– Копайте здесь! – закричал он людям.
Стали копать и, разрыв землю, нашли остальное. За сим полиция, вероятно, недовольная таким легким способом отыскания украденной собственности, при котором ей ничего не перепало, арестовала Рохнара и препроводила в полицию, обвиняя его самого в краже вещей. Его посадили в тюрьму по одному подозрению и, продержав предварительно несколько дней, повели в суд, пред грозное лицо судьи, мистера Трайборна. Обвиняемый, конечно, не сознавался. В присутствии публики и всего суда он рассказал, как было дело: он говорил, что проходил мимо дома брамина, которого он не знал, и что согласился на опыт, даже не веря в него. Во всяком случае, говорил он (и очень рассудительно), будь он похитителем украденных вещей, он, конечно, никогда бы не пошел тою улицей и не согласился бы сделаться сыщиком. Затем он рассказал, что, взяв волшебную палку в руку, он терял оба раза сознание; что не он нес палку, но сама палка увлекала его… и пр. Невзирая на то, что никто кроме полиции не являлся его обвинителем, а напротив, огромная толпа людей, присутствовавших при «Хукка-мелле», показывали за него, да и сам его начальник ручался за него, судья, ярый материалист, приговорил несчастного юношу-брамина к тюремному заключению на год и три недели!
Он подал апелляцию в высший суд. Но мистер Летманн Джонсон,[79] новый судья, только утвердил приговор на том мудром основании, что, если он нашел вещи не колеблясь, то стало быть, знал наперед, где они находятся; а если знал, то нет ни малейшего сомнения, что «он или сам вор или же укрыватель».
Таким образом карьера бедного юноши испорчена навсегда, а материалист торжествует.
Само собой разумеется, что мы не верим ни в волшебные палки, ни в ворожбу в той форме, в какой она нам является в Индии вообще, а на «Голубых горах» – особенно. Но мы верим в магическую силу, в ясновидение и сомнамбулизм. А веря в них, имеем право осуждать судью, который, отрицая все, не допускает возможности того мгновенно овладевающего человеком состояния, которое называется магнетизерами etat lucide.[80] Во всяком случае, людей сажают на год в тюрьму за недоказанное преступление только в Индии.
Не думаю, чтоб я очень ошибалась, заявляя мнение, что полудикие курумбы владеют полным арсеналом той силы, которой только часть пока открыта учеными гипнотизерами сальпетриевского госпиталя, и которая находится более или менее в распоряжении у магнетизеров. То же и касательно тоддов, сохранивших эту науку, которую, вероятно, их праотцы приобрели во времена глубочайшей древности.
Дело впрочем не в том, обладают ли или нет оба племени такою силой. Отрицать поголовно показание стольких незаинтересованных лиц, что как тодды, так и курумбы одарены «странною психическою силой», по выражению генерала Моргана, становится трудным, если не невозможным. Для нас, живущих в Индии, это вопрос давно решенный. Но теперь остается узнать: какая разница существует (кроме очевидных, с одной стороны благодетельных, с другой убийственных результатов ее) между этою силой, как она проявляется у тоддов, и как она заявляет себя у карликов. Затем, решив этот вопрос, сколько то будет возможно, придется выбирать между двумя родами дилеммы: отнести эту силу либо к одному, или к другому. Нам остается или верить в колдовство, или в возможность того, во что сама наука начинает верить.
В сведениях, собранных нами о тоддах и курумбах, есть много отдельных случаев, где выказывается открыто то, что мы называем месмеризмом, а теперь гипнотизмом. Если тодды лечат, как лечил иногда Гиппократ и древние иерофанты египетских храмов, действием солнца, пользуясь электрическим действием его лучей, при помощи магнетических пасс руками или животного магнетизма, то муллу-курумбы, во время своих заклинаний и чар употребляют положительно все приемы фессалийских колдуний, сколько мы о них знаем из классиков. Они пользуются луною и ее вредными в известные времена года лучами, собирают травы и варят из них зелья, употребляют кровь, обладают, наконец, секретом, но вероятнее всего, врожденною у них, как у змей, способностью очаровывать выбранную жертву взглядом. Магнетизер делает то же. Разница между ученым гипнотизером, который передает приказание субъекту мысленно и заставляет бедную, честную девушку совершать бессознательно непристойности словом и действием при публике,[81] и курумбом, который, завладев хитростью доверчивым баддагом, заставляет его красть и учинять всякие другие преступления, «как бы в припадке полного бессознания или опьянения»,[82] – разница, говорим мы, небольшая. Между образованным гипнотизером-парижанином и колдуном муллу-курумбом мы ее находим только в степени.
Французу потребуется еще двести лет, прежде чем он дойдет до знания муллу-курумба, до его искусства управлять по-своему мышлением и действиями слабейшего в сравнении с ним человеческого организма. Искусство архитектуры развивалось среди человечества тысячелетиями. Крот не учился в университетах, а подводные постройки бобра послужили людям моделью. Природа часто бывает самым мудрым из профессоров. Многие из произведений средневекового зодчества валяются зарытыми в пыли итальянских мостовых; стены циклопов стоят доселе не расшатанными…
Чтобы показать наглядно, до чего приемы европейца-»гипнотизера» и курумба-колдуна схожи между собой, и что в явлениях обоих действует одна и та же сила, приведу два примера: один – из научных опытов французского врача, другой – из наблюдаемых нами случаев на Нильгири. «Но то в Индии!» – нам скажут, – «в стране невежества и суеверия!» Так вот мы и начнем с примера, случившегося во Франции, почти на наших глазах, только прошлою весной и при многих свидетелях.
Во французских журналах, а затем и в шведских, в переводе, появилась чрезвычайно замечательная статья, за которой последовало несколько других; а затем присылавший их в газету (кажется «Temps») врач – замолк. Этот врач – магнетизер в Лилле, уже несколько лет делает замечательные опыты под руководством Шарко и других парижских светил. В своих опытах он дошел до того, что управлял усыпленным субъектом мысленно, то есть, не выражая приказания громко, а просто задумав его или написав желание на бумаге и отдавая его на сохранение третьему лицу. По его уверению, он, таким образом, был в состоянии произвести следующее, еще невиданное явление, которое Шарко назвал бы acte par suggestion, даже иногда не сейчас, а в какое угодно назначенное время, иногда, через месяц, даже через несколько месяцев.
Он делал, например, следующее: стоя перед усыпленным субъектом, он или говорил ему тихо, почти неслышно, на ухо, или же просто повторял мысленно или же, наконец, ради удовлетворения скептицизма приятелей, записывал такую фразу:
«Через месяц (или через столько-то дней), такого-то числа и в такой-то час, я приказываю ему (субъекту) сделать то или другое». Следовало приказание и подробности его исполнения. Субъект просыпался ничего не помня. Через месяц, такого-то числа и в означенный магнетизером час и минуту, чем бы субъект ни был в то время занят, он исполнял приказание, буквально, с необычайною точностью и невзирая ни на какие препятствия. Он это делал машинально, сам не зная для чего, и хотя не знал за минуту до того, что он совершит то или другое, по свершении акта он смутно помнил все, хотя и не мог объяснить, почему именно он это сделал.
Эти интересные, но и опасные опыты разыгрались драмой, затем прекращены, и кажется, надолго.
В С. жил, да и теперь еще живет, потому что все это случилось весной 1884 года, полицейский агент, un agent de sûreté, как их зовут, знакомый врачу. То был здоровенный толстый человек, 35 лет, чрезвычайно набожный и вне служебных дел очень мягкого характера. Врач нашел в нем превосходного субъекта. Захватив бедного агента в свою власть, он совершал над ним всевозможные опыты. Вот что, согласясь наперед с приятелями, он наконец сделал.
Агент спал. Ни зажженные пробки, ни глубокие уколы булавками под ногтями, ни пистолетный выстрел над самым ухом не могли разбудить его. Словом, он находился в каталептическом состоянии. Тогда врач ушел с тремя приятелями в другую комнату, и один из них, написав на бумажке приказание, отдал его магнетизеру. Тот, вернувшись к субъекту, прочитал про себя написанное и мысленно приказал агенту совершить ровно через три недели, в два часа пополудни, следующее преступление.
«Вот малайский острый нож, – сказал он ему мысленно, подавая ему небольшую деревянную линейку, – я его прячу в этот шкаф. Такого-то числа, в два часа пополудни, вы возьмете его, невзирая на замки и засовы. Вы отправитесь с этим ножом в публичный сад и увидите в такой-то аллее, у седьмого дерева, садовника, наклонившегося над цветником и поливающего растения. Вы подкрадетесь к нему незаметно и убьете его, вонзив этот нож три раза в спину жертвы. Затем вы возьмете лопату и, вырыв у корня дерева яму, зароете тело и отправитесь в полицию, где и расскажете своему начальнику о преступлении, но не выдавая себя, а, взвалив его на немца-мясника, который, пока вы будете зарывать тело, будет стоять возле вас и смеяться».
