Он смотрел на меня с некоторым упреком, и я почувствовал, как краснеют мои щеки. Да, он действительно знал кое-что! У моего Наставника был весьма неприятный дар касаться самого больного места. Да, я был самоуверен, я думал, что на этот раз учитель не сможет найти у меня ни малейшей погрешности. Мое собственное высокомерное отношение сыграло, конечно, немалую роль в ожесточении учителя. Я утвердительно кивнул:
— Да, Достопочтенный Лама, я заслуживаю большего упрека, чем кто-либо другой.
Наставник посмотрел на меня, улыбнулся и одобрительно кивнул.
— Позже, Лобсанг, ты поедешь в Шанхай, в Китай, как ты знаешь, — сказал лама Мингьяр Дондуп.
Я молча кивнул, не желая даже думать о том времени, когда должен буду уезжать. Он продолжал:
— Прежде чем ты покинешь Тибет, мы запросим в различных колледжах и университетах подробности об их программах и требованиях. Получив все эти подробности, мы решим, какой из колледжей или университетов предложит в точности тот тип обучения, который понадобится тебе в этой жизни. Точно так же, прежде чем человек в астральном мире начинает думать о спуске на Землю, он взвешивает все, что предполагает делать, чему хочет научиться и чего в конечном счете хочет достичь. Затем, как я уже сказал тебе, отыскиваются подходящие родители. Это то же самое, что искать подходящую школу.
Чем больше я думал об этой идее школы, тем больше она мне не нравилась.
— Достопочтенный Лама! — сказал я. — Почему же многие люди так больны, так несчастны. Чему это учит их? Мой Наставник сказал:
— Но ты должен помнить, что человек, который спускается в этот мир, должен многому учиться, — это не то же самое, что научиться резьбе по дереву, и не просто обучение языку или цитированию Священных Книг. Человек должен изучать вещи, которые собирается использовать в астральном мире после ухода с Земли. Как я уже говорил тебе, наш мир является миром иллюзий, и он чрезвычайно хорошо приспособлен для обучения нас посредством лишений. С помощью тяжких страданий мы должны научиться понимать трудности и проблемы других.
Я думал обо всем этом, и мне казалось, что мы затронули очень важный вопрос. Мой Наставник, очевидно, уловил мои мысли, потому что сказал:
— Да, приближается ночь, время кончать наше обсуждение, потому что мы еще должны многое сделать этой ночью. Я должен идти через Вершину (мы называем ее Потала) и хочу взять тебя с собой. Мы будем там всю ночь и все утро. Утром мы можем обсудить этот вопрос снова, но сейчас пора идти, надень чистую мантию и захвати запасную с собой.
Он поднялся и покинул комнату. Я был в нерешительности от изумления, но только мгновение, а затем поспешил к себе, чтобы надеть свою самую лучшую мантию, а другую — тоже хорошую — взять в качестве запасной.
Мы вместе трусили вниз по горной дороге в Мани-Лакханг. Как только мы проехали через Парго-Калинг, или Западные Ворота, позади внезапно раздался громкий визг, который почти приподнял меня над седлом.
— О, Святой Лама-врач! — вопил женский голос недалеко от обочины дороги.
Наставник осмотрелся и спешился. Зная мою неуверенность при посадке на пони, он жестом велел мне оставаться в седле — знак заботы, который наполнил меня благодарностью.
— Да, сударыня, в чем дело? — спросил мой Наставник доброжелательно.
Появилось движущееся пятно, и какая-то женщина бросилась на землю у его ног.
— О! Святой Лама-врач! — сказала она, хватая ртом воздух, — мой муж не смог произвести нормального ребенка! Вот сукин сын!
Ошеломленная своей собственной смелостью, она молча развернула небольшой узелок. Наставник наклонился — он был высокого роста — и посмотрел.
— Но, сударыня! — заметил он. — Почему вы обвиняете своего мужа в нездоровье ребенка?
— Потому что этот противный мужчина всегда таскался с безнравственными женщинами, он думает только о противоположном поле, а потом, когда мы поженились, он даже не смог стать отцом нормального ребенка.
К моему ужасу, она начала плакать, и ее слезы закапали на землю, ударяясь о нее с легким стуком. Я подумал, что такой же звук издают падающие градинки.
Наставник осмотрелся, заметив что-то в сгущающейся темноте. Какая-то темная фигура отделилась от еще более темной тени со стороны Западных ворот и двинулась вперед. Это был мужчина в истрепанной одежде с тоскливым выражением лица. Наставник поманил его, и он подошел и встал на колени у ног ламы Мингьяра Дондупа. Мой Наставник посмотрел на них и сказал:
— Вы не правы, обвиняя друг друга в неудачном рождении, потому что это не результат того, что произошло между вами, а следствие кармы.
Он снова посмотрел на ребенка, откинув в стороны пеленки, в которые тот был завернут. Он смотрел напряженно, и я знал, что он изучает ауру младенца. Затем он выпрямился, сказав:
— Сударыня! Вашего ребенка можно вылечить, его исцеление вполне в наших силах. Почему вы не принесли его к нам раньше?
Бедная женщина снова бросилась на колени и поспешно передала ребенка мужу, который взял его так, как будто тот мог взорваться в любой момент. Женщина ломала руки и говорила, глядя на моего Наставника:
— Святой Лама-врач, кто уделил бы нам внимание, ведь мы являемся рагъябами и не пользуемся расположением лам. Мы не могли прийти, Святой Лама, даже при самой настоятельной необходимости.
Я подумал, что все это смешно. Рагьябы, или ликвидаторы умерших, жили в юго-восточной части Лхасы и были так же важны в нашем обществе, как и остальные его члены. Я знал это, поскольку мой Наставник всегда подчеркивал, что независимо от того, каким делом занимается человек, он является полезным членом общества. Я вспомнил, как однажды с искренней улыбкой он сказал:
— Даже грабители, Лобсанг, являются полезными людьми, потому что без них не было бы нужды в полицейских, так что грабители обеспечивают полицейских работой.
Но рагьябы! Многие смотрели на них сверху вниз, считая их нечистыми, потому что они имеют дело с умершими, расчленяя их тела, чтобы хищные птицы могли склевать разбросанные кусочки. Я знал — и чувствовал, как и мой Наставник, — что они делают полезную работу, так как большая часть Лхасы настолько каменистая, что рыть могилы здесь невозможно, но даже если бы то и было возможно, то закопанные тела просто замерзали бы, не разлагаясь и не поглощаясь землей, так как в Тибете обычно очень холодно.
— Сударыня! — велел Наставник. — Вы лично принесете этого ребенка ко мне через три дня, и мы сделаем все возможное, чтобы вылечить его, поскольку после этого краткого осмотра я вижу, что его можно вылечить.
Он пошарил в своей переметной суме и, достав кусочек пергаментной бумаги, быстро написал на нем несколько слов и вручил женщине.
— Принесите ребенка ко мне в Чакпори, служитель проследит, чтобы вас пропустили. Я сообщу привратнику о вашем приходе, и у вас не будет никаких трудностей. Вы можете быть уверены, мы всего лишь люди в глазах наших богов, у вас нет причин бояться нас.
Он посмотрел на мужа:
— Вы должны хранить верность своей жене. Затем взглянул на женщину и добавил:
— Вы не должны так сильно оскорблять своего мужа. Возможно, если бы вы были добрее к нему, он бы не искал утешения в других местах. Теперь идите домой и через три дня возвращайтесь сюда, в Чакпори, мы встретимся, и я помогу вам. Я обещаю.
Он снова сел на своего пони, и мы поехали дальше. По мере того, как мы удалялись, слова благодарности мужчины-рагъяба и его жены постепенно стихали.
— Я предполагаю, Лобсанг, что, по крайней мере сегодня вечером, они будут в мире и с добротой относиться друг к другу.
Он издал короткий смешок и направился вверх по дороге, повернув налево как раз перед деревней Шо.
Я был по-настоящему удивлен первым знакомством с мужем и женой.
— Святой Лама! — воскликнул я. — Я не понимаю, почему эти люди пришли вместе, если они не любят друг друга. Как это может быть?
Мой Наставник, улыбаясь, ответил:
— Ты теперь называешь меня «Святым Ламой»! Ты что, считаешь себя крестьянином? Что касается твоего вопроса, ладно, мы обсудим его утром. Сегодня вечером мы слишком заняты. Утром я попытаюсь успокоить тебя.
Мы поехали вверх по склону холма. Я любил смотреть сверху на деревню Шо, и мне было интересно, что произойдет, если швырнуть булыжник приличного размера на одну или две крыши? Заставит ли грохот булыжника кого-нибудь подумать, что это демоны бросают что-то на них? На самом деле я никогда не осмеливался бросить вниз камень, потому что не хотел, чтобы он прошел сквозь крышу и задел кого-то под ней. Однако я всегда испытывал это болезненное искушение.
В Потале мы поднимались по бесконечным приставным лестницам без ступенек — изношенным и крутым — и наконец добрались до своего жилища, расположенного высоко над жилищами монахов более низкого ранга, над складами. Мы разошлись по своим комнатам, находившимся рядом. Моему Наставнику, как человеку определенного положения, полагалась отдельная комната, а мне предоставили отдельную комнату как его ученику. Я сразу подошел к окну и по привычке стал смотреть из него. Внизу какая-то ночная птица призывала своего супруга в Ивовую рощу. Ярко светила луна, и я мог видеть эту птицу — видеть рябь на воде от ее длинных ног, перемешивающих воду с илом. Где-то совсем рядом раздался ответный призыв.
