— Кто эта женщина?
Он взглянул на меня; он повернул голову назад так, чтобы хорошо видеть мое лицо, так как мы сидели друг за другом.
— Да, вы правы. Она — нечто большее, чем знахари и ауаhuаsсегоs, которых вы хорошо знаете. — Он немного повернулся на сиденье, чтобы лучше видеть меня. — Она — шаман Северного Пути, — сказал он. — Она овладела искусством целителя и духовного воина, заклинающего страх и побеждающего смерть — это дело Южного и Западного Пути; она отлично владеет энергетическим телом и знает песни джунглей, растений и животных. Она посвятила последние сорок лет жизни Урокам Северного Пути. Она наследница Еl Viejо. Она освободила себя от течения времени. Она научилась быть невидимой и подтвердила достоверность тайны, которая столь грандиозна, Что мы храним ее в секрете даже от самих себя.
— Три урока?
— Не считайте их Работа всей жизни не должна сводиться к формулам. Я поспешно кивнул и спросил его: — А вы? — Он поднял на меня брови. — Однажды вы сказали мне — я это записал и всегда повторяю, — что мало кто завершает Волшебный Круг; многие довольствуются остановкой на полпути…
— Те, кто овладел Юным Путем, часто становятся знахарями-целителями, — сказал он. — Ауаhuasceros — это шаманы Западного Пути…
— Но существует несколько настоящих людей знания, — продолжал я. — Ваша работа…
Он вежливо перебил меня:
— Да, я завершил работу на Северном Пути. Я знаю то, что знает Ла Маскадора, но она занимает особое, почетное место среди моего народа и несет ответственность, которую я не могу брать на себя. Различия между нами заключаются в нашем видении будущего и нашей работе в качестве учителей — это наша работа на Восточном Пути. Давным-давно она решила посвятить себя изучению наших обычаев непосредственно на земле Инков. Она действительно живет большую часть года в горах среди снегов в маленьком домике с небольшой группой учеников — некоторые обучались у нее в течение почти пятидесяти лет. Она служит своему народу — нашему народу, — согласно старым обычаям. — Он протянул руку, как бы предлагая мне пример для иллюстрации. — Когда отмечают праздник Тела Христова, она спускается с ари и приносит глыбу льда со священной вершины, где находится ее жилище. И так получается, что при праздновании Святого Причастия Тела Христова люди имеют возможность вкусить от тела священных гор. Это лишь один из путей ассимиляции традиций наших предков с традициями наших завоевателей.
— Свою жизнь она посвятила сохранению ритуалов и обычаев предков. Это ее выбор, ее понимание Восточного Пути. Однако я давным-давно понял, что новые шаманы, новые смотрители земли никогда не начнут свой путь отсюда. Они придут с севера. Их породит ваша культура, те, кто уже управляет физическим миром. Я изучил все, что возможно, в области философии и традиций, теперь таких далеких от моего народа, понял суть каждой из них и пытался обучить этому своих студентов, тех, кому посчастливилось поступить в университет. Я разрываюсь между городом и деревней, между обязанностями профессора и долгом индейца. Но я никому никогда не открывал того, что знаете вы.
Я надолго задумался над его словами. Над их глубоким смирением, над скрытым в них комплиментом. Никогда ранее я не ощущал так остро всей важности сказанного, того, что знал он и что все это могло значить.
Мы приехали в Пуно в семь часов пополудни.
В ста двадцати милях юго-восточнее Куско плодородные поля аltiрlano на высоте двенадцати с половиной тысяч футов над уровнем моря сменяются безжизненным терракотовым ландшафтом. Земля здесь имеет цвет толченой керамики, а небо — ляпис-лазури, и в этой разреженной атмосфере сияет бело-горячее Солнце. Это земля El lаdо Sаgrаdо, священного озера-моря Титикака, самого высокогорного судоходного водоема на Земле.
Титикака в Южной Америке то же самое, что Виктория в Африке. Оно покрывает площадь 3200 квадратных миль между Перу и Боливией; его считают истоком Амазонки. Его «Лунные горы» называют также Согdillerа Rеаl, Царскими Кордильерами в Андах, на вершине мира. Эту выжженную землю, место рождения самых древних культур обеих Америк — племен вари и тиагуанако, ассимилированных инками, — унаследовали индейские племена аймара, а воду — племена урос. Аймара обрабатывают богатую минералами почву и выращивают основные продукты питания, открытые и окультуренные их предками: кукурузу, картофель, quiпоа и кiwichа.
А индейцы урос «культивируют» воды легендарного озера. Меньше ста семей этого коренного народа живут на двадцати-тридцати рукотворных плавучих островах из тростника, дрейфующих по поверхности Титикаки. Люди робкой и суеверной культуры, они уже более тысячи лет косят тростник над озером, строят свои серповидные челны и ведут жизнь на плаву. Пожалуй, они лучше всех приспособились к духу непостоянства, который царит повсюду в атмосфере этих полумифических мест. Этот дух чувствуется и в разлагающихся под их ногами островках, и во временном поселении аймара в Пуно, городе-гавани на перуанском берегу озера.
Мы прибыли во время пик. Привокзальный рынок был переполнен людьми. Выйдя из вагона, мы очутились в толпе, нам ежеминутно приходилось увертываться от такси сhоlos — рахитичных трехколесных повозок-велосипедов с рикшами — это самый распространенный способ передвижения в городе. Уже смеркалось, тени становились непривычно длинными, и местность окрасилась в тот обманчиво теплый оранжевый оттенок, за которым сразу следует холодная ночь. Антонио сделал несколько покупок; каждый из нас приобрел себе пончо.
Когда Солнце скрылось за Царскими Кордильерами и на рынке зажгли газовые фонари, Антонио взял такси до Силлустани.
То, что можно узнать, но о чем нельзя рассказать, не ограничивается абстрактной эзотерикой. Я знаю, чем стало для меня пребывание в Силлустани: она заострило мои чувства, и ночь, проведенная там вместе с Антонио, навсегда останется в моей памяти, как остаются сновидения, и в старости я не перестану изумляться и гадать, действительно ли это происходило или это был сон, — если я еще способен буду ощущать разницу. Конечно, Антонио с этим не согласился бы, что он и сделал два дня спустя. Он сказал, что если шаман что-то знает, то его долг об этом рассказать, так как опыт шамана — это источник сказки; именно шаман и должен рассказать ее.
До Пуно оставалось миль пятнадцать. Мы ехали по безлюдной грунтовой дороге; косые лучи автомобильных фар не высвечивали ничего особенного, как вдруг наш водитель с беспокойством перегнулся через руль. Он что-то высматривал впереди, но я так и не понял, что именно.
Какой-то ориентир или знак конца дороги? Что бы это ни было, но он наконец решительно остановил машину и сказал что-то Антонио, сидевшему рядом с ним на пассажирском месте. Затем повернул ключ зажигания, и мотор заглох.
— Мы пойдем пешком, — сказал мой друг и открыл заскрипевшую дверцу такси. Я вышел из автомобиля и осмотрелся.
Мы попали, видимо, на Луну. Вокруг не было ничего, кроме разбросанных по поверхности грунта камней. Справа начинался небольшой подъем. Антонио глубоко вдохнул свежий воздух и улыбнулся мне. При свете луны его лицо казалось мертвенно-бледным.
— Дальше он не поедет, — сказал он. — Он будет нас ожидать.
Антонио взглянул налево, дал мне знак следовать за ним и тронулся в путь. Я был уверен, что скрип наших ботинок был единственным звуком на несколько миль вокруг; внезапно двигатель автомобиля чихнул раз, другой, завелся, переключилась передача; мы остановились, провожая глазами красные габаритные огни, удалявшиеся в сторону горизонта. Мы переглянулись, и Антонио пожал плечами.
— Мы потом отыщем его, — сказал он, повернулся и пошел дальше.
Мы достигли гребня косогора, и я впервые увидел Силлустани. После подъема занавеса сцена остается во мраке. Постепенно свет становится ярче и возникают декорации. Видеть Силлустани в серебристых тенях от черного до белого, быть очевидцем алхимических превращений серебристых красок в золотые по мере восхода солнца — значит видеть нечто незабываемое. В этих местах дни окрашены в белое золото, а ночи в цвет полированного серебра; к Силлустани лучше всего приближаться ночью, при свете луны.
Мы стояли на широком плоском мысе полуострова на высоте двухсот футов над черным зеркалом небольшого озера, в котором среди ослепительной ряби серебристого цвета отражалась почти полная луна. Посреди озера на фоне искрящегося лунного света вырисовывалось что-то нереальное — остров, вздымающаяся из воды усеченная скала, гора, чью вершину когда-то снес один молниеносный удар небесного серпа, — она была идеально плоская и совершенно гладкая. Но не от вида этой географической аномалии у меня перехватило дыхание, а от того зрелища, которое постепенно очерчивалось в моем периферийном поле зрения.
