу»: «…Тем, кто хорошо знаком с пятым измерением, ничего не стоит раздвинуть помещение до желаемых пределов…»
Кто был «хорошо знаком» с пятым измерением в Москве 1930 года? Не тот ли «иностранный консультант», который десять лет спустя рассказывал про пятое и шестое измерения коллегам-зекам в «шараге» на улице Радио?
Все булгаковеды в один голос говорят об авторской установке на «документальность» описываемых событий. Реалии московского быта вводятся в роман с поразительной скрупулезностью — улицы, номера домов, количество ступенек, расположение окон — все, как было на самом деле. Энтузиасты нашли даже «окованный железом ларь», который видел Иван Бездомный в погоне за Воландом — он действительно стоял по указанному адресу! И, конечно, обнаружены прототипы всех героев — даже самых второстепенных. Исключая Воланда. И это понятно: у сатаны не может быть прототипа!
— Хотите попробовать? — улыбнулся Скептик. — Но ведь ответ уже готов, не так ли?
Существует возможность. Ее надо проверить, подставив в уравнение вместо «х» предполагаемое значение. Допустим, Воланд действительно был «списан» с Бартини. Тогда можно предположить, что писатель тщательно «вычистил» малейший намек на прототип, который ко времени окончания романа ждал расстрела в Бутырках. Иностранный инженер становится историком. Итальянец — немцем. Но осталось обращение: «мессир», «маэстро». Косвенные приметы: «консультант», телепатические способности, пятое измерение… Главным образом — пятое измерение!
В рукописи 1932 года есть место, где директор Варьете напряженно размышляет: как мог Степа Лиходеев оказаться во Владикавказе (в окончательной редакции — Ялта) всего за два часа?«…Римский представил себе Степу в ночной сорочке, торопливо влезающего в самый-самый, делающий, скажем, триста километров в час аэроплан, и тут же сокрушил эту мысль как явно гнилую. На таком далеко не улетишь. Он представил другой самолет, военный, сверхбоевой, шестьсот километров в час…»
Известно, насколько далек был писатель от всяческой техники. Тем поразительнее его точные знания о пределе возможностей нашей авиации: в том же 1932 году в глубокой тайне достраивался самый скоростной в СССР самолет — со скоростью 420 км/час. И уже был утвержден проект боевого самолета на 600 км/час — то есть вдвое больше, чем у лучших истребителей тех лет! Кто же так хорошо консультировал писателя? Не сам ли автор обоих проектов — Р. Л. Бартини?
