Не была ли фраза: «Фридрих, я хочу помочь!» обещанием сотрудничества? Если окажется, что сопрано принадлежит Ригмор, то она удивительно быстро оправилась от шока, вызванного смертью. То обстоятельство, что она использовала смесь языков, которой пользуются мертвые, говорит о гибкости и приспособляемости, потому что насколько я знаю, она никогда не изучала итальянский. Если связь с Ригмор будет налажена, то мы сможем заглянуть за невидимую грань, и возможно, что те, кто недавно был убит, смогут впервые поведать нам о себе. Кроме того ее признание поможет нам узнать, как влияет насильственный акт на психику человека и исследовать законы причины и следствия.
Я с нетерпением ждал визита Берндта Андерсона, но похороны Ригмор откладывались для проведения вскрытия. И тут произошло нечто, позволившее ясно представить, что произошло с Ригмор. Я получил сообщение, которое превзошло все мои ожидания. Я еще не знал, что оно станет началом запланированной серии передач, которые я получу в течение следующих восьми дней.
21 июня 1966 года, в день летнего солнцестояния, около 8 часов вечера я, как обычно, соединил магнитофон с радио и крутил настройку в надежде установить контакт с Леной. Через некоторое время она появилась на частоте, которая была практически свободна от помех. После Лены раздался знакомый мне женский голос, говоривший по-шведски и по-итальянски. Она беседовала с кем-то о вреде курения.
Казалось, что разговор происходит на переднем плане рядом с микрофоном. Через некоторое время послышался мужской голос, сказавший: «Фридель — Мелар слушает!». Как я уже упоминал ранее, слово Мелар или Мелархойден — пригород Стокгольма, расположенный на берегу озера Мелар — является кодовым словом для передающего центра на другой стороне, из которого, как мне сказали, исходят все передачи, адресованные мне. Тот же самый мужской голос продолжил говорить в большой спешке, так что я смог понять лишь часть сообщения. Затем в характере передачи произошла явная перемена. Мягкий женский голос, пробиваясь через шипящие звуки, нежно и ободряюще произнес по-шведски: «попытайся.»
Когда я услышал этот голос, меня вдруг осенило: Это мать Ригмор! Я не знал Эйвор Андерсон при жизни. Нескольких фраз, записанных мной сразу после ее смерти, было недостаточно, чтобы ясно идентифицировать ее голос. Но интуитивно я был уверен в том, что услышал именно ее. Снова появился мужской голос, быстро говоривший по-немецки, по-шведски и по-итальянски. Я не мог понять текст полностью, но он, казалось, высказывал с вое мнение о магнитофоне, радио и обо мне самом. Одновременно мне показалось, что кого-то уговаривали выйти на связь. Внезапно на переднем плане зазвучал голос молодой женщины, который робко и несколько нерешительно сказал по-шведски: «Фред — это Ригмор Андерсон.».
Это было такое чудо, слышать теплый голос Ригмор. Она говорил а точно, как в жизни, со своей характерной местной интонацией.
Сразу после этого заговорил женский голос по-немецки и по-шведски, но я смог понять только часть ее слов. Женщина выразительно произнесла: «Ригмор, ты должна идти к Фреду. Пелле говорит и по-немецки тоже».
И снова мужской голос быстро позвал меня на трех языках: «Фредерико, я буду говорить быстро. Эйвор (мать Ригмор). мертвые…».
Быстрым шепотом Лена вставила: «Установи связь с матерью, — и добавила отчетливо, — любят, обретают покой.»
На переднем плане голос Ригмор медленно, делая паузы, проговорил: «Фред. я… Мунте., - и добавил взволнованно, — я сожалею.». Послышался странный органный аккорд, а затем голос нашего друга Арне Фалька заговорил нараспев по-шведски с норвежским акцентом: «Где можно получить счет?».
Прозвучал новый аккорд, и тот же мужской голос, что и до этого, выразительно произнес по-шведски: «Ригмор, думай о карме!».
На переднем плане Ригмор задумчиво пропела по-шведски: «Это карма, — и быстро добавила, — жаждущий.». Остальное утонуло в шуме помех.
Затем снова оживленный мужской голос, ритмично чередуя немецкий и шведский языки, передал сообщение: «Федерико, важная информация, Мелар в контакте с Моэлнбо, поддерживай связь, Ригмор сообщает Микаэлу, мы придем по радио, мы соединяем аппарат мертвых. мы соединяем. У Лены связь и интервал. Мы передаем по радио. проверь радио., - а в конце с особой выразительностью подчеркнул, — Ригмор хочет контакт.»
Таков был результат первого прослушивания пленки.
Даже несмотря на то, что часть сообщения была засорена помехами и была плохо слышна без фильтра и усилителя, она была необыкновенно важна.
Я позвонил Берндту и сообщил ему о своих контактах. Бернд т пообещал приехать в Нисунд в воскресенье 26 июня. В течение нескольких следующих недель я продолжал получать ежедневные подробные сообщения по радио. За исключением нескольких личных посланий, большинство их име ло отношение к Ригмор и ее ближайшим родственникам. С разрешения Берндта я расскажу только самое главное об этих личных контактах, то, что может быть полезно для всех нас. Я также хочу подчеркнуть, что Берндт Андерсон, которому судьба уготовила такие жестокие испытания, и глубину страданий которого мы вряд ли сможем понять, разрешил опубликовать пережитое им, руководствуясь исключительно заботой обо всех нас.
Берндт приехал утром в воскресенье 26 июня. Я намеренно не сообщил ему подробности своих записей. Я хотел убедиться, в какой мере Берндт сможет узнать голоса и понять текст. К сожалению, ему в тот же день нужно было возвращаться в Кепинг, поэтому мы решили не делать новых записей, а вместо этого тщательно проверить те, которые были сделаны 21 июня.
Было чудесное солнечное утро, и мы пили кофе в гостиной, разговаривая о мелочах. У меня было ясное ощущение, что Берндт хочет сообщить мне что — то важное, но колеблется, ожидая подходящего момента, возможно, вопроса с моей стороны. Не знаю, была ли это телепатия, интуиция или случайность, но я, повернувшись к Берндту, задал ему прямой вопрос, не была ли неизвестность о судьбе Ригмор страшнее действительности.
Берндт спокойно взглянул на меня. Казалось, он ждал этого вопроса. «Я хочу рассказать вам кое-что, — начал он серьезно, — о чем я еще ни с кем не говорил. Когда Ригмор убили 1 июня, я знал, что она умерла». Он рассказал следующее. «Так как весной я по работе должен был находиться вблизи Стокгольма, то я жил там и приезжал к дочерям в Кепинг только по выходным. 1 июня около 9 вечера я лежал на кровати. Я устал и хотел немного отдохнуть. Не помню, о чем я думал, во всяком случае, я не спал. И вдруг я испытал внезапный шок, смертельную агонию, леденящий ужас смерти, и я с ужасающей ясностью понял: Ригмор умирает. Мне не хватает слов, чтобы выразить это, но уверенность в ее смерти была настолько реальна, что я не мог пошевельнуться, я был как парализованный, и вдруг на меня нахлынуло новое чувство, ощущение спокойствия и утешения: Ригмор со своей матерью! У нее все хорошо…Весь страх и боль позади.».
Наступила долгая пауза. Я воспользовался случаем, чтобы спросить: «Вы сразу позвонили в Кепинг?».
«Нет, я не хотел гасить последнюю искру надежды. Это был своего рода самообман, малодушие». Берндт помолчал некоторое время.
«А что произошло потом?» — нарушил молчание я.
«Марианна, моя старшая дочь, позвонила мне через несколько дней. Ригмор жила отдельно, в нашей квартире в Кепинге. Марианне позвонили с работы Ригмор. Мне все стало ясно. Мы известили полицию. Все остальное вы уже знаете».
«У вас были предположения, кто мог ее убить?», — спросил я через некоторое время.
Берндт кивнул: «Я подозревал, но не хотел верить. Янне славный парень, но когда я увидел его исцарапанное лицо, я все понял. Я надеялся, что он признается. Я так страдал от того, что тело Ригмор где-то в лесу, под дождем, возможно, ее терзают звери. Но, как вы знаете, все было не так».
Все остальное я знал. Газеты детально освещали все подробности трагедии. Жених признал свою вину в день похорон. Я знал, что действия Берндта в этом случае имели решающее значение.
Я также знал, что несмотря на свое горе, Берндт простил убийцу из сострадания. Ему было жаль молодого человека, который, придя в бешенство, совершил преступление в состоянии умопомрачения. Если подумать над тем, что произошло, трудно сказать, кому судьба нанесла самый жестокий удар. Может быть, мертвые смогут подсказать нам? Мы встали и пошли в мой кабинет на верхнем этаже особняка.
Отсюда открывался прекрасный вид на озеро, и можно было спокойно работать, наслаждаясь тишиной пейзажа. Я уже подготовил пленки с записями Ригмор и включил магнитофон. Я знал, что у Берндта отличный слух, благодаря его собственному опыту записи. И еще: Берндт знал, как легко можно принять желаемое за действительное, и поэтому был очень критичен к самому себе. Когда раздалось чистое сопрано, Берндт попросил меня повторить этот отрывок записи несколько раз. Он понял текст так же, как я его записал, но не был полностью уверен в том, что это Ригмор.
