Батинавт Гвиллерма
Мы добрались наконец до человека-амфибии, который, хотя и очень похож на Homo aquaticus, должен больше отвечать требованиям современной технологии; итак, мы говорим о батинавте доктора Гвиллерма. Здесь я выражаю благодарность наследникам доктора Гвиллерма, любезное сотрудничество с которыми позволило мне разобраться в некоторых его бумагах, относящихся к этому вопросу. Давайте прочитаем, что написал Гвиллерм в 1968 г.: “Исходя из нынешних наших знаний и нашей техники батинавт “почти невозможен”, мы можем лишь нарисовать его контуры с помощью фоторобота. Вполне правдоподобно, что батинавт будет выносливым ныряльщиком в апноэ, которого на любой глубине сможет оставить многокамерная подводная лодка, состоящая из различных отсеков с контролируемым давлением, позволяющих вход и выход водолазов на разной глубине. По его венам потечет кровь, обогащенная гемоглобином и состоящая на 1,8 % из заменителя, сверхнасыщенного кислородом. Гипоаэробное кондиционирование снизит его потребность в кислороде, обеспечив им главным образом основные органы. Батинавт будет погружаться с полными легкими, чтобы избежать “сжатия”, и заполняющая их жидкость вытеснит остатки вдыхаемых и выдыхаемых газов в морскую среду через обменник, имеющий жаберную структуру. Пока видится лишь один серьезный барьер: прямой эффект давления на клеточные структуры, внушающий неизъяснимый страх, о котором хотя и предполагают ученые, однако никто не знает его истинного лица”.
Если водолаз в скафандре нагружает себе на плечи тяжелый и сложный аппарат, ныряльщик-батинавт в апноэ пользуется не менее ужасным изобретением, включенным непосредственно в клеточную механику. Иными словами, глубоководный водолаз Гвиллерма, возможно, и был бы апноистом, но, конечно, не “чистым апноистом”. Гвиллерм говорил о портрете батинавта, сделанном фотороботом. Я думаю, что правильнее было бы говорить о “выносливом ныряльщике-роботе”.
В заключение давайте посмотрим, не станут ли Homo aquaticus и батинавт ныряльщиками-амфибиями, повторяющими модели, которые уже есть в Природе и которые мы изучили в разных главах этой книги. Оба, по-видимому, будут нырялыциками-апноистами в том смысле, что их легкие не смогут функционировать, находясь во время погружений в коротком замыкании. Кислород достигнет клеток жидким путем прямо из кровеносной системы, которая пройдет через фильтры из биохимических продуктов, подобных тем, что применяются для искусственных почек. Чисто технически это отклонение кровеносной системы представляет собой трубопровод между веной и артерией, проходящий через резервуар с фильтрами на спине водолаза. Все воздушные полости будут заблаговременно затоплены, что даст возможность водолазу погружаться на любую глубину, т. е. легкие его наполнены жидкостью и не функционируют. Таким образом, пагубные эффекты давления и газовых обменов будут устранены, исчезнут проблемы кессонной болезни и декомпрессии.
Теоретически разработанные подобные системы конечно же предоставят большие преимущества по сравнению с теми, которыми обладают нынешние аквалангисты, проникающие в морские глубины, унося с собой частичку Земли и множество проблем, связанных с тем, что они продолжают дышать подобием воздуха, искусственным и денатурированным. Однако сама природа человеческих существ подвергнется изменению, потому что возникнет ощущение безнаказанности. А как сказал Алексис Каррел, “нельзя безнаказанно мошенничать с фундаментальными законами жизни”.
Может быть, следует поискать еще дальше… или ближе? Может быть, нужно подняться до истоков реки, которая есть жизнь? Может быть, у самого родника человеческой жизни, на ее зародышевом и эмбриональном уровне, на заре водного, внутриутробного существования человека, мы найдем ключ к раскрытию этой тайны?
Во всяком случае игра стоит свеч, а удивительный пример детей, способных к подводному плаванию, несет в себе достаточно тем и размышлений.
В главе “Океан в человеке” мы видели, как процесс формирования будущего ребенка от яйца до зародыша за девять месяцев вкратце повторяет историю эволюции. Сначала клетка, затем протозоо и позвоночное животное. Но особенно любопытен пример эволюции сердца человеческого зародыша: от двухкамерного, как у рыб, оно становится трехполостным, как у рептилий, и наконец четырехкамерным, как у всех млекопитающих.
Мы также видели, что жизнь, выплывая из моря, индивидуализировалась, унося с собой его “лоскуток”. На самом дне генетической памяти человек хранит “след” своего водного прошлого. Что же говорить о новорожденном, который только что расстался с водной средой, проведя там целых девять месяцев! Именно это кажется мне наглядной иллюстрацией формулы “фундаментальной биогенетики” Эрнста Геккеля, о которой мы уже говорили: “Онтогенез повторяет филогенез” (развитие индивидуума повторяет в миниатюре развитие вида). Новорожденный никогда не был знаком с Геккелем, однако помнит в пределах отпущенной ему маленькой вселенной свой собственный водный атавизм. Доказательством чему служит “суббамбино”. Я использую кавычки для этого выражения, потому что оно не отражает истинного представления о концепции “новорожденный — вода”, хотя и передает довольно убедительно ее идею.
Тридцать лет назад в Соединенных Штатах детей начиная с восьми месяцев учили плавать раньше, чем ходить. В наши дни детям рекомендуется плавать уже в два месяца. Да, в два! Я видел и сам снимал в Кёльне трехмесячных детей, весело барахтавшихся по нескольку секунд под водой в теплом бассейне. Инстинктивно они совершали апноэ и блокировали гортанное отверстие совсем как игуаны Галапагосов или известный греческий ныряльщик Хаджи Статти. Я разговаривал с врачами-специалистами, и они утверждали, что начинать надо было гораздо раньше. Через 100 дней гемоглобин новорожденного, имеющий большее сходство с кислородом, чем гемоглобин взрослого человека, начинает терять это важное качество (которое обнаруживается, впрочем, у морских млекопитающих). С другой стороны, во время своей внутриутробной жизни зародыш являет собой самое настоящее гипоаэробное животное, его легкие не функционируют, но оно потребляет уменьшенное количество кислорода. Кровеносная система погруженного в материнское лоно новорожденного полностью обеспечивает его артериовенозной смесью со слабым парциальным давлением кислорода (60 % нормального давления). Впрочем, вследствие стойкости овального отверстия (в соответствии с учением Боталло), о котором мы еще поговорим, зародыш довольствуется кровью, содержащей 50–60 % кислорода. В амниотической жидкости материнской утробы, состоящей на 98 % из воды, человеческий зародыш — сначала существо почти целиком водное (97 % воды от общего веса). Так что очень легко понять глубокую связь новорожденного с водой.
Если и есть кто-нибудь, кто воспринял все это до конца и кто вот уже много лет проповедует исключительный метод естественной интеграции ребенка в воду, то это мой друг Дэнис Брусе из Монпелье. Вода, считает он, не должна быть для нас чем-то “чужеродным”, она скорее “проекция” нас самих. Нет необходимости учить ребенка “обуздывать”, “завоевывать” воду, нужно, наоборот, помочь ему найти себя в ней. И больше ничего. Дэнису (впрочем, как и мне) не нравится, что этих малюток определяют как “пловцов” и “ныряльщиков”, не нравится потому, что вызываемая этим сенсация вовсе не соответствует тому духу, который должен бы воодушевлять родителей, возвращающих сыновей и дочерей в их исконную стихию. Благодаря своему методу Дэнис сделал поразительные наблюдения на детях, едва ли достигших месячного возраста.
Многие врачи начинают понимать наличие могущественных связей, объединяющих новорожденного с водной стихией. Они выступают не только за естественные роды, но также за ненасильственные роды, т. е. исключающие травмы от резкого перехода новорожденного из знакомой ему жидкой вселенной материнского лона к сухому и полностью неизвестному миру земли. Это тем более правомерно, что в первые месяцы своего роста ребенок усваивает только жидкое питание. Идя дальше доктора Лебуайе, автора книги “За рождение без насилия”, группа физиологов, которая уже много лет интересуется моими экспериментами глубоководного погружения в апноэ на острове Эльба, намеревается предпринять при моем сотрудничестве исследования отношений и связей, возникающих у новорожденного с водой. Мы собираемся сделать это таким же образом, как британские исследователи, досконально изучившие архаичный рефлекс ходьбы у новорожденных. Этот проект, который мы назовем “Исследование архаичного рефлекса погружения человеческого существа” (никак не иначе), станет частью моей будущей деятельности. Этот рефлекс апноэ особенно заметен у новорожденных до трехмесячного возраста, потому что еще заложен в их памяти. Достаточно, например, уронить несколько капель воды на лицо грудного ребенка, чтобы увидеть, как у него автоматически задерживается дыхание.
