Наталья - Слова-лекари. 15000 нашёптываний, здоровье и деньги дающих и беду отводящих

Заговор на остановку крови

Ехал человек стар, конь под ним карь, по ристаням, по дорогам, по притонным местам. Ты, мать-руда жильная, жильная, телесная, остановись, назад воротись. Стар человек тебя запирает, на покой согревает. Как коню его воды не стало, так бы тебя, руда-мать, не бывало. Слово мое крепко!

На море на окияне, на острове на Буяне, стоит дуб: ни наг, ни одет. Под дубом сидят тридевять три девицы, колят камку иглами булатными. «Эй вы, девицы красные, гнется ли ваш булат?» – «Нет! Наш булат не гнется». Ты, руда, уймись, остановись, прекратись. Слово мое крепко!

Летит ворон без крыл, без ног, садится ворон к рабу Божьему (имя) на главу и на плечо. Ворон сидит, посиживает, рану потачивает. Ты, ворон, рану не клюй, ты, руда, из раны не беги. Идет старец, всем ставец, несет печать. Ты, старец, остановись, ты, ворон, не каркай, ты, руда, не капни. Крови не хаживать, телу не баливать. Пух, земля – одна семья. Будь по-моему!

Чуда водяной! Возьми зуб ломовой у раба Божьего (имя). Не болят у раба Божьего (имя) зубы; болят зубы у кошки, у собаки, у лисицы, у волка, у зайца, у крота, у быка, у коровы, у свиньи, у лошади, у козла, у барана, у овцы по вся дни, по все часы, по всю их жизнь, злым мученьем и сокрушеньем.

Два брата камень секут, две сестры в окошко глядят, две свекрови в воротах стоят. Ты, свекор, воротись, а ты, кровь, утолись; ты, сестра, отворотись, а ты, кровь, уймись; ты, брат, смирись, а ты, кровь, запрись. Брат бежит, сестра кричит, свекор ворчит. А будь мое слово крепко на утихание крови у раба Божьего (имя), по сей час, по сию минуту!

Змия Македоница! Зачем ты, всем змиям старшая и большая, делаешь такие изъяны, кусаешь добрых людей? Собери ты своих теток и дядей, сестер и братьев, всех родных и чужих, вынь свое жало греховное из тела раба Божьего (имя). А если ты не вынешь своего жала, то нашлю на тебя грозную тучу: каменьем побьет, молнией пожжет. От грозной тучи нигде ты не укроешься: ни под землею, ни под межою, ни в поле, ни под колодою, ни в траве, ни в сырых борах, ни в темных лесах, ни в оврагах, ни в ямах, ни в дубах, ни в норах. Сниму я с тебя двенадцать шкур с разными шкурами, сожгу самою тебя, развею по чистому полю. Слово мое не прейдет ни в век, ни вовек!

На море на окияне, на острове на Буяне, стоит дом, а в том доме сидит старица, и держит она жало. Ты, старица, возьми свое жало и прииди к рабу Божьему (имя). Вынь из раба Божьего (имя) жало смертное. Заговариваю раны болючие на руках, на ногах, на голове, во лбу и в затылке, на бровях и подбородке. Будьте во веки веков на собаке черной, серой, красной, седой, рыжей, белой, сидите и вовек не сходите.

На море на окияне, на острове на Буяне, лежит бел-горюч камень Алатырь, на том камне Алатыре сидит красная девица, швея-мастерица, держит иглу булатную, вдевает нитку шелковую рудо-желтую, зашивает раны кровавые. Заговариваю я раба Божьего (имя) от порезу. Булат, прочь отстань, а ты, кровь, течь перестань.

Сяду у воды на малый срок. Не будь беды на родной порог! Сяду у воды – и станет легче. Не будь беды ни утром, ни вечером! Сяду у воды, лицо омою. Не будь беды ни летом, ни зимою! Сяду у воды, прикрою веки. Не будь беды ни сейчас, ни вовеки! Ни сейчас, ни вовеки!

Посреди окиян-моря выходила туча грозная с буйными ветрами северными, подымалась метель со снегами, нагонялись волны на высок терем, налетали орлы черны на широк дол. Выходила красная девица к загорному студенцу; во тоске, во кручине, садилась красная девица вокруг студенца, а сама говорила таковы речи: «Гой ты, туча грозная, со буйными ветрами! Умчи ты, туча грозная, тоску со печалью от красной девицы (имя) на окиян-море, застели ей путь и дороженьку метелью со снегами, прикрой призороки бело-серыми волнами, приставь в сторожи черных орлов.

Умываю я красную девицу (имя) из загорного студенца ключевой водой; стираю я с красной девицы (имя) все узороки с призороками; отмахиваю я от красной девицы (имя) зловещих воронов с воронихами, с ворончатами.

Отгоняю я от красной девицы (имя) ее заклятого врага: того врага, что заронил призороки в ее тело белое, в ее сердце ретивое; того врага, что затмил очи ясные, погубил красоту девичью; того врага, что сгубил семью почетную, отнял дочь от матери, что сокрушил отца безвременьем дочерним».

Заговариваю мои заповедные словеса сим моим крепким заговором на отгнание призороков от рабы Божьей (имя), по сей день, по сей час, по ее жизнь. А будет заговор ничем не порушим: ни водою, ни землею, ни огнем, ни аером, ни словом, ни духом. А быть ему во всем по тому, как уряжено мною! А буде кто покусится порушить мой заговор, ино ему провалиться в бездны преисподние, в яму угольную, – а красной девице (имя) быть подобру-поздорову!

От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, от пути до перепутья пролегала путь-дороженька, всем дорогам старшая и большая. По той дорожке шли дщери Иродовы, несли во руках пруты ивовы, а шли они во мир кости сушить, тело знобить, недугами мучить.

От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, на путях и перепутьях вырастала травушка со муравушкой. На той травушке со муравушкой сидели тоска со кручиной, а сидели они да подумывали: как бы людей крушить, сердца щемить, света не возлюбить?

От востока до запада, от севера до юга, от реки до моря, среди белокаменной Москвы стоит терем боярский. В том тереме боярском сидит во тоске красная девица по незнаемой беде.

Вы, дщери Иродовы, не ходите по пути и дороженьке на мир кости знобить, тело сушить, людей мучить. А идите вы на травушку со муравушкой, что на ту травушку, где сидят тоска со кручиной. И велите вы тоске со кручиной, чтобы они изгнали из ретива сердца красной девицы, рабы Божьей (имя), наносную тоску. А не покорится вам тоска со кручиной – ино вы учините бить во пруты ивовы. Заговариваю сим моим заговором крепко-накрепко. А кто мой заговор возодолеет – и ему провалиться сквозь тартарары.

Летит птица за моря, бежит зверь за леса, бежит дерево в дерево, мать-земля в свою мать-землю, железо в свою мать-руду – так бы черная немочь бежала в свою мать-тартарары, во тьму кромешную, и бежала б назад не ворочаючи, и был бы раб Божий (имя) жив и здоров. А буде ты, черная немочь, моим речам покорища не дашь, велю тебя птице за моря унесть, зверю в лес затащить, мать-земле в свою мать-землю сыру заложить, железу в свою мать-руду заковать! И будет тебе горе великое, а раб Божий (имя) жив и здоров!

Замыкаю свои словеса словом великим, им же замыкаются все недуги с полунедугами, все болести с полуболестями, все хворобы с полухворобами, все корчи с полукорчами. А замыкаю я мое слово великое на раба Божьего (имя) от черной немочи, по сей день, по сей час, по всю его жизнь.

Ты, небо, слышишь, ты, небо, видишь, что я хочу делать над телом раба Божьего (имя). Звезды вы ясные, сойдите в чашу брачную; а в моей чаше вода из загорного студенца. Месяц ты красный, сойди в мою клеть; а в моей клети ни дна, ни покрышки. Солнышко ты привольное, взойди на мой двор; а на моем дворе ни людей, ни зверей. Звезды, уймите раба Божьего (имя) от вина; месяц, отврати раба Божьего (имя) от вина; солнышко, усмири раба Божьего (имя) от вина. Слово мое крепко!

Иду я по чистому полю, навстречу бегут семь духов с полудухами, все черные, все злые, все нелюдимые. Идите вы, духи с полудухами, к лихим людям, держите их на привязи, чтоб я от них был цел и невредим во пути и на дороге, во дому и на лесу, в чужих и на родных, во земле и на воде, во обеде и на пиру, во свадьбе и на беде. Мой заговор долог, мои слова крепки. Кто мое слово испровержет – быть ему во всем по-иному, похуду-понедобру, как вопреди сказано.

Сажусь в сани, крытые бобрами, и соболями, и куницами. Как лисицы и куницы, бобры и соболи честны и величавы между панами и попами, между миром и селом, так мой нарожденный сын был бы честен и величав между панами и попами, между миром и селом.

Еду на гадине, уж погоняет, а сам дюж. У панов и судьев полон двор свиней, и я тех свиней переем. Суд судом, век веком!