— Нет, конечно, — смутился Ладан Семенович. — Но с дезы начинать страшновато. К этому заданию трудно найти сексуальные подходы.
— Найдите гомосексуальные, — рассмеялась полковник Грунина, но тут же взяла себя в руки. — В том-то и уникальна сила разведчиков класса «Альфонс», что всю свою огромную сексуальную привлекательность они должны направлять на решение как простых, так и сложных политических задач СВР и ФСБ России.
— Да знаю я, знаю, — возмутился профессор Мушка, с негодованием глядя на Степаниду Исаковну. — Но при чем тут Итиль, черт бы меня побрал? Выбрали бы Керчь или, на худой конец, Сочи, я бы туда изучать местность перед проведением занятий поехал.
— Итиль всегда при чем и при всем, — рассеянно проговорила Степанида Исаковна, думая о чем-то своем. — С одной стороны, его как бы нет. А следовательно, нет привязки к местности и какому-либо народу, а с другой стороны, там хазары жили, а это, я вам скажу. Ладан Семенович, не дрова, заготовленные на зиму.
— О нет, нет, не дрова! — поспешно согласился профессор Мушка, окончательно запутавшийся в определениях последней фразы полковника Груниной.
— Видите ли, молодой человек. — Алексей Васильевич обошел вокруг Саши Углокамушкина, лежащего на высокой медицинской кушетке посредине кабинета нейрохирургического сканирования в секретном блоке Центральной клинической больницы. — Для того, чтобы проделать с вашим телом и психикой те нейрохирургические манипуляции, на которых настаивает Грунина и на которые вы уже дали согласие, я должен буду остановить ваше сердце и мозг. Ничего страшного, не беспокойтесь, молодой человек. — Он вытащил руку из кармана и ободряюще похлопал дернувшегося Углокамушкина по плечу. — Не дергайтесь, не мешайте сканированию…
Саша был крепко «прикован» фиксаторами к электронной кушетке для обследования. Фактически в данный момент производилась расшифровка его генетического кода, «читался» дневник его наследственности, принималось послание от предков.
— Я не беспокоюсь, — проблеял Саша и поинтересовался: — Это больно?
— Умирать? — удивленно посмотрел на него Алексей Васильевич. — На этот вопрос вам никто не ответит, но я попробую. Это не столько больно, хотя и не исключено, сколько ужасно. Ведь никто в момент смерти точно не знает, хороший он был человек или плохой. Если в последнее мгновение жизни и первое мгновение смерти ты ощутишь невыносимую боль, дрожь и непроизвольное мочеиспускание с пульсообразными всплесками постепенно пресекающейся жизни и проявляющейся смерти, значит ты был плохим человеком. Или хорошим, — пожал плечами Алексей Васильевич, — кто знает. Тебя это не должно волновать, у тебя будет искусственное прерывание жизни, то есть ты умрешь, но твоя жизнь останется в моих руках, я ее не отпущу в смерть. Понятно?
— Нет!
— Видишь ли, по какой-то совершенно не понятной до этого времени причине, — Алексей Васильевич уселся в кресло перед экраном Стетфорда, медицинского аналога визуального экрана «Рубикон», — в мире иногда рождаются люди с необыкновенными способностями, которые не совсем уместны и даже некорректны по отношению к миру. Вот я, например, гений всех времен и народов, ни до меня, ни после равноценного мне не будет, потому что я создал из электроники и биологии новую органику, фактически слепил новую форму жизни. Я создал «дешифратор», который добудет и расшифрует всю твою генетическую информацию, систематизирует ее и выдаст сюда, — он кивнул на экран Стетфорда, — твое безошибочное психодосье, то есть, ни в уме, ни в душе ты ничего уже держать не сможешь, никаких «камней за пазухой», все будет известно вашим кадровикам из нашего СВР, но…
— А если вас, — перебил его от страха обретший мужество Саша Углокамушкин, — положить на ваш же «дешифратор», он вас тоже систематизирует?
— Вопрос интересный, даже очень. Вы, молодой человек, как бы это поточнее выразиться, — пощелкал пальцами в воздухе Чебрак, — не просто разведчик-камасутрист, но, как говорится, не из пальца высосаны.
— Аа! — радостно воскликнул директор инвестиционного департамента, член совета директоров ЦБ России. — Байбак! Какими судьбами в Москве, толстяк великолепный?
— Да так, — пожал плечами Сергей Иванович Байбаков, — москвич я по паспорту…
Директор инвестиционного департамента был другом Сергею Ивановичу без особых на это причин. Сергея Ивановича многие считали своим другом без каких-либо усилий с его стороны. Во всем виновато природное и, по большому счету, опасное для окружающих обаяние Байбака. Он им пользовался на всю катушку. Там, где другому понадобились бы для карьерного роста годы учебы, обрастания связями, репутация классного специалиста, порядочного и ответственного человека, Сергею Ивановичу достаточно было только появиться, поулыбаться, поговорить, сморозить какую-нибудь простодушную чушь, выдав ее за плод долгих усилий разума, и все — он занимал то место, за обладание которым губили свои души, унижаясь и изощряясь, десятки действительно грамотных и действительно заслуживающих всяческого уважения специалистов.
— Я по делу. — улыбнулся Байбак. — Нужна информация по одному человеку, Гулько Гарольду Смитовичу. Своим помощникам и телефону я не могу доверять выяснение этого вопроса. Вы же знаете, Антон Кузьмич, что я отвечаю за наши деньги, а они, в связи с неожиданной трансформацией таганрогского «Баф-Банка» в трансконтинентальную финансовую группу «Глобализация», обрели по девять нолей после трехзначной цифры. Вы же, как мне сказал Контролер, отвечаете за благонадежность партнеров, привлекаемых нашей группой к работе с нашими, — он сделал ударение на «нашими», — деньгами.
Грозное и всесильное имя Контролер заставило собеседника Сергея Ивановича сделать соответствующее моменту выражение лица — оно стало благоговейным.
— Конечно, — кивнул директор инвестиционного департамента, — благонадежность партнеров в моем ведении, но там, где девять нолей после трехзначной цифры, я должен проконсультироваться с самим Контролером.
— Эх, — испуганно выдохнул Байбак и слегка побледнел. — А сам не справишься, вдруг он усомнится в нашей компетентности и отстранит от участия в деле?
— Таков порядок, — с тоской проговорил Антон Кузьмич и соединился с Контролером, начальником маленького и мало что значащего отдела стратегии и оптимизации процентных ставок ЦБ России, к которому, по слухам, иногда заходил поговорить о делах сам Председатель накопленных страной денег. — Добрый день. — Антон Кузьмич облизнул вмиг пересохшие губы и бросил на Сергея Ивановича предостерегающий взгляд. — Это Енин. Взгляните, как у нас южнорегиональный «Баф-банк» выполняет свои соглашения с концерном Гулько Гарольда Смитовича, стоит ли их продлевать и на каких условиях? — Антон Кузьмич разговаривал с Контролером начальственно, то есть по давно обговоренной конспиративной схеме внутрибанковского общения. Сергей Иванович знал об этом. — Даже так? — вскинул брови Антон Кузьмич. — Хорошо, я сообщу об этом Байбакову. — Он положил трубку и облегченно вздохнул. — Гулько Гарольд Смитович пользуется доверием и уважением Контролера, следовательно, и всей нашей группы. Так что начинайте работать. Связь только через меня. Такова воля Контролера.
Сергей Иванович Байбаков даже в страшном сне не смог бы представить, что перед ним только что в главном здании ЦБ буквально в нескольких десятках метров от кабинета Контролера и приемной Председателя Центробанка, был разыгран спектакль. Антон Кузьмич Енин, жилец странного дома под двадцать первым номером в центре Москвы, не соединялся с Контролером, он был «музыкантом» другого оркестра, которым дирижировал великий одесский Капитан. Сразу же после того, как Сергей Иванович стал интересоваться Капитаном, его обаяние перестало действовать на Антона Кузьмича. Так что Байбак был одурачен почти моментально и, главное, надолго. Ему бы даже в голову не пришло, что кто-то из их внутрибанковской группы может работать ради каких-то других целей и на кого-то другого, посягнувшего на авторитет Контролера…
Так Капитан сделал первый ход в своей грандиозной афере, откликнувшись на предложение Аскольда Борисовича Иванова, своего ученика, вполне удовлетворительно и грамотно обрисовавшего ему ситуацию и представившего схему увода денег из-под носа Байбака и внутригосударственной мошеннической финансовой группы. Но там, где Аскольд Борисович рассчитывал вернуть свое и наказать тех, кто наказал его, Гарольд Смитович увидел нечто большее и далеко простирающееся, как и положено Капитану.
— В принципе, — Аскольд Борисович провел кончиками пальцев по щеке Капитолины Витальевны, — мы можем вскоре вернуть полмиллиона долларов этому мальчишке Углокамушкину. Они хотя и мои, но все-таки больше его. Я уже и в команде, и в системе, и в игре, то есть богат.
