— Раз просит надо дать.
— Десять штук?!
Худощавый рассмеялся.
— Витюш, что для тебя эти несчастные десять тысяч. Капля.
— Аппетит приходит во время еды.
— А рыба на червячка, — весело подмигнул.
— Так что мне…
— Согласись. Пусть прикатывает. Что-то ещё?
— Всё нормально.
— Ну, бывай. Счастливо.
— Счастливо.
— Интересно, все верхние такие душеспасители?
Странник сдвинул брови и сказал:
— Неужели тебе не интересен мир?
— Не знаю, — честно ответил я.
Странник вздохнул, значит, лекция продолжится.
— Игра света и тьмы порождает тайну. И эта тайна есть мир.
Я скривился — есть чёрная полоса, есть белая, а есть философская.
— Тебе не интересно?
— Да нет. Продолжай.
— Полёт света не имеет финала. Жизнь бесконечна — поле ждёт сеятелей и работников Божиих.
— Ты хотел сказать: рабов?
— Что хотел, то и сказал.
— Ты состоишь из света и тени. Если человек идёт от света, то тень преобладает. Она растёт и крепнет, и мало того, что растёт, она ещё и впереди. Посмотри — люди иногда совершают безумные поступки — это тень ведёт тело в исходное состояние — прах.
— А что делать?
— Если от самого себя не убежать надо шагнуть к свету — тень съёжится и потеряет силу.
— Вообще забавно — бежать от самого себя, куда только? — подумал я.
— К себе, к светлому, к ребёнку.
— Зачем?
— Потому что ты был светом. Ты ощущаешь пульс мира, и никуда, да и некуда деться от биения сердца мира. Если ты не замыкаешься на себе, то твоё сердце сострадает с миром. Не бойся потратиться, бойся привыкнуть и очерстветь. Не бойся быть искренним — это твоё оружие. Не надо примерять маски. Просто будь и оставайся таким, каким ты и являешься.
— Ты меня заморочил! Как я могу оставаться, если я не знаю какой я!
Странник вытянул руку. На ладони засветился маленький ослепительный шарик.
— Нет обратной дороги увидевшему свет, как не может зрелое дерево снова стать ростком — оно должно принести плоды, и так продолжиться в этих плодах, — произнёс он, глядя на пульсирующий огонёк. — Загляни в себя.
"Ага, почти как из юности — оглянись вокруг себя — не ебёт ли кто тебя. Достал".
— Вот вот и изнутри тоже. — Странник рассмеялся — Видимо, у тебя были трудные дни. Спасибо, что выслушал.
Запахнул плащ. Бард, казалось, дремал.
— Светлой дороги, Александр.
— Светлой дороги, — машинально откликнулся я и направился в свой угол. Когда ощущаешь, что во сне ты также живёшь, как наяву или наяву, как во сне, (сам чёрт ногу сломит!), один шаг до шизофрении. Сон есть сон. Жизнь есть жизнь. Скоро открою глазки и окажусь в тёплой, мягкой постельке, под одеялом из верблюжьей шерсти (семь лат у цыган на рынке).
Глава 4. Смертельный прикол
— Во класс!
Он даже захохотал от восторга.
Всё складывалось просто чудесно — Черных, побрюзжав для приличия, согласился. А куда ему деться — как говорил актёр Папанов: Сядем усе.
Нога утопила педаль газа. Мощный двигатель послушно отозвался. «Бэмик» прянул вперёд и помчался, ловко перестраиваясь из ряда в ряд.
Он включил магнитолу и, слившись с музыкой и скоростью в упоительном экстазе врубил четвёртую. Приспустил стекло. Прохладные струйки заплелись в пряди волос. Он придержал руль коленкой и с треском свернув пробку, отхлебнул минералки.
Неожиданно музыка споткнулась. В динамиках засвистело, завизжало. Он протянул палец — переключиться на другую волну и тут из колонок раздался голос.
— Баксик, привет.
Он удивился — надо же.
— Спасибо.
— Не стоит.
Казалось невидимый собеседник наслаждается его замешательством.
— Ну, дают! Хотел бы я знать, кто это?
— Это мы — твои лучшие друзья — косячки. Инга и Юрис.
— Не смешно. Музыку давай!
В колонках раздались звуки похожие на кудахтанье.
— Будет тебе и музыка. Ноктюрн Шопена.
Лобовое стекло затянула слоистая мгла. В салоне стало темно. Гарик почувствовал как по лицу и спине стекают ледяные струйки. Мгла исчезла так же стремительно, как и появилась. Возникла серая колонна. Она грозно нависла, перечеркнула лазурное небо.
— Как больно… мама…
Яростно завизжали тормоза. Мужчина в вишнёвой AUDI лихорадочно затюкал по кнопкам. Диск, гонимый ветром, пересёк шоссе и упал на обочине. Взметнулся вихрь — поднял пыль, окурки, клочки обёрток.
Возле AUDI остановилась ещё одна — новенький Ford Mustang.
— Чем могу помочь?
— Ничем, — водитель показал рукой. — Откатал своё. Столб чисто бритвой срезало.
Машина медленно проехала мимо груды железа и бетона, — зловещей скульптуры сюрреалиста. И вдруг тоскливый вой пронёсся в начавшем золотеть воздухе. Ford взвизгнул шинами и плавно исчез за поворотом.
Чёрт подрал бы этих вирусов! Так не вовремя! Отчихался. Ну, вроде прошло. Надо идти в голову.
Иду по вагонам и вижу знакомое лицо.
— Здравствуйте, Агасфер Алоизович. — просипел я.
— Что, нездоровится?
— Есть немного. Надо вот клюквы купить. У хануриков уже появилась.
— Не советую — она только на вид красна, а так — ни витаминов, ни сахара. Метод прост, как всё гениальное — на пару суток в мочу и порядок — вид товарный, хе-хе.
— А вы куда?
— К хорошим знакомым…
— В гости?
— В гости.
— Вы извините, я сегодня без диктофона…
Посмеялись.
— Так вы видели воскресение?
— Нет. Я жил своею жизнью — следил за доходами, пил, ел, жена… Счастливое время…
— Но что-то вы же слышали?
— Слухи какие то ходили. Мол, какой-то безумец швырялся серебром, кричал непотребные слова, то дико хохотал, то горестно стенал. Потом его нашли болтающимся на старой смоковнице. Поговаривали про странную улыбку, застывшую на губах мертвеца. От взгляда на неё дрожь пробегала по телу… Поговаривали, что это сделали ученики распятого, хотя больше смахивало на методы ревнителей веры. Синедрион позаботился, что б слухи прекратились.
— А ещё?
— После казни ходили люди, утверждавшие, что некто сияющий беседовал с ними. Синедрион и прокуратор позаботились и об этом… Тогда и я считал, что всё это пустая болтовня.
— А теперь?
— Не считаю. И довольно об этом.
— А насчёт покаяния избранного народа?
— Столп мудрости удерживается тремя растяжками — Верой, Надеждой, Любовью… Полагаю, мой народ вину искупил.
Я внимательно слушал.
— Главное войти в гармонию с совестью — без этого покаяние просто куча экзальтированных словес.
— Совесть и мораль от общества.
— Насчёт второго согласен. А вот с совестью…
Агасфер пожевал губами.
— Человек разумный разнится с человеком обычным обдумыванием и просчётом последствий. Человек, созидающий от человека разумного отличается ясным голосом сердца. Голос сердца и есть совесть. Общество в основном разумно. Борьба разумов…за существование.
— Даже не за жизнь, а за существование, — я скрестил ноги — Вот что меня бесит!
— Ум сам строит из мыслей скорлупу своего личного кокона.
Увидев мои глаза по пять копеек (монета времён СССР), добавил. — И в дереве и в человеке самое важное корни — без корней дерево засыхает и, значит, срубается и сжигается.
Я отвернулся и чихнул.
— Балтика, одно слово! Интересно… А вы не задумывались, откуда информация? Может от этого?
Я показал "козу".
Агасфер усмехнулся. Снял пенсне, потёр переносицу.
— Ты не поверишь, но я не знаю, почему я знаю. Смею предположить, что судьба Земли не только в руках божьих, но и человеческих. Тех, кто не мира сего…
— Всё может быть.
Я вспомнил записки Юриса.
— У меня знакомый — поэт…был, тоже не от мира сего.
— Неотмирасеговость. Это, как сейчас модно, говорить — диагноз.
— Извините, но так выражались в шестидесятых!
— Да? Хм, бывает, бывает.
Я описал в общих чертах. Он задумался.
— Что бы умирать, улыбаясь надо очень тяжело жить, тогда смерть станет избавлением… — коснулся переносицы и добавил — Возможно.
— Трудная жизнь есть наказание за грех.
— Грех — это сознательное искушение самого себя или другого.
— Вот как! А если харакири?
— Самоубийство страшный грех!
— А не грех — убивать себя спиртом? А не грех — убивать в других веру в себя? А не грех — топить в грехах ещё не родившихся? А не грех — забивать нефтью глотки птицам? А не грех — во имя благого стрелять неблагих? Выходит жизнь и есть грех?!
— Кто ты по гороскопу?
Я ответил.
— Действительно у баранов рога всегда идут впереди головы. — буркнул Агасфер. — Камо грядеши, человече? Что сеешь на своём пути? Какие плоды вырастут от семян твоих? Молчишь? Так я скажу — сеющий свет пожнёт свет, сеющий тьму пожнёт тьму.
