Нужен один вдох, чтобы доставить количество кислорода, необходимого для четырех сокращений сердечной мышцы. Необходимо одно сокращение сердечной мышцы, чтобы доставить объем кислорода для четырех сокращений мышечных волокон поперечно-полосатых и гладких мышц. Синхронизированный ритм между числом дыханий, систол и поступлениями кислорода к мышечным волокнам очевиден. Красные кровяные тельца — это векторы, транспортеры кислорода. Если бы кислород был просто растворен в крови и не связан с эритроцитами, сердце, чтобы обеспечить дыхание тканей, должно было бы биться в 40 раз быстрее, чем оно это делает”.
За 24 часа нормальный индивидуум вдыхает и выдыхает 13 тыс. л воздуха. Это означает приблизительно 5 млн. л воздуха в год, если взять за основу поверхностное дыхание 500 см3 при одном вдохе. Из 21 % кислорода только 6 % адсорбируются тканями тела. Известно, что в выдыхаемом из легких воздухе содержится еще от 14 до 15 % кислорода, доказательством чему служит метод искусственного дыхания “рот в рот”, который в противном случае был бы неэффективен.
Обычно сердце делает около 72 ударов в минуту. Это позволяет 5 л крови совершать полный круг в организме приблизительно за полминуты. Вспомним, что кровь транспортирует кислород к клеткам и тканям тела по артериям и выводит оттуда углекислый газ через вены.
Мы могли бы продолжать общение с цифрами до бесконечности. И перелистав большинство учебников по погружению, вы заметите, что авторы любят их. Конечно, и в апноэ почти все процессы и явления могли бы быть переданы и объяснены частично цифрами: здесь уравнение… там кривая…. неоспоримые математические доказательства в поддержку того… и этого… Это очень впечатляет в количественном отношении. Но в качественном?..
Самый типичный пример человеческой ошибки вследствие затуманивания цифрами, во всяком случае в области глубоководных погружений, был преподан нам впервые приблизительно 15 лет назад, когда Энцо Майорка преодолел рубеж того, что официально считалось абсолютным пределом выносливости человека к действию давления. Он составлял 50 м и был определен теми теоретиками, которые слишком доверялись расчетам и цифрам и, конечно, не читали Ицуо Цуда. Чтобы понять значение этой ошибки, необходимо иметь некоторые основные знания физики апноэ.
Рассмотрим теперь “качественную” точку зрения на воздух и дыхание. Возьмем, к примеру, случай последователя йоги, хорошо усвоившего науку Пранаямы, контроля за дыханием. Несмотря на то что он принимает к сведению все эти цифры и соглашается с ними, такой индивидуум не представляет, что ему делать с этими цифрами. Он слишком хорошо усвоил представление о жизни как о явлении качественном, а не количественном. Другими словами, приверженца йоги не удовлетворяет одно лишь объяснение дыхательного акта. Его интересует сам процесс, и он захочет совершить его как можно лучше, чтобы понять его изнутри, а не снаружи. Захочет овладеть им, превратиться в него и, поступая таким образом, извлечет из него сущность, возьмет все его достоинства, все наслаждения, все ощущения, в которых эта функция дыхания — ключ — позволяет посвященному человеку открыть в себе путь познания во всех областях: физической, психической, умственной, духовной.
Важно, чтобы читатель хорошо понимал, о чем идет сейчас речь, иначе он не сможет овладеть тем, о чем далее узнает.
Моя точка зрения на апноэ близка концепции йоговской Праны и науки контроля Праны (контроль за дыханием: Пранаяма). Если бы великий французский поэт Жан де Лафонтен был знаком с понятием подводного погружения, он, без сомнения, сочинил бы басню про апноистов. Черпая из его обширного наследия, я бы выбрал две очень известные басни для иллюстрации основных методов вентилирования легких перед погружением в апноэ. Первая из них была бы “О жабе, которая хотела стать быком”. Маленькое животное кончило тем, что разорвалось от воздуха, пытаясь раздуть себя до размеров быка. Эта басня подводит нас вплотную к вопросам гипервентиляции. Другая басня, “О дубе и тростинке”, символизирует систему дыхания йогов, или Пранаяму: тростинка, гнущаяся при буре, выживает, тогда как крепкий дуб, противопоставив свою силу, ломается. Духовное и материальное в нас действует вместе, в полном согласии, склоняясь перед любыми испытаниями, приспосабливаясь к любым условиям, вызываемым окружающей средой.
Можно было бы написать целую главу об этом способе легочной вентиляции, позволяющем значительно и быстро увеличить время апноэ. Но книга не предназначена специалистам погружения, она скорее для массового читателя, немного разбирающегося в вопросе.
Гипервентиляция представляет собой серию довольно форсированных вдохов и выдохов, предшествующих остановке дыхания. Количество этих глубоких и быстрых движений не должно превышать двадцати и никогда не должно приводить к ощущению мурашек в конечностях и головокружению. Происходит самая настоящая “чистка” альвеолярного воздуха от углекислого газа, падение его парциального давления (через две минуты в артериальной крови содержание CO2 может уменьшиться на 50 %), и возрастает, правда незначительно, парциальное давление O2 (на 30 % через две минуты). В действительности насыщенность крови кислородом не увеличивается.
Говоря о гипервентиляции, проще всего сослаться на многочисленные учебники, описывающие и воспроизводящие ее в цифрах, кривых, химических формулах и различных сопровождающих ее схемах и явлениях. Я попытаюсь дать здесь еще одно о ней представление, наиболее простое и яркое. Когда подводник-апноист совершает гипервентиляцию, т. е. вентиляцию сверхусиленную (не путать с “суперокислением” — неподходящим термином, который относится к серии дыхательных актов с чистым кислородом), он очищает свои легкие от углекислого газа и слегка повышает процентное содержание кислорода.
Задача CO2 — вызвать дыхательный рефлекс. Когда его давление повышается, сеть тонких нервных окончаний (рецепторы) немедленно посылает сообщение в луковицы спинного и головного мозга, дыхательные центры, откуда и следует команда начать дыхательный акт. Следовательно, углекислый газ можно считать сторожевым псом, сигнализирующим об опасности. При гипервентиляции пес временно выставляется за дверь. Проходит время, и организм использует кислород, накопленный во время гипервентиляции, его парциальное давление начинает быстро уменьшаться, и, следовательно, содержание CO2 в крови растет, но вследствие предварительной промывки не так быстро достигнет той величины, при которой необходимый рефлекторный сигнал заставит сработать по команде головного мозга пусковой механизм дыхания. Опасность заключается в том, чтобы сторожевой пес не вернулся в дом слишком поздно и успел сослужить свою службу. В противном случае нарушение пропорции в системе “кислород — углекислый газ” в сторону увеличения последнего приводит к обмороку вследствие аноксии (отсутствие кислорода в организме или отдельных органах, тканях, крови. При полной аноксии наступает смерть).
Такая неожиданность подстерегает ныряльщика во время подъема после погружения в апноэ на участке последних 10 м до поверхности, в зоне, где разница давлений и их воздействие на организм наиболее чувствительны. Доктор Раймонт Скирли назвал ее зоной “обморочного свидания”. Здесь парциальное давление кислорода может упасть до нуля прежде, чем CO2 (бедный сторожевой пес опаздывает не по своей воле) успеет выполнить свою функцию: вызвать сигнал тревоги и послужить стимулом дыханию. Результат: потеря сознания. Можно было бы сказать, что истинная, настоящая опасность классической гипервентиляции заключается в нечестной игре с организмом. Она создает анормальную ситуацию иллюзорного благополучия, которая очень быстро переходит в свою противоположность.
Первая ошибка, которую нужно избегать, — не бороться с идущими минутами. Раз есть борьба, значит, есть конфликт, есть физическое и психическое противодействие, вызывающее эффекты, противоположные тем, которых ждут, погружаясь в море, мечтая о полном расслаблении. Как это ни кажется парадоксальным, чтобы хорошо задерживать дыхание, нужно не думать о том, что его надо задерживать. Надо делать это, не думая об этом: надо стать самим действием. Когда я посещал Храм реки в Яватано префектуры Ито, мой учитель Иосидцуми Ацака, которого я дружески называл О Шо Сан, чувствовал во мне какую-то озабоченность. Это было действительно так, меня волновали некоторые технические и материальные проблемы, относящиеся к организации моих рекордов 1970 г., что, несомненно, отражалось на моем лице. Он успокаивал меня на своем небесном сильно японизированном английском языке, говоря, улыбаясь: “No tinkin… no tinkin” (He думай). Часто во время наших бесед он довольно просто отгонял поток моих мыслей и вопросов, относящихся к какой-нибудь мучившей меня философской проблеме и находившихся в моем подсознании, давая мне хороший удар палкой по спине. Послание было прямое, исчерпывающее, лишенное бесполезных слов, и я не думал больше о проблеме. Я не хочу сказать, что достаточно перестать думать о проблеме, как она перестанет существовать, однако это в значительной степени так. Во всяком случае по отношению к апноэ метод действует.
