Но там, внизу, всякая речь напрасна!
В глубочайшем внутреннем центре вашего существа... всякая речь напрасна.
Очевидно, что речь изобретена для того, чтобы сообщить нечто кому-то другому. Когда вы абсолютно одни, функция речи исчезает; человек становится безмолвным.
Так бывало иногда... например, Махавира двадцать лет жил в молчании. Естественно, прожив двадцать лет в полном безмолвии, он разучился говорить. Вернувшись с гор, он чувствовал себя как новорожденный ребенок, не знающий языка. О нем существует прекрасная притча: что с этого времени за всю свою жизнь он ни разу не говорил. Чтобы передать эту простую идею — то, что вы ищете, не снаружи; это внутри вас — ему пришлось изобрести совершенно новый метод.
Средство, которое он придумал... ведь он разучился говорить — он забыл те слова, те языки, которые знал когда-то. Двадцатилетнее безмолвие было так глубоко, что в нем стерлось все остальное — средством, которое он нашел, была телепатия. Его ближайшие ученики просто тихо сидели рядом с ним, и они говорили с людьми. Быть может, между ним и его ближайшими учениками проступало нечто невидимое; они не обменивались ни одним словом.
И чудо заключалось в том, что его ближайшие ученики могли слышать то, что не было сказано. Как решить, правильно ли они услышали? Это больше похоже на вибрации... от него исходил необычайный экстаз, тишина и мир. Они стали достаточно чувствительны, чтобы принимать эти вибрации и переводить их на язык слов. Единственным критерием правильности их понимания было то, что все они говорили людям одно и то же. Не было никаких споров, ссор, выяснений: "Ты услышал не то". Они просто повторяли то, что не мог сказать Махавира. Он пользовался их языком, их словами, чтобы передать свою тишину, чтобы сообщить свое одиночество.
В этом столетии одним из самых замечательных людей был Мехер Баба. Он молчал всю жизнь. Хотя он неоднократно объявлял, что заговорит в определенный день, когда этот день наступал, он откладывал.
Его ближайший ученик, Ади Ирани, часто навещал меня. Все книги Мехер Бабы написаны Ади Ирани. Его имени нет на этих книгах; их автор — Мехер Баба.
Я спросил его:
— Почему вы вновь и вновь заявляете, что в этом году Мехер Баба заговорит? Это продолжается вот уже тридцать лет: люди собираются к определенной дате, а он не говорит.
Он сказал:
— Я не могу этого объяснить. Я сказал:
— Мой опыт говорит мне, что он разучился говорить.
Ади Ирани не знал о Махавире и о том, что с ним случилось после двадцати лет безмолвия. Может быть, он пытался заговорить, но у него ничего не получалось. Безмолвие так велико, а слова так ничтожно малы, что не могут вместить его. Истина так громадна, а язык так тривиален.
Я говорил Ади Ирани:
— Оставьте надежду, что он когда-нибудь заговорит. И он так и не заговорил; он умер в безмолвии. Но с Ади Ирани у него был телепатическое, бессловесное общение. Я спросил Ади Ирани:
— У вас никогда не бывает подозрения, что то, что вы говорите — не в точности то, что он имеет в виду?
— Ни на один миг, — ответил он. — Это приходит с такой силой; это приходит с такой внутренней определенностью, что даже если бы он сказал: "Это неправильно", я бы не послушал. Я не знаю, как это происходит, но когда я просто сижу рядом с ним, что-то становится настолько явным, так абсолютно конкретным, что в этом нет ни малейшего сомнения. Я знаю, что это исходит не от меня, потому что я совершенно не представляю, что я скажу. Если бы меня оставили одного, я не мог бы это сказать.
Несомненно, это исходит от него; и это приходит не в форме языка. Я не слышу слов, но чувствую, как меня окружает определенная энергия, присутствие, которое становится словами во мне. Эти слова мои, но они вызваны его присутствием. Весь смысл в нем, я — просто полая бамбуковая флейта. Он поет свои песни; единственная моя функция — не создавать препятствий. Просто позволить ему петь свою песню. Я для него абсолютно открытый сосуд.
Но там, внизу, всякая речь напрасна! Между прочим, мне хотелось бы напомнить вам, что Мехер Баба — наследник той же традиции, что и Заратустра.
Это судьба всех мистиков — непонимание среди собственного народа. Заратустра не был понят собственным народом, и Мехер Баба не был понят собственным народом. Наверное, это некий закон природы: вы не можете смириться с мыслью, что кто-то из вас пришел домой, а вы все еще скитаетесь. Это задевает эго.
Там "забыть и пройти мимо" — лучшая мудрость: этому научился я теперь! Он пытался убедить людей, а они посмеялись над ним. Он разными способами пытался спорить с людьми, а они сочли его ненормальным. Самое большее, они радовались ему как развлечению.
Теперь он говорит: Там "забыть и пройти мимо" — лучшая мудрость: этому научился я теперь!
Все говорит у них, пониманию же все разучились.
Что касается людей, все они говорят, но ...пониманию все разучились.
Наш мир — как древняя история о Вавилонской башне. Люди прослышали, что Бог живет высоко в небе, и решили: нужно построить башню, такую высокую, чтобы с этой башни они могли достичь Бога. Это прекрасная притча. Они уже почти достигли цели. Они построили башню, и Бог, должно быть, испугался: теперь они сделали лестницу, и каждый сможет прийти к Нему со своими жалобами, проблемами — так называемыми молитвами.
Он спросил своих советников:
— Что делать? Башня с каждым днем все ближе. Советники сказали:
— Сделай вот что, пока они спят, измени их ум так, чтобы никто не понимал друг друга. Бог воскликнул:
— Ну и совет! Разве это поможет? Советники сказали:
— А ты попробуй.
Так и сделали, и это подействовало. Все люди говорили, но никто не мог понять других.
Работа встала — иначе не могло быть. Во всех было столько непонимания, столько подозрений и сомнений; никто никому не верил, потому что никто не мог никого понять. Башня осталась незавершенной по той простой причине, что все умели говорить, но никто не умел понимать.
Это просто притча, но в ней содержится важная истина. Мы до сих пор делаем то же самое. Люди говорят тысячи лет; все умеют говорить, но очень редко найдешь человека, который еще и понимает. Непонимание — это правило; понимание — исключение.
И чем важнее нечто, тем меньше вероятность, что это поймут; иначе в мире не было бы трехсот религий. У вас нет трехсот химий, у вас нет трехсот физик, у вас нет трехсот биологий. Одной достаточно, потому что истина одна.
Если для внешнего мира достаточно одной науки, то весьма нелепо, что для внутреннего мира нужно триста религий. Это Вавилонская башня. Ни одна религия не понимает другую. Фактически, даже люди, исповедующие одну религию, по-разному интерпретируют одну и ту же священную книгу. Опыт Индии дольше, чем опыт любой другой страны. Вы удивитесь, если узнаете, например... один великий философ, Бадарайяна, написал один из самых важных трактатов, Брахмасутры — афоризмы о высшем. На него существуют сотни комментариев, и ни один комментарий не соглашается с другим.
Но дело на этом не кончается: существуют еще комментарии на комментарии. Но и это еще не конец: есть еще комментарии на комментарии к комментариям! Тысячи школ... и создается впечатление, что Бадарайяна совершенно забыт и потерян; важны стали эти комментарии. Но и по поводу этих комментариев люди не соглашаются — и тогда они пишут дальнейшие комментарии на комментарии.
И вот, почти две тысячи лет, никто не пишет комментарии на Бадарайяну — потому что сначала вы должны написать комментарии на комментарии к комментариям... и так без конца. Если бы вы смогли прочесть все комментарии на Бадарайяну, вы бы сошли с ума! И может быть, тогда вы поняли бы, что имеет в виду Бадарайяна.
Все говорит у них, пониманию же все разучились.
Все говорит у них, все разглашается.
Люди всегда предавали всех великих Мастеров, всех великих мистиков. Если бы предательство было единичным случаем, его можно было бы считать простой случайностью. Но всякого великого Мастера обязательно предают. Чем более велик Мастер, тем больше предателей. Сосчитайте предателей, и вы узнаете, насколько был велик Мастер. Иисус был не так уж велик — всего один предатель, Иуда. Совсем небольшое движение.
Предатели — верный критерий для определения величия Мастера — по той простой причине, что чем крупнее Мастер, тем больше будет вокруг него непонимания, и тем больше людей попытаются стать его преемниками. А поскольку они не могут быть его преемниками, у них остается только одна возможность — предать его.
