Через два часа Холли решила, что я уже достаточно отдохнул, и снова поднялась ко мне. Открыв дверь спальни, она увидела, что я лежу в прежнем положении, но, подойдя ближе, заметила, что мое тело не расслаблено, как обычно во сне, а напряженно вытянуто. Она включила свет и увидела, что меня сотрясает сильная судорога, нижняя челюсть неестественно выдвинута, а раскрытые глаза закатились так, что видны только белки.
— Эбен, скажи хоть что-нибудь! — закричала она.
Я не отвечал, и она позвонила по телефону 911. Скорая была на месте уже через десять минут. Меня быстро перенесли в машину и повезли в центральную больницу Линчберга.
Если бы я был в сознании, то объяснил бы Холли, что именно перенес за те ужасные минуты, пока она ждала скорую помощь. Это был эпилептический припадок, без сомнения вызванный каким-то невероятно мощным воздействием на мозг. Но, понятно, я не мог этого сделать.
В течение следующих семи дней жена и другие мои родственники видели только мое неподвижное тело. Что происходило вокруг меня, я вынужден восстанавливать по рассказам других. Во время комы моя душа, мой дух — назовите, как хотите, ту часть моей личности, которая делает меня человеком, — была мертва.
Приемное отделение неотложной помощи больницы Линчберга было вторым по значению во всей Вирджинии, и обычно в будни к 9:30 в нем уже кипела бурная деятельность. Тот понедельник не был исключением. Мое основное место работы находилось в Шарлоттсвиле, но в этой больнице я провел не одну операцию, поэтому хорошо знал ее персонал.
Звонок из машины скорой помощи о том, что в реанимацию везут белого мужчину пятидесяти четырех лет в состоянии эпилептического приступа, получила реаниматолог Лаура Поттер, с которой я тесно сотрудничал около двух лет. Направляясь в приемное отделение, она просмотрела список возможных причин подобного состояния. Это был тот самый список, который я также принял бы во внимание на ее месте: алкогольное похмелье, передозировка наркотиков, гипонатриемия (содержание ионов натрия в крови ниже необходимого уровня), паралич, опухоль мозга или метастазы от нее, кровоизлияние в мозг, абсцесс мозга… и менингит.
Когда меня ввезли на каталке в главный бокс отделения, я продолжал содрогаться в сильных конвульсиях, стонал и беспорядочно молотил по воздуху руками и ногами.
По тому, как я метался и извивался, доктор Поттер сразу поняла, что мой мозг находится в серьезной опасности. Одна медсестра привезла каталку, другая взяла у меня кровь на анализ, а третья заменила опустевший пакет для внутривенного вливания, установленный мне еще дома перед погрузкой в машину. Они возились со мной, а я бился, как пойманная на крючок огромная рыба, что-то нечленораздельно бормотал и издавал животные крики. Лауру тревожило, что у меня наблюдалось нарушение двигательных функций. Это могло означать, что мой мозг не просто поражен, но, возможно, в нем уже происходят необратимые изменения.
Вид пациента в таком состоянии требует привыкания, но Лаура уже достаточно навидалась подобного в реанимации. Однако она никогда не принимала в таком состоянии своего коллегу — врача. Вглядевшись внимательнее в дергающегося и мычащего человека на каталке, она тихо произнесла:
— Эбен, — затем повторила, обращаясь к другим докторам и медсестрам: — Это доктор Эбен Александер.
Все собрались вокруг меня. К ним присоединилась и Холли. Лаура стала расспрашивать ее о том, что могло послужить причиной столь сильного припадка. Не страдаю ли я похмельем? Не принимал лияв последнее время какие-либо галлюциногенные препараты? Получив на свои вопросы отрицательные ответы, Лаура продолжила попытки остановить мой припадок.
Не так давно старший сын уговорил меня пройти с ним суровую физическую подготовку к нашему будущему совместному восхождению на вершину Котопакси в 19 300 футов, находящуюся в Эквадоре, которую сам он покорил в феврале прошлого года. В результате я стал намного сильнее и крепче, так что сотрудникам больницы стоило огромного труда удерживать меня на месте. Спустя пять минут после введения в вену пятнадцати кубиков диазепама я все еще пребывал в исступлении и отталкивал от себя медсестер. Но доктор Поттер с облегчением отметила, что теперь я боролся обеими руками. Холли сказала ей о сильной головной боли перед припадком, что подсказало Лауре взять у меня пункцию спинномозговой жидкости.
Спинномозговая жидкость представляет собой прозрачную водянистую субстанцию, которая циркулирует в спинном и головном мозге, предохраняя их от механических воздействий. Обычный здоровый организм вырабатывает ее около пинты в день, и любое помутнение жидкости показывает наличие воспалительного процесса или кровоизлияния.
Воспаление оболочек головного и спинного мозга, которые находятся в прямом контакте со спинномозговой жидкостью, называется менингитом. В четырех из пяти случаев проникший в мозг вирус приводит к вирусному менингиту, от которого погибают лишь около одного процента заболевших. Однако в одном случае из пяти причиной менингита являются бактерии.
Хотя по сравнению с вирусом бактерия является более примитивным микроорганизмом, она может оказаться более опасным врагом. В отсутствие лечения заболевание бактериальным менингитом обычно приводит к фатальному исходу. Но даже если лечение было предпринято незамедлительно с применением необходимых антибиотиков, количество смертельных исходов колеблется от 15 до 40 процентов от числа заболевших.
Одной из наименее вероятных причин бактериального менингита у взрослых является очень древняя и стойкая бактерия Escherichia coli, сокращенно Е. coli. Точно неизвестно, как давно существует эта бактерия, однако ее возраст оценивается примерно от трех до четырех миллиардов лет. Ее клетка не имеет ядра, и воспроизводится она посредством примитивного, но невероятно эффективного процесса, известного под названием бесполого бинарного деления, проще говоря, деления на две клетки. Представьте себе клетку, в основном состоящую из ДНК, получающую питательные вещества (обычно от других клеток, на которые она нападает и которые пожирает) прямо через стенки. Затем представьте, что одновременно она копирует несколько цепочек ДНК и делится на две дочерние клетки приблизительно каждые двадцать минут. Через час вы получите восемь таких клеток, через двенадцать часов — 69 миллиардов, к пятнадцатому часу — уже 35 триллионов. Этот взрывной рост клеток замедляется лишь тогда, когда они перестают получать питательные вещества.
К тому же E. coli крайне неразборчива в контактах. Она способна обмениваться генами с другими бактериями благодаря бактериальной конъюгации, в результате чего в случае необходимости быстро приобретает новые особенности (в частности, устойчивость к новому антибиотику). Эти примитивные способности позволяют Е. coli существовать на Земле с самого начала появления одноклеточных организмов. В организме каждого человека присутствует бактерия Е. coli — преимущественно в желудочно-кишечном тракте. При нормальных условиях она не представляет угрозы. Но если разновидности бактерии, получившие цепочки ДНК, которые делают их особенно агрессивными, проникают в спинномозговую жидкость, примитивные клетки немедленно начинают поглощать содержащуюся в жидкости глюкозу и другие питательные вещества, включая и сам мозг.
В тот драматический момент никто из врачей не имел оснований предполагать у меня бактериальный менингит, так как он крайне редко встречается у взрослых. Обычно это заболевание поражает новорожденных, но уже среди детей старше трех месяцев оно считается необычным. Каждый год лишь один взрослый человек из десяти миллионов становится жертвой бактерии Е. coli.
При бактериальном менингите бактерия прежде всего атакует наружный слой полушарий головного мозга, то есть кортекс. Слово «кортекс» происходит от латинского слова, означающего «кора» или «корка». Если вы посмотрите на апельсин, его корка довольно хорошо показывает, как кортекс покрывает более древние участки мозга. Кортекс контролирует память, речь, эмоции, зрение, слух и мышление. Так что когда бактерия Е. coli атакует мозг, то прежде всего нарушает деятельность тех участков мозга, которые осуществляют самые важные функции, определяющие наши человеческие свойства. Многие жертвы бактериального менингита умирают уже через несколько дней с момента заболевания. Из тех, кто, подобно мне, оказывается в реанимации со стремительным нарушением неврологических функций, только 10 процентов имеют шанс выжить. Однако такое выживание не очень радует, так как остаток жизни они проводят в вегетативном состоянии.
Не подозревая именно бактериальный менингит, доктор Поттер все же предположила наличие у меня какой-то инфекции в мозге, поэтому и решила сделать спинномозговую пункцию. Не успела она сказать медсестре, чтобы та принесла поднос с инструментами и подготовила меня к процедуре, как мое тело выгнулось вверх, словно через каталку пропустили электрический ток. С новым приливом сил я издал долгий болезненный стон и взмахнул руками. Лицо мое сильно покраснело, вены на шее вздулись. Лаура позвала на помощь, и вскоре сначала двое, затем четверо и, наконец, шестеро помощников удерживали меня, чтобы сделать пункцию. Они зажали мои руки и ноги, пока Лаура вводила мне еще одну порцию седативного препарата. Только благодаря ему им удалось заставить меня лежать спокойно.
