И теперь объяснения утратили свою значимость. И, возможно, потому, что я больше не искал удовлетворения, Антонио начал рассказывать все то, что мне следовало знать. Он не тратил много времени. Мы начинали новое утро. К тому времени, когда мы закончили ритуал, я знал смысл моей истории и знал смысл его истории.
ЧАСТЬ IV. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ СОЛНЦА
Я проснулся от приступа боли в животе; я лежал скорчившись в спальном мешке, в позе эмбриона, упираясь спиной в твердую гранитную стену. Антонио сидел на корточках у потухшего костра и лепил на завтрак шарики из юкки и кукурузного теста. Я втихомолку сжевал пару таблеток бактрима, молясь, чтобы не подвел желудок и не доконали снующие повсюду tourista. Очертания незнакомого аltiplano расплывались и исчезали в утреннем тумане. Было холодно; я пожалел, что не взял с собой свитер. Однако Солнце, поднявшись над зазубренным горизонтом, скоро разгонит туман и холод, а немного еды и длинный обратный путь приведут мой желудок в порядок.
После быстрого завтрака из юкки, кукурузы и ломтиков сушеного манго мы отправились в Куско той же дорогой, которой шли сюда. Антонио нес свою теsа, завернутую в скатерть и перекинутую через плечо, как колчан со стрелами. Мы пришли на сельскую железнодорожную станцию в полдень и еще два часа ожидали поезда; мне уже не удавалось скрывать свои страдания. Кишечник сводило судорогой, и я едва вынес двухчасовую поездку в Куско в вагоне третьего класса.
Изо всех сил я старался заснуть, утихомирить лекарствами желудок и беспокойство, но поезд останавливался везде, где у колей стояли люди. В стране аltiplano поезд похож на городской троллейбус: его пассажиры, фермеры и дети, менялись на каждой остановке. Вместе с собой они тащили коз, свиней, цыплят, джутовые и нейлоновые мешки с зерном и кукурузой, старые упаковочные ящики из-под содовой, грудных детей, укутанных и привязанных к матерям разноцветными mаntas. Антонио настаивал, чтобы мы каждый раз уступали наши места женщинам или старикам. Я чувствовал, что потеряю контроль над собой раньше, чем мы доберемся до Куско; видимо, я был бледен, несмотря на загар, когда Антонио сказал, что мы выйдем на пригородной станции за одну или две остановки до центрального вокзала.
— Я знаю, мой друг, что вам плохо, — сказал он, когда поезд уполз, оставив нас на убогой полугородской окраине, — но мы должны увидеть одну женщину, прежде чем двинемся дальше. Она вылечит ваш желудок и очистит нас обоих перед завтрашним отъездом. Наш совместный путь далек, и мы пройдем его постепенно. А сейчас нам нужно одолеть около полумили.
— Куда мы отправимся завтра?
— В Пуно, — сказал он. — На берег озера Титикака. Там есть одно место, которое вам необходимо увидеть, прежде чем мы пойдем искать Эдем. — Он улыбнулся. — Но я должен просить вас очистить свой ум перед этой встречей. Моя знакомая родом из lа сеjа dе sеlvа, «маковки джунглей», области между Паукартамбо и Мадре де Диос. Она «длинноволосая», из индейского племени кьеро. Я знаком с ней с детства. Она дочь hatun laika…
— Погодите, — сказал я и остановился посреди пыльной улицы. — Вы тоже кьеро?
— Да.
Это было новостью для меня. Мало того, что он был кечуа, единственным коренным индейцем на весь факультет в Национальном университете в Куско; оказывается, он кьеро, «длинноволосый». Это меня ошеломило.
В 1955 году группа перуанских антропологов, этнографов, географов и других специалистов совершила экспедицию в район между джунглями и высокогорьем для изучения забытых историей местных племен, которые не соприкасались с современной цивилизацией. Я был знаком с руководителем этой экспедиции, Доктором Оскаром Нуньесом дель Прадо, и его главным археологом, доктором Мануэлем Чавезом Беллоном; я слышал, как они рассказывали о племени, которое живет «на маковке джунглей» и обрабатывает землю между высокогорными лесами на высоте 5000 футов и ледниками на высоте 14000 футов. Их жизнь состоит из бесконечных подъемов и спусков между верхней границей лесов И снежными вершинами: они обрабатывают и убирают урожай во всех этих зонах. Их язык — чистый кечуа, без испанского влияния. Их шаманская Практика легендарна; она основана на Принципе аупi — своеобразной взаимности между человеком и Природой.
Это самодостаточное общество живет изолированно в отдаленном и диком районе Перу. Невидимый для остального мира, этот народ беден по всем современным стандартам. Доктор Нуньес дель Прадо «открыл» их случайно: на фиесте в городе Паукар-Тамбо в 1949 году он обратил внимание на нескольких бедных крестьян; они вели себя с величественным достоинством, которое выделяло их среди остальных. Спустя шесть лет он организовал экспедицию в опасную cejа dе sеlva. Результаты публиковались в газетах и антропологических журналах и сейчас забыты всеми, кроме нескольких ученых. Итак, Антонио был кьеро.
— Я не знал этого, — сказал я.
— Разве это так важно? — Он улыбнулся и пожал плечами.
— Как вы попали в Куско?
— Пришел пешком. Эта женщина, — он кивнул в ту сторону, куда мы направлялись, — велела мне пойти в город, найти священников и изучить то, что они знают.
Мы молча шли мимо tiепdаs, открытых дверей, собак, цыплят и голых играющих детей. Этими несколькими словами Антонио сказал больше о своей жизни, чем за все время нашего знакомства. Я знал, что он обучался у старшего шамана, чтобы самому стать hatun laika. Я присутствовал при смерти El Viejo в простой саманной саsita на опушке соснового леса где-то на аltiplanо. Я хотел знать больше. Он продолжил рассказ без моего напоминания.
— Один из священников, отец Диего, путешествуя по аltiplаnо, часто брал с собой историю Христа. Именно с ним я встретил Еl Viejо. Мне тогда было пятнадцать или шестнадцать лет. И я пошел в школу в Куско… — Он замолчал, вспоминая далекие годы. Прошлое так мало влияло на его настоящее, что мне казалось, что он не вспоминал о своей юности уже много лет. — Так вот, — продолжал он, — мне нечем было платить за учебу.
Святые отцы научили меня всему, что требовалось для поступления в университет.
— Как вам удалось не стать католиком?
— Все свободное время я работал по дому, чистил и подметал церкви в Куско. Иногда уходил на несколько месяцев. Священникам я говорил, что должен повидать свою семью, но вместо этого шел к Еl Viejо. Я всегда возвращался, и священники доверяли мне. Я был индейским мальчиком, но я был честным и любознательным. Они присматривали за моим общим образованием и преподавали мне учение Христа. Еl Viejо открыл мне то, что помогло мне осознать свое индейское происхождение и взглянуть на священников как на пересказчиков не ими написанной истории — истории Божественного опыта одного человека.
Он зашагал медленнее. Я так напряженно слушал его рассказ, что на время забыл о своем недомогании. Я всегда воспринимал Антонио как старшего — как воспринимают родителей или учителей.
— Я понял, — сказал он, — что религии — это просто концепции духовности: ценности, стандарты, истины, принципы, передаваемые в виде притч, с использованием поэзии и метафор для иллюстрации их мудрости. Эти притчи рассказывались и пересказывались до тех пор, пока даже преувеличения не приобрели глубокого смысла и метафорическое не стало восприниматься буквально. Но при этом была утеряна суть. Мои друзья-священники были преданными хранителями чужой истории. — Он улыбался, глядя в землю.
— А шаманы сами творят предания и мифы. Вера Еl Viejо основана на его собственном опыте Божественного в Природе. Одна нога шамана пребывает в этом мире, другая — в мире духов. И у священников, и в школе я изучал чужие уроки — У Еl Viejo я изучал собственные.
— Еl Viejo показал мне то, что вы также знаете: сознание, которое творит воспринимаемую нами реальность, является универсальным сознанием, безбрежным судоходным морем. Большинство людей довольствуются жизнью на суше и знакомы с этим морем лишь настолько, насколько оно открывается им у берега. Но его можно познать все полностью, уйти в него, пересечь его, погрузиться, дать ему омыть тебя всего, изведать его глубины. Шаманы научились плавать и ходить по нему, они знают, как в нем ориентироваться и вернуться к родному берегу - И как рассказать о его чудесах своему народу. Мы свернули в узкую улочку с открытой сточной канавой и пошли по неровному тротуару из гладких каменных плит.
В длинной саманной стене, изъеденной временем и стихиями, одна за другой мелькали раскрашенные двери. Антонио остановился и обернулся ко мне.
— Как видите, я всю свою жизнь веду двойную жизнь.
— Одна нога здесь, другая там?
— Как вам угодно. — Он положил руку мне на плечо. — Эту женщину зовут Ла Маскадора де ла Кока. Она тоже живет в двух мирах. Она очень мудра и очень… искусна. Вы с ней встречались. Она сидела рядом с вами той ночью у Еl Viejo. Помните старуху, которая передала вам курительную трубку? — Я кивнул. — Сейчас она, конечно, намного старше, но, думаю, вы ее узнаете. Она не говорит по-испански. La Маsсаdora dе lа Соса, «жующая коку», жила в самом конце улицы, где все двери были раскрашены, в невзрачном побеленном саманном домике с простой деревянной дверью. Мы с Антонио провели у нее ночь, а на рассвете нашли такси, бездельничавшее на краю пригорода и в пять часов утра были уже в Куско, в Гостинице Лос-Маркесес. Мне пришлось стучать дорожным посохом Антонио в двойную деревянную дверь, чтобы разбудить швейцара. Я принял душ, бросил несколько теплых вещей в рюкзак, чтобы дополнить дорожный гардероб, и оставил чемоданы у двери хозяйки с запиской, в которой просил, чтобы их тщательно хранили, и сообщал, что оплачу счета по возвращении.
