Когда ребенок задает вопрос, он действительно исходит из его незнания, когда взрослый задает вопрос, он исходит из его знания. Вопрос может быть сформулирован точно так же, но качество вопроса в корне отличается. Когда ребенок спрашивает, он чист. Он не знает, поэтому спрашивает. Когда взрослый спрашивает, он знает, он уже знает. Вопрос исходит из знания.
Когда вопрос исходит из знания, на него невозможно ответить. Когда вы уже думаете, что знаете, вы находитесь в конфликте со всем, что будет вам сказано. Вы чем-то рискуете — вашими знаниями, вашим прошлым, вашей верой, вашим вероучением, вашей церковью.
У ребенка нет ни одного из этих препятствий. Поэтому Иисус говорит: «Пока вы не уподобитесь ребенку, вы не сможете войти в царство Божие».
Поэтому не беспокойтесь о том, почему я даю саньясу детям, лучше побеспокойтесь о себе. Если вы не ребенок, даже если я дам вам саньясу, вы не примете ее.
Я даю саньясу самым разным людям. Говорить «нет» — не мой путь. Я надеюсь даже вопреки надежде. Даже когда я вижу, что кто-то тверд как камень, когда я вижу его совершенно закрытым, и нет возможности проникнуть в него, тогда я тоже никогда не говорю «нет». Кто знает? Может быть, завтра он расслабится? Может быть, просто этот жест, что он хочет принять саньясу, откроет новую главу в его жизни. Кто знает? Все меняется, люди меняются. Те, кто очень, очень мягок, становятся жесткими, те, кто тверд, становятся мягкими. Жизнь — это постоянный поток. Может быть, в прошлом все происходило так, что человек стал похожим на камень. Будущее может быть другим, возможно, оно расскажет другую историю.
Просто оглядываясь на прошлое, — потому что человек — это только его прошлое, — отказать ему в саньясе из-за прошлого — значит отказать ему и в будущем, отказать ему в какой-либо возможности изменения. Кто я такой, чтобы отказывать? Поэтому всем, кто приходит, даже каменному человеку я говорю «да».
Для низшего высшее остается возможным. Нет способа уйти настолько далеко от Бога, чтобы нельзя было вернуться. Самая удаленная от Бога точка все еще находится внутри Бога, мы не можем выйти из него.
Когда приходит ребенок, я принимаю ребенка.
Я понимаю, почему ты задаешь этот вопрос. Ты спрашиваешь, потому что я говорю, что детей не следует обусловливать. Но саньяса — не обусловленность, это нечто полностью противоположное. Если я не дам ребенку саньясу, он станет христианином или индусом, или мусульманином, он станет кем-нибудь, кто будет гораздо хуже. Давая ему саньясу, я позволяю ему войти в новый вид коммуны, новый вид религиозности, которая не является религией, но только религиозностью.
Я с радостью принимаю его в новый тип семьи, где мы не будем навязывать никаких догм, мы лишь дадим ему некоторое окружение. Это совершенно иное. Дать догму — это условия, дать окружение — не обусловленность, дать окружение — значит просто поделиться.
Если я что-то постиг, я могу сделать две вещи: либо я могу начать обусловливать вас, чтобы вы постигли то же самое, — но ничто никогда не постигается через обусловленность, или же я могу помочь создать среду, некую погоду, благодаря которой, если вы хотите открыться, вы сможете открыться. Это просто как утро: солнце появляется на горизонте. Оно не подходит к каждому цветку, не стучится во все птичьи гнезда, не приказывает: «Теперь начинайте петь — утро наступило. Теперь начинайте открываться — утро наступило. Теперь просыпайтесь!» Оно ничего не говорит. Солнце просто находится в небе. Оно создает погоду.
Это тепло, это дающее жизнь тепло распространяется по всей земле. В этом тепле деревья начинают открывать свои глаза, птицы снова начинают петь, цветы раскрывают свои лепестки. Ничто не сказано, нет никаких обусловленностей — это просто присутствие.
Когда я даю вам саньясу, ребенок вы или нет, что от этого произойдет? Я просто позволяю вам находиться в моем присутствии. Я просто позволяю вам подружиться со мной. Это просто дружба, в которой что-то возможно, если вы готовы двигаться.
А ребенок более готов двигаться, ребенок больше задается вопросами, у ребенка все еще удивленные глаза, ребенок все еще чист. На нем еще ничего не написано. Саньяса — это не какое-то тюремное заключение, наоборот, это намерение выйти из всех тюрем. Так почему детям не следует разрешать становиться саньясинами?
У меня нет вероучения, нет догмы, нет катехизиса. Я — просто присутствие. В этом присутствии вы можете чем-то поделиться, можете воспользоваться мной. Я приветствую каждого — и трехмесячного ребенка, и девяностолетнего старика. Я приветствую каждого. Я рад любому, кто хочет отправиться в путешествие к неизвестному.
И все, чему мы здесь учим — если это можно назвать обучением, — это любовь и медитация. И та, и другая разобусловливает, они обе разгипнотизируют. Мы не учим философии о любви, мы просто создаем обстановку, в которой может расти любовь. И мы не даем ритуальную, формальную медитацию — но саму медитативность. Как только вы слегка отведаете медитативности, любви, у вас начнут расти крылья.
Саньяса — это не конец путешествия, это только начало. Это лишь первый шаг. Когда вы становитесь христианином — это конец, когда вы становитесь индусом — это конец, когда вы становитесь мусульманином — это конец. Тогда вы можете расслабиться. Тогда вам не нужно беспокоиться. Как только вы стали христианином — это обязанность и ответственность Христа спасать вас. Теперь он обо всем позаботится, теперь вы можете идти своим путем, вы можете заниматься своими делами — вы переложили ношу на Иисуса, он будет нести ваш крест. Никто не может нести ваш крест, нет, даже Иисус. Никто не может спасти вас. Как кто-то может вас спасти? В тот момент, когда вы начинаете думать, что кто-то другой спасет вас, вы превращаетесь в раба. Сама мысль о том, что кто-то другой спасет вас, порождает рабство.
Я не спаситель. Я не имею никаких дел с подобного рода чепухой. Я не собираюсь вас спасать. Вы должны сами спасти себя. Я делаю доступным все то, что есть во мне, вы же можете выбирать все, что вам нравится, что вы любите. И здесь нет никакого вынужденного усилия, направленного на то, чтобы привести всех вас к одинаковому шаблону. Вы можете расти так, как подходит вам. Моя вера — в индивидуальность, я не доверяю толпе. Толпа по своей природе уродлива. Мои саньясины связаны со мной только индивидуально. Мои саньясины не связаны ни с какой организацией.
Если вы встречаете здесь какую-то, как вам кажется, организацию, отнеситесь к ней как к почте или к управлению железной дорогой. Это не церковь, она лишь для того, чтобы сделать меня более легко, более комфортно доступным для вас, иначе вокруг меня собралась бы неуправляемая толпа, и было бы совершенно невозможно работать. Организация нужна, как она нужна почтовому отделению. Это необходимо. Но это не институт. У нее есть свои функции, есть практическая польза, но это не церковь. Мои саньясины не принадлежат никакой организации, они принадлежат мне. И каждый саньясин принадлежит мне напрямую, без посредства организации. Организация существует лишь для того, чтобы способствовать некоторым вещам. Это не партия, не секта, не церковь, ничего подобного.
И для каждого человека мой ответ всегда отличается, поэтому вы можете найти много противоречий. У меня нет ничего неизменного. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с индивидуальностью, я отражаю ее. Я смотрю в нее. В моем уме нет ничего, что можно было бы навязывать. Я смотрю в нее, откликаюсь на нее.
Когда приходит ребенок, я откликаюсь его способом, когда приходит старик, я откликаюсь его способом. Каждая индивидуальность так уникальна, так предельно уникальна, что я не могу давать каждому один и тот же ответ.
Второй вопрос:
Ошо, может ли ученик трансцендировать, превзойти любую форму и непосредственно постичь саму сущность создателя?
Откуда это желание трансцендировать форму? Форма — это тоже создатель, форма — это тоже Бог. В форме он тоже существует. В форме нет ничего плохого.
Проблема возникает только тогда, когда вы начинаете думать, что форма — это все. Нет необходимости трансцендировать форму, необходимо понять ее. Форма совершенно прекрасна, тело совершенно прекрасно, просто не думайте, что тело — это все. Есть что-то большее, что-то невидимое глазу, что-то глубокое. Должно быть.
Тело — это поверхность, душа — глубина. Это не две отдельные вещи. Бог и мир — не две вещи... мир — это поверхность, а Бог — это глубина мира. Но глубина не может существовать без поверхности, помните, так же как и поверхность не может существовать без глубины. Они вместе, они целостность. Они едины. Разделение возникает только в языке, реальность остается невидимой.
Поэтому, прежде всего, не желай трансценденции. В этом нет необходимости — необходимо только понимание. Или же, если тебе нравится слово трансценденция, тогда ты можешь запомнить: понимание есть трансценденция. Но трансценденция — это не форма, трансценденция — это и поверхность, и глубина, потому что в тот момент, когда ты видишь все целостно, ты уже не можешь определить нечто как только поверхность и не можешь определить нечто как только глубину. В этом случае все определения бессмысленны. Ты сталкиваешься с неопределимым. Ты вышел за пределы двойственности. Но это приходит через понимание.
