Лютик тренировался в ЦСКА, был крупным, мощным игроком, он летал по площадке как боевая машина, противник его как огня боялся, особенно после того, как на одной из игр он покалечил вратаря. Он собственно был не виноват, но у Быстрова, так же как и у Тарасова, большое внимание уделялось силовой подготовке. Щелчок у Лютика был убийственный. У меня этот момент до сих пор перед глазами. Лютик получил пас, размахнулся и ударил низом от синей линии. Вратарь противника неловко выставил клюшку вперед. Шайба от клюшки влетела ему под маску. Парень упал без движения. Когда мы подъехали, на льду уже появился ручеек крови. Вратаря унесли, а зубы его остались на льду рядом с шайбой.
Мартышка играл совершенно по-другому. Его игра не была красивой. Он сам был маленький ростом, кривоногий и на год младше. Он играл за свой год в Динамо. Отдавать ему пас не хотелось – после этого можно было попрощаться с шайбой, он наклонялся ко льду, как будто хотел шайбу схватить еще и зубами и начинал пробираться в сторону чужих ворот, не обращая внимание на защитников, и что более печально – на партнеров. И что самое удивительное, часто ему удавалось прорваться и даже забить.
Вот этот самый Мартышка и позвал меня к себе. Он жил в желтой хрущебе у Песчаной площади вдвоем с матерью, которая в данный момент была на работе. Она работала метрдотелем в гостинице Россия. Собственно, это обстоятельство я выяснил, уже придя к нему и усевшись на кухне. Мартышка выставил на стол две бутылки польского меда – это был такой двадцатиградусный, очень вкусный напиток из натурального меда. Это было богато, но объяснимо.
На столе уже стояла большая хохломская плошка, накрытая полотенцем. Мартышка подолбил об стол черствой калорийной булочкой и сказал, что это вся закуска. Он просил меня по дороге зайти в магазин, но все уже было закрыто, и я пришел с пустыми руками. Впрочем, мне он подвинул плошку, сняв с неё полотенце, но сам есть это отказался, потому что он, дескать, этого уже видеть не может. В плошке оказалось килограмма полтора черной икры! Вот это уже было более чем удивительно. Я потребовал объяснений и тут то и узнал, где трудится его мать.
Мы поделили булочку пополам, выпили весь мед. Я с большим удовольствием съел не менее килограмма икры.
Вот, собственно и всё. Ничем больше этот день не был примечателен. Но я его запомнил, и еще несколько лет после этого дня вид или запах икры вызывал у меня рвотную реакцию. По-моему, в том же году или чуть позже вышел фильм «Белое солнце пустыни». Когда Луспекаев морщится там перед плошкой с икрой, весь зал катался от смеха, а мне было совсем не смешно. Я его понимал!
* * *
Родители всегда воспринимают своих детей невинными созданиями. Нимб херувимчика из детской кроватки витает над ребенком в глазах матери до седых волос отпрыска. Это я сейчас про крайне характерный случай, про СС или Бугая, как сам он себя называл. Этот Бугай телесно был довольно хлипким, для драки он не годился совершенно, но был голливудским красавчиком (девки липли на него, как мухи на…), и черти в нем водились о-го-го какие. Он курил, как и все мы почти, любил крепко выпить и, мягко выражаясь, похулиганить, а все шишки за его проделки вешали на остальных, чаще всего, на меня. Я не обижаюсь, просто констатирую факт.
Он был единственным ребенком ответ работника ЦК. Жили они в тогда еще не очень богатой квартире дома (правда, с консьержками в подъездах) у Аэропорта, на седьмом этаже. Мы довольно часто бывали у него после уроков, естественно, при полном отсутствии родителей. Главной достопримечательностью квартиры был огромных размеров серый кот. Это было очень ленивое, но сильное создание.
Был такой случай: СС-отец находился дома один, расхаживая по квартире в связи с разными государственными надобностями. Кот, сидевший в это время на шкафу, внимательно наблюдал за, проплывающей мимо него периодически, макушкой и когда эта штука приблизилась на достаточное расстояния, треснул по ней лапой. Папа с катушек, скандал! Ответственный работник ЦК полчаса провалялся в собственной квартире без сознания, став жертвой собственного кота.
Однажды, мы этого кота подпоили и тот в погоне за птичкой, сидевшей на подоконнике открытого настежь окна, не рассчитал свои силы. В прыжке он лишь слегка царапнул когтями по жестяному фартуку водослива и улетел. Седьмой этаж! Внизу какие-то колючие кусты. Мы с СС так и не смогли различить там останков кота. Решили не спускаться на улицу, а сразу приступить к тризне, и уже выпили по одной, не чокаясь, когда позвонили в дверь. Это были то ли соседи, то ли консьержка… с котом, точнее кот прибежал сам и орал на лестнице. На нем не было ни царапины. Пришлось пить за его здоровье.
Тот самый, типичный случай, о котором я хотел рассказать был в другой раз. Подряд два скандала за день многовато. Сидели мы вдвоем с СС на той же кухне, в той же позиции. Цзынь-цзынь. Входит девица в каком-то непотребном одеянии. «Сережа! Вот я и пришла!». Её мелодраматический порыв никак не соответствовал её внешнему виду. На какой помойке он её добыл? Я не мог этого произнести вслух, но подумал. Мне казалось, он её выгонит, нет. Он раздел её в прихожей и посадил рядом. Без пальто и шапки просияла её довольно милая мордашка с иссиня-черными волосами, но что-то в ней было неопределимо грязное. Она скромно сидела на краешке стула, но, выпив, немного осмелела. Я всегда был брезглив и, поэтому почти сразу собрался уходить, и лучше бы проявил настойчивость, но СС меня задержал.
Через некоторое время, он стал снимать с гостьи, оставшиеся на ней, обноски. Не буду врать, фигура у неё оказалась ослепительной, но, судя по маленьким крепким сисечкам и острым ключицам, торчащим из-под волны черных волос, ей было никак не больше тринадцати лет. Она прикрыла грудь локтями и всё повторяла: «Сережа, Сережа», а Сережа пьяно хихикал.
Зрелище стало невыразимо противным, я встал и пошел к двери. Я успел уже надеть пальто, когда раздался еще один звонок в дверь. Потом еще один и еще… потом стук и крики. Вернулась с работы СС-мама. Положение реально стало хуже губернаторского, (как ревизор? как ревизор?). СС, по-моему, дискутировал с мамой через дверь. Обещал открыть, но не так сразу. СС-мама была довольно хрупкой женщиной, но, что не сделает человек в состоянии крайнего возбуждения – она разбежалась и плечом высадила дверь вместе с коробкой.
Уйти незамеченным мне не удалось. Огласки эта история не получила, но для семейства СС после этого я стал фигурой нон грата. А причем тут я?
Я, конечно, тоже не был пай-мальчиком. Приведу три случая, пришедшие на ум:
Первое пари.
Я на спор прошел карнизу дома, что рядом со школой. Дом был длинный, не меньше восьми подъездов. Плоская крыша, металлический парапет. А за парапетом плоский карниз, или как он там называется? а дальше пустота. Девять этажей.
Ходить за парапетом было не очень страшно. Страшно было возле лифтовых камер – их плоские стены выходили за парапет, делая карниз совсем узким. Эти места нужно было пройти боком, прижимаясь спиной к кирпичной стене и глядя в пустоту под ногами. Восемь подъездов – восемь лифтовых камер. Я даже не помню, на что был спор. Скорей всего – на бутылку портвейна. Ерунда, даже по тем доходам. Я не собирался покрасоваться перед кем-нибудь – дело было вечером, было почти темно, и меня не видели снизу.
Но я прошел.
Второе пари.
Совсем без героического налета. Даже стыдно излагать на бумаге. Но из песни слова не выкинешь, если уж взялся рассказывать…
Между Планетной улицей и стадионом Динамо была пивнушка. Вообще, пивных в Москве было не так уж и много, сказать по правде, почти совсем не было. Самая лучшая, на мой взгляд, находилась на углу Пушкинской и Столешникова, в подвальчике. Там всегда стояла очередь на ступеньках и выше, в сторону Моссовета. Впрочем, очереди были везде: на Абельмановке, у КПЗ (киевский пивной зал), на Новом Арбате. Та пивная, о которой речь, разрядом была на порядок ниже. Собирались там слушатели академии им. Жуковского, местные жители и динамовские болельщики.
Язык мой – враг мой. В приватном, казалось бы, разговоре я произнес такую реплику: «Насрать мне на ваше Динамо», забыв, где я нахожусь. Но мне напомнили, и я мог бы иметь очень бледный вид, если бы не выкрутился неожиданным, даже для самого себя, образом:
Я: А вот поспорим, что мне действительно насрать? В натуре?
Они: А докажи!
И что я сделал? Вышел на футбольное поле, на самую середину, огляделся (слава богу, по всей арене не было ни одного человека, кроме моих зрителей), снял штаны и… вот!
Самое поразительное, что какой-то непрошенный свидетель все же нашелся, потому что на следующий же день моя сестра спросила у меня, как я докатился до такой жизни.
Стыдно, но что поделаешь? Было.
Третий случай.
Здесь не было никакого пари. Просто, мы с Художником зашли в один подъезд на Алабяна и распили там бутылку портвейна. Нехорошо? Допустим, но, что нам было делать? Совсем не пить? А если хочется чуть-чуть приложиться? Не много, не для пьянки, а веселья для. А где это можно было сделать? Гораздо позже в Москве появились рюмочные, но в те поры их еще не было.
