— Мне смерть от быка не грозит. Я больше не хочу быть матадором. Не хочу убивать быков.
— Вот как?
—Да.
— Жаль. Ты был хорошим тореро. Но мы отвлеклись. Вставай в позицию. И… Прощай, Рафи.
— Прощай, Мигель, — тихо сказал Рафи, поднимая шпагу.
Схватка была короткой. Куда короче, чем бой с быком. Рафи даже толком не понял, что произошло. Только что раздавался ожесточенный звон стали, и вдруг все стихло. А его шпага торчала из тела Мигеля, войдя в него по самую рукоять. Рука, привыкшая убивать одним ударом быка, даже не почувствовала сопротивления человеческой плоти.
Мигель был мертв еще до того, как его тело тяжело рухнуло на жухлую осеннюю траву.
Лишь когда совсем стемнело, Рафи заставил себя убрать руку с холодного лба Мигеля и подняться с колен.
Он, словно во сне, добрел до своего дома. Дядя спал пьяным сном прямо на крыльце. Рафи осторожно прошел на задний двор, нашел в покосившемся сарае кирку и лопату, взвалил инструменты на плечо и вернулся на место дуэли. Он не мог оставить тело друга гнить на берегу.
Когда взошла луна, могила была готова. Рафи положил в нее Мигеля. Постоял немного, глядя на бледное лицо мертвеца, бывшего совсем недавно его другом, а потом, ни слова не говоря, быстро засыпал могилу землей.
Рассвет застал его в пути.
Он возвращался. Возвращался туда, откуда начал свой путь, в надежде на то, что ему удастся отдать долги. Возвращался, признав свое поражение. Старик был прав, ничего исправить нельзя. Он попытался, но сделал только хуже. Наверное, он, и правда, создан для одиночества. В пустыню, вот куда ему нужно было бежать с самого начала. В пустыню…
Он лишь боялся, не слишком ли поздно. После того как он увидел, что стало с дядей. После того как он убил своего друга. Не слишком ли поздно после всего этого мечтать о спасении...
Рафи спешил. Он шел днем и ночью, стараясь не останавливаться лишний раз на отдых. Он питался тем, что удавалось выпросить в придорожных трактирах или у случайных попутчиков. Спал, где придется, хотя ночи уже были холодные.
Все время его неотступно преследовали мысли о Веронике. Больше всего на свете ему хотелось увидеть ее. Но он боялся, что эта встреча принесет новые страдания ей. Мигелю такая встреча принесла смерть. Рафи даже боялся подумать, что может произойти с Вероникой— Хотя это стоило ему огромных усилий, он решил отказаться от идеи увидеть девушку.
Как он скажет ей, что убил отца ее ребенка? Как он скажет ей, что должен уйти навсегда? Как он посмотрит ей в глаза после того, что с ней случилось из-за его черствости? Нет, этот долг он не сможет вернуть. Для блага самой же Вероники…
Это случилось на восьмой день пути. Рафи шагал весь день. Близился вечер. Похолодало. Пора было искать место для ночлега, Рафи хотел найти какой-нибудь стог сена или старый заброшенный сарай, где можно было бы укрыться от ветра и дождя. Он как раз миновал одну деревеньку и надеялся найти что-нибудь подходящее для ночевки поблизости.
Выйдя из-за поворота, он увидел впереди разбитый прямо посреди поля небольшой лагерь. Несколько шатров, повозки, составленные в круг, большой костер, вокруг которого сидели люди. Это было то, что нужно. Он уже не раз встречал в пути цыган или бродячие цирки. И всегда эти люди радушно принимали его.
Он поспешил к костру. Подойдя ближе, он понял, что это очередной цыганский табор, остановившийся на ночлег.
Через полчаса Рафи уже сидел у огня, держа в руке лепешку и почти пустую миску вареной чечевицы, и рассказывал цыганам, что за деревни и города лежат дальше, в той стороне, откуда он пришел. Язык от усталости, сытости и тепла еле ворочался. Но цыгане попались не в меру болтливые и любопытные, и Рафи оставалось только терпеливо ждать, когда им, наконец, надоест пытать гостя, и они отпустят его спять.
По его расчетам, к берегу моря он должен был выйти завтра к вечеру. Переночует прямо там, среди камней, а наутро отправится на поиски хижины рыбака. А потом… Потом он отправится туда, где больше не сможет причинять людям горе.
Но это все завтра. А сейчас он протягивал руки к весело потрескивающему костру и отвечал на бесконечные вопросы цыган. Когда ему показалось, что поток вопросов начал иссякать, он услышал позади себя тихий голос, который заставил его вздрогнуть.
— Ну что, красавец, не зря тогда расстался со своими денежками?
Рафи резко обернулся. Да, это была та самая цыганка. Она улыбнулась, обнажив редкие зубы.
— Видишь, я же говорила, что мы еще встретимся.
— Да… Ты много чего говорила, гадалка, — ответил Рафи.
— Хочешь, еще погадаю? Вижу, что вопросов и сомнений у тебя много. Может, и помогу чем. Погадать?
— Заплатить я тебе не смогу.
— Да знаю, знаю… Ничего, потом отдашь, когда будет с чего. Хотя ох как не скоро это случится… Ладно, за красивые глаза погадаю,
— Ну, тогда давай, — Рафи протянул руку.
— Пошли в шатер. Здесь я вижу плохо.
Она поманила за собой Рафи. Она вошли в шатер. Рафи показалось, что он вернулся назад во времени. Его окружили уже знакомые запахи. Пахло какими-то травами, плохо выделанными шкурами и пылью. Рафи подумал, что до сих пор больше полагается на свой нюх, чем на глаза. Впрочем, в шатре было темно, как в брюхе большой рыбины.
Цыганка зажгла масляную лампу, которая тут же невыносимо зачадила. Потом гадалка подожгла пучок сухих трав, отчего по шатру расползся терпкий незнакомый Рафи запах, от которого слегка закружилась голова.
— Садись, — сказала женщина.
Рафи послушно опустился на ковер напротив цыганки. Та взяла его руку и начала пристально вглядываться в рисунок линий на ладони. Рафи терпеливо ждал, что она скажет. Ждать пришлось долго. Несколько раз цыганка принималась что-то бормотать на незнакомом Рафи языке, вставала, зажигала новые травы, снова брала его ладонь в руки и водила над ней тлеющим пучком.
Наконец, она глубоко вздохнула, отпустила ладонь Рафи и утерла пот со лба.
— Ну, — нетерпеливо спросил он. — Что ты там увидела?
Цыганка помолчала, глядя на огонек лампы. Потом встала, порылась в сундучке, вытащила тонкую трубочку, неторопливо набила ее табаком, прикурила и несколько раз глубоко затянулась, пуская колечки дыма. И только тогда заговорила.
— Вижу, тяжело тебе пришлось... Не стала я в твое будущее заглядывать.
— Почему?
— Да ни к чему это. Все самое главное в тебе сейчас сидит. В путь собрался? Думаешь убежать от себя?
— Не от себя, от людей.
— От людей не бегают. Бегают от себя.
— Ну, пусть так…
— Беда твоя в том, что себя-то прощать так и не научился. А без этого и в пустыне счастлив не будешь. Себя полюбить сперва надо. А потом уже о других думать. Старый черт мог бы тебе это сказать. Да только дождешься от него доброго дела. Люди для него, что твои муравьи…
— Ты знаешь рыбака?
— Как не знать… Сколько народу загубил… К нему за счастьем приходят, а он все правды добивается. Вот и ты… Стал видеть, а что толку? Все равно видишь-то не дальше собственного носа. А он даже не озаботился тебе самое простое объяснить.
— Что это за самое простое?
— Да то. Пока на прошлое смотришь, вся жизнь мимо пройдет.
— Но я должен был вернуться, чтобы…
— Ничего ты не должен. Вот вернулся, а что получил? Уходишь — уходи. Остаешься — оставайся. Сомнения, Рафи, еще никого до добра не доводили. Сомнениями делу не поможешь. Решил уйти — уходи. И даже не оглядывайся. Так всем лучше будет. А ты все задом пятишься. Вот и падаешь. Старый черт говорил ведь тебе, что как бы ни решил — все едино правильно будет?
— Говорил. Да, как видно, ошибся…
— С чего это вдруг?
— Мое решение до добра не довело.
— А кто тебе сказал, что правильно — это значит хорошо? Правильно, Рафи, это когда ты что-то решил и сделал без всяких сомнений и оглядок. Вот тогда, что бы ни получилось — все будет верно, значит, так силы посильнее тебя распорядились. Освободишься от сомнений — перестанешь ошибаться. Так-то. В этом мире все, что тебе дано, — это свобода выбирать и следовать своему выбору. И принимать то, что получилось. Больше ничего у человека нету. А ты все думаешь, как бы поглаже да полегче жить, как бы всех довольными оставить. Не будет этого. Пора уж понять. Правильно — вовсе не значит, что все рады будут. Правильно — это иногда и больно. Иногда и страшно... Ничего тут не поделаешь. Мир не для твоей радости создавался. И не для того, чтобы жил счастливо. Мир сам по себе, а ты сам по себе. И по-другому не будет. Так что избавляйся от сомнений, Рафи. Решил — делай, а там, что бы ни получилось, все правильно будет.
— И то, что я своего друга убил, — тоже правильно? — спросил Рафи.
— Это он решил, что должен с тобой драться. Решил и сделал. А раз умер — значит, для него это правильно было. Мир так решил.
— А дядя?
— Он, как и ты, сомневался все. Вот и получил не жизнь, а недоразумение сплошное. Потому что с оглядкой жил.
