Казалось бы, вода должна соответствовать лишь женскому началу инь как податливому и дающему рождение. Вообще, как мы уже говорили, в древней китайской мистериологии инь всегда превалирует над ян в плане внутренней оккультной реальности, поскольку Дао скорее соответствует началу инь, нежели в равной степени символизирует их обоих. Однако вода чаще всего была символом живительного семени безотносительно мужского или женского начала – думается, эта символика возникла задолго до даосской концепции Дао-воды.
Вода вообще символизирует некий ритм жизни, в ней живут духи умерших, чтобы переродиться вновь, она наполнена, по разным легендам, либо ци, либо семенем-цзин. Например, древний трактат «Гуань-цзы», приписываемый автору VII в. до н. э. (в реальности текст написан несколько позже), советнику правителя царства Ци, говорит о воде как о детородном начале и символе «истинного» человека: «Человек подобен воде. Лишь когда мужчина и женщина оказываются вместе, его семя-цзин и ее энергия-ци объединяются, возникает проистечение вод, которые дают форму [новому] человеку».
Совсем по-иному обстоит дело в светской традиции, к которой, кстати, могли относиться и многие вещи, внешне похожие на некую «тайность». Здесь начало ян, наоборот, оценивалось выше. Иногда это объясняют патриархальной ориентацией общества, где мужчина, т. е. выразитель начала ян, играл основную роль. Известны даже ритуалы, благодаря которым женщина (т. е. инь) могла перейти на уровень мужчины (т. е. ян) и тем самым улучшить свой статус.
Небесные духи и сам высший дух древности шан-ди представлялись как высший момент упорядочивания, абсолютная гармония и порядок. Это – начало ян, и именно они помогают душе после смерти человека сохранить свою индивидуальность, за счет чего к ней могут в дальнейшем обращаться потомки. Эти черты перешли и на представителя шан-ди на земле – императора, или Сына Неба. Этому гармонизирующему и упорядочивающему воздействию противостоит и одновременно его дополняет мир начала инь, представленный духами типа гуй, знаменующими собой хаос, неструктурированную массу и энтропию, вредоносность и разрушение. Более того, сами духи и шан-ди могут представлять собой не некие мистические сущности, а лишь метафору вечного столкновения неструктурированной массы (духи гуй в том числе и в чистилище) с четкой структурой и иерархией, представленной добрыми небесными духами шэн. Такая странная структура осознания мира как чередования хаоса-порядка даже позволила некоторым исследователям говорить о наличии некой единой метафоры восприятия мира, и с этим трудно не согласиться. Представления о духах, о сложной небесной иерархии в конечном счете являлись не только объектами веры, но метафорой имперско-иерархического единства: хаос и порядок в эзотерическом мире всегда имеют свое точное отражение в мире посюстороннем.
Инь – это очевидный первозданный хаос, это обращение человека к самому истоку (точнее, до-истоку) собственного возникновения. Хаос в даосской мысли, равно как и во всех мистических школах, носит позитивно-креативный характер, поскольку символизирует нерасчлененность и единство мира. Он – знак не столько рождения мира, сколько потенциально заложенной в нем возможности рождения чего угодно без четкого определения его сути. Это возможность всего и потенция ко всему в ее абсолютной аморфности и неопределенности. Его метафорой выступают понятия «изначальный ком», «гулкая пустота пещеры», «беспредельное» (у-цзи), «прежденебесное» (сянь тянь). Это та обитель, не имеющая форм и границ, где слиты воедино знание и незнание, рождение и смерть, бытие и небытие.
Вся имперская культура – воплощенное ян – противостоит символике «изначального кома». Она призвана разделять и «раздавать имена», и непреодолимая тяга китайских древних мудрецов и современных политиков к упорядочиванию и созданию четких ценностных иерархий есть не более чем попытка воплотить принцип превалирования ян над инь. Одновременно это и принцип светской культуры – здесь ян главенствует над инь, в то время как в мистической парадигме инь является единственно возможным исходом противостояния и взаимодополнения инь и ян.
Мистические же культы, воплотившиеся в даосизме и в некоторых народных ритуалах, наоборот, отдавали приоритет инь, учитывая, что и само Дао выступает как инь, – оно податливо, невидимо, его аллегория – податливая вода, что не имеет формы, лощина, женское лоно. Таким образом, мистические учения отнюдь не ставили знака равенства между инь и ян, но, очевидно, своими концепциями «сокровенно-потаенного», «изумительно-запрятанного» стремились обратить человека к началу инь. Здесь как раз культивировался приоритет хаоса как изначального, нерасчлененного состояния над порядком как чем-то застывшим, ригидным, приближающимся к смерти. Приход к предрожденной нерасчленности проявляется, в частности, в мифе о нерожденном младенце. Так, Лао-цзы сравнивает себя с младенцем, «который еще не научился улыбаться», который «не проявляет признаков жизни». Примечательно, что это – один из редчайших пассажей, где Лао-цзы в трактате «Дао дэ цзин» говорит от первого лица, здесь слышна речь посвященного проповедника и наставника.
Расхожий тезис о мистическом «переходе инь в ян» (инь ян цзяо) имел в китайском фольклоре вполне реальное, хотя и весьма необычное преломление. Он, прежде всего, затрагивал возможность трансформации самого человека, точнее, самой характерной его черты – смены пола. В китайских магических историях нередко обсуждаются моменты перехода женщины в мужчину и наоборот. Смена пола могла выполняться различными магическими методами, например, приемом чудесных пилюль или при помощи даосов или бродячих магов.
Более того, в китайской традиции такие чудесные трансформации имели и дидактический подтекст: здесь даже волшебство использовалось с прагматической целью служения предкам. Девушка долгое время сожалела, что не родилась юношей, ибо лишь юноша может в полной мере совершать все ритуальные обряды по усопшим предкам и, прежде всего, по отцу. Мучимая тем, что не способна в полной мере воплотить идеал сыновней почтительности (сяо), однажды ночью во сне она увидела духа, который вскрыл ей живот и что-то вложил в него. Когда она пробудилась ото сна, оказалось, что она превратилась в мужчину. В общем, в подобных историях вполне мог бы черпать свое вдохновение 3. Фрейд, однако вообще мотив перевоплощения, смены пола имеет здесь не только психологический, но и религиозно-шаманистский аспект. Безусловно, китайский фольклор даже новейшего времени обнажает самые глубинные аспекты человеческой психики и демонстрирует то, что в западной традиции, освященной христианскими нормами, тщательно вымарывалось.
Таким образом, композиция инь-ян оказалась универсальной схемой чередования событий, чаще всего воспринимаемой как абсолютный порядок и абсолютный хаос, причем именно хаос и начало инь оказывались атрибутами мистической культуры Китая. Все истинное, связанное с инь, становилось поэтому запрятанным и сокрытым и представлялось в этом мире через символы, числовую и цветовую магию. И, как следствие, пришло осознание существования некоей магической схемы бытия, равной абсолютному небытию, которую и надо вычислить.
«Перемены – это неизменное»
Елена Косолобова
«И, уж если откровенно, всех пугают перемены…»
– Скажите, а как вы относитесь к переменам?
– Не знаю, что и сказать. Если все плохо, то хочется, чтобы все поскорее изменилось, ну а если наоборот…
«Все течет, все меняется», «в одну реку нельзя войти дважды» – эти слова мы помним с младенческого возраста. Но иногда попадаешь в ситуацию, когда ты «не на волне», когда происходящие события буквально выбивают из колеи. И что делать в таком положении? Как быть, если нужно на что-то решиться, и ты знаешь, что любое твое решение повлечет за собой цепь последствий?
В Китае в таком случае было принято спрашивать ответа у «И цзин», «Канона перемен». К этой древней книге все относятся по-разному. Одни считают ее шарлатанством, другие – философским учением, моделью космогонии, гадательной системой… Наверное, проблема в том, что мы не умеем правильно пользоваться этой системой. Вот представьте, вы гадаете, и вам выпадает такой текст: «Быть может, будешь пожалован парадным поясом, но до конца утреннего приема тебе трижды порвут его». И как прикажете это понимать?
Если задуматься, «И цзин» – не гадательная книга, а,
скорее, учебник стратегии и тактики, который не просто дает рецепт на каждую ситуацию (на самом деле, он не дает никаких рецептов), а учит тому, как может развиваться та или иная ситуация. Он рассказывает о законах изменений. В китайской философии на понятии изменения основано очень многое. Изменение – это жизнь, без него немыслимо существование всего живого. Представьте себе, что перестали бы сменять друг друга день и ночь или времена года, что деревья перекратили бы расти, а люди – взрослеть и меняться. Китайский философ Лао-цзы говорил: «Когда светит солнце, я грустен, потому что потом пойдет дождь. А когда идет дождь, я радуюсь, потому что потом выйдет солнце».
