Учитель передаёт себя, свой образ, свой духовный облик. Ученик не столько воспринимает информацию, сколько воспроизводит в себе учителя. Он, как говорили китайцы, ступает «ему в след», не случайно иероглиф «ту» («ученик») можно перевести как «тот, кто идёт следом». Китайские наставники понимали это как мистическое перевоплощение ученика в своего учителя. А отсюда и странный метод обучения Конфуция: кажется, он говорит ни о чём, всю жизнь проводит в беседах, а не в чтении лекций.
Он заставляет ученика соучаствовать в работе своей мысли, требует от него живого сопереживания, добиваясь передачи знаний «от сердца к сердцу». И когда в словах уже нет необходимости, нужен лишь просветлённый учитель рядом. «Не поговорить с человеком, с которым стоит поговорить, — значит потерять человека. А говорить с человеком, с которым не стоит говорить, — значит терять слова. Мудрец не теряет ни слов, ни людей» (XV,8).
Конфуций учит на примерах из древности, он рассказывает бесконечные истории о правителях и мудрецах, живших сотни лет назад. Для него история — не набор фактов, его не очень интересует, когда и что произошло, как это интересовало бы современного историка. Конфуцию важно другое: как повёл себя человек в той или иной ситуации, сумел ли проявить человеколюбие, выполнил ли свой долг, не нарушил ли Ритуал? История для китайцев будто соткана из забавных анекдотов, но в них заключён немалый смысл. Учитель заставляет учеников как бы выверять себя древностью — и в этом заключается сам метод учения Конфуция.
Но вот вопрос: чему следует учиться? Сам Учитель говорил: «Я не отношусь к тем, кто родился со знаниями. Я люблю древность и благодаря этому, проявив понятливость, приобрёл их».
А значит, учиться надо лишь одному — древности, точнее тому порядку, который существовал когда-то у предков, чтобы воспроизвести его в сегодняшней жизни. Именно «учиться», а не «изучать». Ведь изучение предусматривает определённый метод, сложную теорию, проверку этой теории практикой. Для конфуцианцев такое «изучение» древности было неприемлемо, человек должен был своим сердцем, своим сознанием прикоснуться к древним мудрецам. Это было чисто мистическое проникновение.
Как-то ученик Конфуция Цзы-гун спросил своего Учителя:
— Почему Кун Вэнь-цзу прозвали «вэнь» («Просвещенным»)?
Конфуций ответил:
— Он был быстр и способен в учении. Он не стыдился испросить совета. у тех, кто стоит ниже по положению. Вот почему его именовали «вэнь».
Конфуций делает основной упор на обучении, однако полагает, что даже в образовании надо придерживаться срединного Пути, который и есть Дао. Не случайно Конфуций говорит: «Если естество в человеке одолеет культуру — получится дикарь. Если культура одолеет естество — получится книжник. Лишь тот, в ком естество и культура уравновешены, может стать благородным мужем».
«Постигай Учение и бойся его утратить»
VII, 7
Учитель сказал:
— Даже если кто-то принесет мне лишь связку сушеного мяса, я никогда ему не откажу в обучении.
VII, 8
Учитель сказал:
— Я не наставляю тех, кто не стремится к знанию. Я не обучаю тех, кто не сгорает от нетерпения получить Знание. Я не повторяю своих наставлений тому, кто не способен по одному углу отыскать три остальных.
VII, 22
Учитель сказал:
— Даже если мне встретятся три человека — и у них непременно найдется чему поучиться. Возьму то, что есть в них хорошего, и буду этому следовать. А на том, что есть в них дурного, постараюсь себя исправить.
VII, 18
Учитель постоянно говорил о «Каноне песнопений» («Ши цзин»), «Каноне истории» («Шу цзин») и соблюдение Правил. Вот этих вещах он мог наставлять без устали!
VII, 25
Учитель обучал четырем наукам: культуре (вэнь), [истинным] поступкам, преданности и искренности.
VIII, 8
Учитель сказал:
— Воодушевляйся «Каноном песнопений» («Ши цзин»), опирайся на Правила, совершенствуйся музыкой.
VIII, 17
Учитель сказал:
— Постигай Учение так, словно боишься не обрести его, а получив — бойся утратить.
IX, 6
Первый советник спросил у Цзы Гуна:
— Не является ли Учитель посвященным мудрецом? Почему у него столь много талантов?
Цзы Гун ответил:
— Само Небо щедро наделило его совершенной мудростью и столь многими талантами.
Учитель, услышав это, сказал:
— Что знает обо мне первый советник! В молодости я был беден, поэтому освоил многие презренные занятия. А многими ли знаниями должен обладать благородный муж? Совсем немногими.
XV, 39
Учитель сказал:
— Передавая Учение, не делай различий по происхождению людей.
XVII, 8
Учитель сказал:
— Ю! Знаешь ли ты шесть слов, которые приводят к шести ошибкам?
— Нет, — ответил Цзы Лу.
— Ну, тогда слушай. Стремление к человеколюбию без любви к учебе ведет к глупости. Стремление к Знанию без любви к учебе приведет неустойчивости в жизни. Стремление к честности без любви к учебе приведет к тому, что будешь наносить вред людям. Стремление к прямоте без любви к учебе приведет к горячности. Стремление к мужеству без любви к учебе приведет к смуте. Стремление к твердости без любви к учебе приведет к сумасбродству.
XVII, 9
Учитель сказал:
— Дети мои, почему же никто из вас не изучает «Канон песнопений» («Ши цзин»)? О, «Канон песнопений»! Ведь с его помощью можно развить воображение и расширить кругозор, стать более общительным и научиться иронии. Из нее можно узнать, как вблизи служить отцу, а вдали — правителю, как называются птицы и звери, травы и деревья.
XVII, 10
Учитель спросил Боюя:
— Читал ли ты «Песни царства Чжоу» и «Песни царства Шао» из «Канона песнопений»? Тот, кто не читал их, подобен человеку, что уперся в стену!
* * *
«Песни царства Чжоу» («Чжоу нань») и «Песни царства Шао» («Шао нань») — две части из «Канона песнопений», в которых идет речь о самосовершенствовании и добродетельных нравах, в том числе добропорядочных нравах жен правителей в южных царствах.
XIX, 5
Цзы Ся сказал:
— О том, кто ежедневно узнает то, чего он не знал, и ежемесячно восстанавливает то, что изучил, можно сказать — любит учиться.
XIX, 13
Цзы Ся сказал:
— Если от службы остается свободное время, то посвящай его учебе. А если от учебы остается свободное время, то посвящай его службе.
Как-то правитель области Шэ попросил ученика Конфуция Цзы Лу рассказать ему о его учителе, но Цзы Лу ничего не ответил. Узнав об этом, Конфуций произнёс: «Почему бы тебе не сказать об этом просто так: это такой тип человека, который забывает о еде, стараясь решить какую-нибудь проблему, что повергла его в глубокие раздумья, который столь преисполнен радости, что забывает о своих заботах, и который не замечает даже натиска старости».
Ученики оставили немало записей о Конфуции в повседневной жизни. Они разбросаны по всем главам «Лунь юя», хотя большая часть их содержится в седьмой главе. Это просто фиксация поведения Мудреца для будущих поколений — запись без трактовки, без объяснений, без комментариев самого Учителя в расчете на то, что лишь в дальнейшем можно будет понять сам масштаб личности и смысл его поведения. Ну что может нам дать упоминание о том, что Конфуций «поднимался на повозку, держа спину прямо и ухватившись за веревочные поручни. Сидя в повозке, назад не смотрел, быстро не говорил, распоряжений не давал» (Х, 26)? А вот и другой «отчет» о привычках Учителя: «Когда он спал, то не лежал как мертвый; когда был дома, то не сидел как при гостях» (Х, 24), т. е. на коленях на циновке. Обычно ел не много и от имбиря никогда не отказывался. Он не ел испортившуюся рыбу или протухшее мясо (Х, 8) — разве можно как-то по-другому? В тот день, когда он плакал, он не пел (VII, 10) — интересно, насколько это действительно значимо? Но все эти незначительные описания и эпизоду — части, из которых складывается мозаика личности Конфуция. Что здесь сущностно, поистине значимо, а что мелочно и никчемно, не знают даже его ученики. Поэтому они и записывают все, что сами подмечают, позволяя последующим поколениям давать оценки.
Правитель древнего Чжоу Вэнь-ван на охоте (изобр. XI в.) Подобно своему идеалу, Конфуций «стрелял птицу летящую и не стрелял птицу сидящую»По словам учеников, он «ласков, уважителен, скромен, уступчив» (I, 10), поэтому всегда располагал к себе людей. Когда его не одолевали дела, он был радостен и безмятежен (VII, 3)
Как всякий наставник, он превыше всего ценит именно дела, а не рассуждения, и с этой точки зрения Конфуций не философ, то есть не тот, кто «любит мудрствовать», а тот, кто настраивает мысли других так, чтобы те действовали безошибочно, безукоризненно и в соответствии с ритуалом. «У того, кто беззастенчиво произносит слова, с трудом исполняются дела» (XIV, 20). Для него цзюньцзы тот, то «прежде претворяет слово в дело, а затем следует им» (II, 13).
