Ознакомительная версия.
Дом Герцена
Одним словом, несчастливое место для искусства. Хотя и любимое для прогулок. Вот только сейчас, октябрьским вечером, на этом бульваре почему-то никого…
Опять вдруг повеяло жутким холодом. Или у меня нервы расшалились… Фонари неожиданно потускнели, словно напряжение на линии упало. Остовы деревьев впились в черное небо. Ох, надо перейти на мостовую, поближе к домам. Там хоть какой свет от окон.
Я покрутила головой – вон, слева, там, где нечетные дома, в окнах вспыхнул яркий свет. Со стороны бульвара как раз обнаружился сход, и я рванула на мостовую. Окно старинного, надстроенного явно позже дома (кажется, № 17) распахнулось. Послышались веселые голоса, русские и французские, то ли спор, то ли смех. Потом заиграло фортепьяно. И чей-то обворожительный голос произнес:
– Прекратите спорить, господа! Извольте перестать и слушать музыку. Иначе я отбуду!
Я застыла под окном. Опять старый штиль? «Господа», «извольте», «отбуду» – да что же это такое?! Или это какие-то французские гости Москвы, говорящие так, как говаривали их предки, эмигрировавшие из Страны Советов после революции? Скорее всего.
И тут открылась дверь дома. (Откуда взялась, непонятно. Я же рядом стою, но ее не заметила. Или в темноте не видно?) На улицу выскочила маленькая, полненькая, кругленькая фигурка, одетая во что-то темненькое, обволакивающее.
– Ах! – проговорила фигурка. – Кто тут? Откуда? Кто впустил?
Я оторопела. Что значит откуда? Иду по улице. Как это: кто впустил? Любой может ходить по Москве.
– И почему так одета? – наседала незнакомка. – Неприличие полное – где юбка?! – И дамочка ткнула зонтиком в мою мини-юбку.
Понятно. Дамочка из тех, кто до сих пор не приемлет юбки такого размера. Терпеть не могу ханжей! И я ответила резко:
– Пора привыкнуть! Так ходят давно!
– Давно? – Дамочка призадумалась. – Ах, опять не туда вышла! Вечно забываю, что следует делать. Так какой ныне год, девонька?
Девонька (надо понимать, это я) то ли раскрыла рот в изумлении, то ли застучала зубами от испуга. Подсознание подсовывало дикую версию: старинная речь, дверь, которой не было, странное поведение дамочки, идиотское замечание «не туда вышла» – что это?! Неужели опять портал с путешественницей во времени? Ведь говорила же моя утренняя знакомая актриса, что порталы проходят по местам силы, а уж Тверской бульвар ее набрал и от истории и от трагедий в немереных количествах. Но разум отказывался во все это верить. Должно быть, какое-то реально-разумное объяснение!
– Что застыла как столб! – наседала дамочка. – Говори немедля – какой ноне год? – И дамочка скинула капюшон своей хламидки, чтобы лучше видеть меня.
Я прислонилась к стене дома. Опять старушка! Голос молодой и даже завораживающий, хоть и повелительный. Но лицо в жутких морщинах… Ей же лет сто! Да что сегодня в Москве – день престарелых, что ли?!
Мой разум бился с интуицией, пытаясь объяснить то, что происходит. В этой битве я и сама утеряла способность думать, вспоминать. Какой день, какой год?.. И я прошептала:
– Ноне… ныне… Да скоро уже двадцатый век кончится! И что она на это скажет?
Старуха не смутилась нисколечко. Только поинтересовалась, снова ткнув в меня зонтиком, словно в увлекательную картинку:
– И теперь так носят? А что – для молоденьких может быть забавно. А знаешь, девонька, однажды я тоже явилась свету, как ты, бесстыдница. Я выиграла пари у мон ами Алексиса. Ну ты ведь знаешь Алексиса?
Я помотала головой.
– Алексис, граф Аракчеев, фаворит императора Александра Первого. Ты должна его знать! Про него еще наш поэтический шалопай Саша Пушкин написал:
И Совета он учитель,
А царю он – друг и брат.
Аракчеев?! Это же точно XIX век. И у четверостишия Пушкина было начало:
Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель.
Да что же это такое?! Может, я сплю или вообще умом тронулась? Передо мной же точно привидение – и, между прочим, не первый раз за день…
Я попыталась перекреститься. Рука описала охранительный крест, но древняя подруга Аракчеева и глазом не моргнула, тарахтя без умолку:
– Вспомнила? Так вот я выиграла у монамишки Алексиса пари, и он должен был исполнить любое мое желание. И я пожелала, чтобы он меня из теплой постельки в одной батистовой рубашечке вынес на руках прямо в свою государственную приемную. И он вынес! Правда, это было не здесь, а в Петербурге. А там, представляешь, – просители смиренно ожидают аудиенцию, а тут мы – он в мундире, а я в прозрачном батисте. О, мы жили весело!
Император Александр Алексису тогда на вид поставил, а обо мне только и сказал: «Бесстыдница!» А в газетах написали: «Граф Аракчеев абонировал тело прелестной Варвары Петровны». Варвара Петровна – это я! – Столетняя любовница кокетливо склонила головку. – По первому мужу – Пуколова, а по второму – Крекшина. Вот мы и представлены. – И она затараторила вновь: – Этот дом я купила уже после смерти и незабвенного Алексиса, и милейшего Крекшина. Кажется, году эдак в 1852-м или в 1864-м, сейчас уже и не упомню. На месте старого велела построить новый дом. Но сама тут не живу. Мне больше по вкусу домик на Поварской. Ты знаешь Поварскую улицу?
– Да… – Я потихоньку стала приходить в себя. – Но сейчас она называется улицей Воровского.
Старая дамочка фыркнула:
– Нельзя иметь такое странное название! Как можно быть улицей воров?! Вот увидишь, скоро опять переименуют! Там же искони жили царские повара. Моя усадьба такая премиленькая, кругом арочки светленькие. Дом на каменном фундаменте под нумером девять. Не была там?
– Нет…
– Конечно, в твое время туда так просто не попасть. Там посольство Кипра.
– А откуда вы знаете?
– Я же там живу. И иногда, когда путаюсь, попадаю в твое время. Так что знаю.
И тут мое любопытство взяло верх.
– Как же вы путаетесь?
– По собственной невнимательности. Когда выходишь из дома в своем времени, надо оставить какую-то вещь, с которой пришла. Я вот специально захватила с собой зонтик. Но года, голова дырявая… Собралась выходить и схватила его с собой.
– Но как вам удается ходить по времени?
– А я и сама не знаю! – Лукавые, хоть уже и выцветшие глаза старушки вспыхнули. – Видно, так Бог сулил. Вроде и жила-грешила, любовников привечала, богатство расточала, мужей схоронила, а вот чем-то приглянулась Господу. А может, этому городу. Стала вечной москвичкой. Впрочем, я думаю, что это от пророчества французской гадалки Ленорман. Но с другой стороны, не все вечные москвичи у нее побывали, а ведь тоже живут. Конечно, не все так беспечны, как я. С незнакомыми людьми не разговаривают. Обычно выдают себя то за артистов в костюмах, то за тех, кто бродит по вечерам-маскарадам. Ну а я вот такая беспечная. А может, как говаривал император Александр, бесстыдная.
Все рассказываю, не таясь. А чего таиться, я уже умерла давно! Хуже не будет. Вот этот дом, например, я построила как точную копию моего парижского особняка. Даже отделку приказала сделать точь-в-точь. Хочешь взглянуть?
Я шарахнулась от нее:
– Нет уж!
– Отчего же, девонька? Пойдем!
Старуха схватила меня за рукав.
Сердце у меня забилось так, словно хотело пробить грудную клетку. Стало совсем нечем дышать, воздух вокруг застывал, как на морозе.
– Не бойся, идем со мной!
Старуха потащила меня к двери в стене. Тощие пальцы, заострившиеся от старости, больно вцепились в руку. Я попыталась вырваться – не получалось! Но вдруг…
– Оставь ее, Варвара Петровна! – прогудел чей-то голос.
Старуха обернулась:
– Ты, что ли, Михалыч?
– Я. Оставь барышню. Она мне двенадцатый рубль дала. Сама знаешь, сейчас народ жадный, копейки не выпросишь. За двенадцатым рублем пришлось два дня к телеграфу захаживать. Да-с! Уж обратно отчаялся домой-то попасть. Тебе хорошо, шепнула заветное слово – и опять в своем времени. А мне дюжину рублей собирать приходится. Стою, аки голытьба на паперти… Конечно, у каждого свои приемы, но я барышне благодарен. Так что, сделай милость, не тронь ее!
Старуха вздохнула:
– Жаль… Редко ведь нового человечка в доме примешь. Старые-то надоели.
– Ничего, еще найдешь новенького, – прогудел Михалыч. – Ты же можешь выходить, когда сама захочешь. А у меня таких привилегий нету-с. Я не по своей воле в разных временах да местах оказываюсь. Меня сила затягивает.
Любопытство во мне снова пересилило страх.
– Но как это получается?
– Ничего сказать не могу-с, барышня. Сам не ведаю. Вот сей миг сидел я в лучшем тверском ресторане. Да-с! Только заказал раков. Но потянуло… И вот я тут.
– Не везет тебе, Иван Михалыч! – усмехнулась Крекшина. – От эдакого удовольствия оторвали.
У меня мороз по коже пошел: а если б этого тверского бродягу не выдернули некие потаенные силы, кто бы мне помог?! Бессмертная, как Кощей, старушенция точно затянула бы меня в свое время!
Ознакомительная версия.
