Таким образом, теософия – это древняя Мудрость-Религия, эзотерическая доктрина, которая когда-то была известна во всех претендующих на цивилизованность странах. Все писания тех времен изображают эту «Мудрость» как эманацию божественного Принципа, и ясное понимание этого отражено в таких именах, как индийское Буддх, вавилонское Нево, Тот Мемфиса и Геркулес Греции, а также в именах богинь – Метис, Нейт, Афина, София гностиков и, наконец, сами Веды, название которых произошло от слова «знать». Это же понятие распространяется на всех античных философов Востока и Запада, иерофантов древнего Египта, риши Арьяварты, теодидактов Греции, получивших знание оккультных и божественных тайн. Таким образом, меркаба европейских раввинов, популярная мирская теория, является средством достижения, внешней оболочкой, содержащей высшее эзотерическое знание. Маги Зороастра получали инструкции и посвящения в пещерах и тайных ложах Бактрии; египетские и греческие иерофанты произносили свои апорхета, или тайные формулы, и мисты становились эпоптами – пророками.
Центральной идеей эклектической теософии была единая Высшая Сущность, Незнаемая и Непознаваемая, ибо, как вопрошает «Брихадараньяка упанишада»: «Как можно познать то, кто творит знание?». Ее система характеризуется тремя определенными разделами: теорией вышеупомянутой Сущности; доктриной человеческой души как ее эманации, то есть аналогичной ей по природе; и ее теургией. Именно эта последняя наука и послужила причиной столь искаженных представлений о неоплатониках в наш век материалистической науки. По существу, теургия – это искусство применения божественных возможностей человека для подчинения слепых сил природы; сначала представителей этой науки называли магиками – что было искажением слова «магх», обозначающего мудрого или ученого человека – и затем осмеивали. Скептики недавних лет допустили бы невероятную промашку, насмехаясь над идеей фонографа и телеграфа. Те, кого одно поколение осмеивало и называло «неверными», следующее, как правило, почитало мудрецами и святыми.
В Божественную Сущность и природу души и духа современные теософы верят столь же, как и древние. Диу ариев идентичен Иао халдеев и даже Юпитеру менее образованной и философской части римлян; и точно так же он идентичен Яхве самаритян, Тиу или «Тиуско» норманнов, Дуву бриттов и Зевсу фракийцев. Что же касается Абсолютной Сущности, Единой и Вездесущей, то, возьмем ли мы для рассмотрения этого понятия учение греков-пифагорейцев, халдейскую каббалу или философию ариев, – результат будет один и тот же. Первичная Монада в системе Пифагора, которая растворяется в темноте и которая и есть сама Темнота (для человеческого сознания), была положена в основу всех вещей; эту идею, во всей ее целостности, можно увидеть в философских системах Лейбница и Спинозы. Следовательно, соглашается ли теософ с каббалой, которая, говоря о Эйн Софе, вопрошает: «Кто же, таким образом, может осознать Его, если Он Бесформенный и Несуществующий?»; повторяет ли он величественный гимн из «Ригведы» (книга X, гимн 129):
Кому ведомо, откуда исходит это великое творение?
Создано ли оно по воле или по бездействию?
Это знает лишь Он – а может быть, не знает даже Он;
принимает ли ведантическую концепцию Брахмы, который представляется в «Упанишадах» как «не имеющий жизни, не имеющий разума, чистый», бессознательный, ибо Брахма – это «Абсолютное Сознание»; или, наконец, разделяя веру свабхавиков Непала, он утверждает, что не существует ничего, кроме «свабхавы» (субстанции природы), которая существует сама по себе и не имеет никакого Творца – любая из этих концепций может привести его лишь к чистой и абсолютной теософии, той самой, что побуждала таких людей, как Гегель, Фихте, Спиноза, продолжить труд греческих философов по разъяснению Единой Субстанции – Божества, Божественного Всего, происходящего от Божественной Мудрости, – неосознаваемого, непознаваемого и невыразимого, – на основе всех древних и современных религий, кроме христианства и магометанства. Каждый теософ, придерживающийся теории Божества, «который не давал откровений, но вдыхал в себя свои основы», может принять любое из вышеперечисленных определений, принадлежащее к любой из этих религий, и, тем не менее, оставаться в пределах теософии, ибо она является верой в Божество, которое есть ВСЁ, которое является источником существования, беспредельностью, которая не может быть понята и осознана, вселенной, которая одна лишь представляет ЭТО или ЕГО, как предпочитают говорить некоторые, тем самым наделяя это полом, антропоморфизируя, что является богохульством. Истинные теософы сторонятся грубых материализацией; они предпочитают веру, что, вечно оставаясь в себе, Дух Бога ничего не желал и ничего не творил, но то, что бесконечно, озаряя все, исходит от Великого Центра, то, что создает все видимое и невидимое – это Луч, несущий в себе творящие и зарождающие силы; луч, который в свою очередь создал то, что греки называли Макрокосмос, каббалистский Тиккун, или Адам Кадмон – первичный человек, арийский Пуруша, проявленный Брама, или Божественный Муж. Теософы верят также и в анастазис, или продолжение существования, и в трансмиграцию (эволюцию), серию изменений души, что может быть защищено от нападок и объяснено на строгих философских принципах; следует только установить различие между ведантической параатма (трансцедентальной, высшей душой) и дживатма (животной, сознательной душой).
Для полного определения теософии нужно рассмотреть ее во всех ее аспектах. Внутренний мир не скрыт от нас непроницаемой тьмой. Во все века и во всех странах существовали люди, которые с помощью высшей интуиции, даваемой теософией, или богопознанием, ощущали вещи мира внутреннего, невидимого. Следовательно, «самадхи», или дхиан йог самадхи, индийских аскетов; «даймонион-фотизм», или духовное просветление, неоплатоников; «звездные беседы души» розенкрейцеров и философов огня; и даже экстатический транс мистиков и современных гипнотизеров и спиритуалистов – хотя и различны по выражению, едины по сути. Поиски человеческого божественного «я», столь часто интерпретируемые как личное общение с персональным Богом, занимали всех мистиков, и, похоже, что вера в его существование – ровесница человечеству. Но каждый человек называет это по-своему. Так, то, что Платон и Плотин называли «умственной (ноэтической) работой», йогины и шротрия именуют – видья. «Размышлением, самопознанием и дисциплиной мысли душа может быть поднята до видения вечной истины, добра и красоты – видения Бога – это и есть эпоптиа», – говорят греки. Порфирий же добавляет к этому следующее:
Для объединения души со Вселенской Душой необходим совершенно чистый разум. Через самосозерцание, целомудрие и очищение тела мы можем приблизиться к Ней и получить, в таком состоянии, знания и прекрасную проницательность.
Свами Даянанд Сарасвати, не читавший ни Порфирия, ни других греческих писателей, но в совершенстве изучивший Веды, в своей «Веда Бхашья» пишет:
Для достижения дикша (высшего посвящения) и йоги необходимо руководствоваться правилами… Познавая Вселенский Дух (или Бога), все многообразие вселенной и качества (оккультные) вещей, душа в человеческом теле может творить величайшие чудеса. Такой человек (дикшита, или посвященный) может достичь способности слышать и видеть на огромном расстоянии.
И наконец, процитируем слова Альфреда Р. Уолласа, члена Королевского общества, спиритуалиста и в то же время признанного натуралиста, смело и откровенно заявляющего следующее:
Чувствует, ощущает, думает один лишь дух – это он достигает познания, размышляет и возвышается… Очень редко встречаются люди с такой организацией, что их дух может воспринимать независимо от телесных органов чувств или может, частично или полностью, покинуть на время свое тело и вернуться в него вновь… но дух… сообщается с другим духом легче, чем с материей.
Так что, мы можем видеть, как, преодолев тысячелетия, эра гимнософистов[812] вмешалась в наш высокоцивилизованный век, несмотря на просвещение, а может быть, именно благодаря просвещению, пролившему свой сияющий свет как на физическую, так и на психологическую область естества. Около двадцати миллионов людей верят сегодня, в различных формах, в те же самые духовные возможности, в которые верили йоги и пифагорейцы около 3000 лет назад. Как арийские мистики заявляли о своей способности решать все проблемы жизни, когда они достигали возможности действовать независимо от тела, через атман – «я» или «душу»; как древние греки искали атму – Сокрытого, или Бога-Душу человека, пользуясь символическим зеркалом фесмофорских мистерий [Диметры], так и современные спиритуалисты верят в способность духов, или душ развоплощенных людей, сообщаться, видимо и ощутимо, с теми, кого они любили при земной жизни. И все они – арийские йоги, греческие философы и современные спиритуалисты – утверждают эту возможность на том основании, что воплощенная душа и ее никогда не воплощающийся дух – реальное «я» – вовсе не отделены ни от Вселенской Души, ни от других духов пространством, но единственно лишь различием их качеств; ведь беспредельное развитие вселенной не может быть ограничено. И если это различие преодолено – абстрактным ли созерцанием, дающим временную свободу заточенной в теле душе, как понимали это греки и арийцы, или же, согласно представлениям спиритуалистов, медиумизмом – такое объединение воплощенного и развоплощенного духов действительно становится возможным. Именно это и происходило с йогами системы Патанджали и следовавшими по их стопам Плотином, Порфирием и другими неоплатониками, утверждавшими, что иногда, во время их жизни, в часы экстаза, они соединялись, или вернее становились одним целым, с Богом. Хотя было, да и есть, немало философов, требующих отмести эту смешную идею, какой она может показаться в приложении к Вселенскому Духу, как совершенную химеру. Единственным оспариваемым местом, темным пятном в философии экстремального мистицизма у теодидактов было их требование поставить видение экстаза выше чувственных ощущений. В случае же йогов, утверждавших, что они способны видеть Ишвару «лицом к лицу», это их утверждение было ниспровергнуто строгой логикой Капилы. Что же касается аналогичного предположения, сделанного относительно греческих последователей, множества последователей христианства, обладавших способностью впадать в экстаз и, в конце концов, для последних двух претендентов на «боговидение» нашего столетия – Якоба Бёме и Сведенборга – то эта претензия могла бы и должна бы быть логически и философски подвергнута сомнению, если тех немногих наших знаменитых ученых, являющихся спиритуалистами, более интересует философия, нежели чистый феноменализм спиритуализма.
