– Нет, это невозможно! Нужны колоссальные объемы энергии! – не вытерпел Звягинцев.
– Начнем с того, что время материально, – обрадовался новой затравке Померанцев. – Оно, как вода, обтекает нашу Вселенную неравномерно и само обладает колоссальной энергией. Время – это новое, еще неизвестное науке средство выделения энергии из вещества! Ведь ты, Звягинцев, – артиллерист, тебе многое должно быть понятно!
На самом деле за спиной Звягинцева был только начальный курс Высшего Императорского артиллерийского училища на Арбате. Здесь, на полигоне, он исполнял скромные обязанности электрика из приборной обслуги, и вся его задача состояла в том, чтобы держать рукоять рубильника, чтобы ее не выбило во время скачка напряжения. Звягинцев был уже пятым дежурным возле платформы. Рабочих приходилось часто менять, у тех, кто подолгу дежурил у платформы со стальным шариком, наступали признаки раннего одряхления, выпадали зубы и седели волосы.
Когда Звягинцев и Померанцев вернулись в подвал, очередной объект – маркированный стальной шар – уже покоился на нефритовой платформе.
С виду он ничем не отличался от новехоньких блестящих ядер, насыпанных в большие дощатые ящики у входа в лабораторию. Их изготавливали практически вручную из сверхсекретного сплава, и каждый шар был помечен отдельной маркировкой с процентным составом металлов и порядковым номером. Со стороны казалось, что нынешний шар уже побывал в деле. Его бока покрывала тонкая окалина, отчего он казался тускло-золотым.
Приехавшие наблюдатели укрылись в особом помещении за светонепроницаемыми щитками.
– Кольцевые каналы задействованы! Готовность номер один! – скомандовал Померанцев.
В тот день все шло как в обычных рядовых экспериментах. Трещали рапидные кинокамеры, сфокусированные на объект. Нефритовую платформу окутали радужные всполохи, из-за громадных температур в жерле графитовой трубы был выбран тугоплавкий нефрит. Стальное ядро раскалилось до малинового цвета, и воздух вокруг него начал плавиться и дрожать, как полуденное марево над пшеничным полем. На несколько секунд погас свет: не хватило электричества, – и в угольной тьме зловеще засветился огненный зрачок.
Почти в кромешном мраке Звягинцев опустил рукоять переключателя, дернул рубильник до отказа вниз и перевел риску шкалы времени в крайнее левое положение. С маслянистым шипением зажглись аварийные лампы.
Несколько секунд гнетущей тишины, и треск разрядов отпечатался в сознании людей, как строки приговора, – и тут огненный шар исчез! Нефритовая платформа была пуста! Он появился через несколько долгих, как вечность, секунд в клубах зеленоватого тумана, но самое удивительное: вся поверхность шара была покрыта серебристой шубой инея!
– Есть! Есть проскок! – бестолково тычась небритой щекой, губами и острым журавлиным носом, Померанцев сграбастал Звягинцева и почти оторвал его от пола. Разнорабочий татарин Валиев, пользуясь суматохой, облапил их обоих и боднул Звягинцева наголо побритой головой:
– Есть проскок!!!
Кругом ликовали и обнимались люди, обновленные, омытые ливнем радости. Эти звонкие секунды всепобеждающего счастья перечеркивали гнет бессонных ночей, усталость и нечеловеческое напряжение последних дней перед проскоком, они напрочь отсекали страх, голод, жажду и другие чувства, в иное время до предела заполняющие человеческое существо.
Померанцев перебрасывал с ладони на ладонь «объект 00301», пробуя очистить его от искрящейся шубы инея, но пальцы тотчас же прилипали, как к лотку с искусственным льдом. Всего несколько секунд назад «объект» был раскален добела, но во время проскока, длившегося доли секунды, он заиндевел, точно побывал в космическом холоде.
– Он исчез! Его не было нигде! Его не было во Вселенной! Целую секунду!!! – почти рыдал Померанцев.
Посреди шумной, галдящей ватаги Звягинцева окутали странная тишина и покой, словно он парил над развороченной лабораторией, с грудами маркированных ящиков, над незаконченной третьей очередью, не умея разделить шалую радость своих соратников и друзей.
– Есть, есть проскок!!!
Офицер в черном с малиновым френче с эмблемами МГБ, сохраняя спокойствие, докладывал по вертушке об успешном эксперименте. Он еще не положил трубку, а в распахнутую дверь уже входил человек с холодным, непроницаемым лицом, словно вместе с погонами и удостоверением ему выдали это застывшее выражение властной подозрительности и холодного хищного внимания. Он взял из рук Померанцева шар и скомандовал:
– Стоп! Тишина! Эксперимент нужно повторить!
– Повторить, – убито обронил Померанцев. – Можно ли повторить вчерашний день?
Почуяв недоброе, люди словно увяли. Они больше не обнимались, как полярники на затерянной льдине. Яркий самолетик улетел и унес собою едва родившуюся надежду.
Повторный разгон аппаратуры прошел как в тяжелом сне. По команде Померанцева Звягинцев до упора сдвинул рубильник и, продолжая удерживать, вручную перевел риску на шкале от нуля до упора влево и снова вернул до нулевого фиксатора.
По лаборатории прокатилась волна взрывов, словно техника, обезумев от насилия, кончала жизнь самоубийством. В пушистом угольно-черном облаке беззвучно заплясали пучки молний, и весь металл, какой был в лаборатории, засветился изнутри, что-то ухнуло весело и грозно, взорвалось и рассыпалось мерцающими всполохами, и наступила абсолютная тьма. Когда снова зажегся свет, стального шара уже не было на платформе…
Легкая паника среди охраны переросла в шок, эмгэбэшники и простые вертухаи потеряли всякую осторожность. Это было похоже на всеобщее помешательство. Прошло три – пять минут яростных отзвонов и ответных рапортов.
По обрывкам разговоров Звягинцев понял, что ожидаемого взрыва над Тунгуской не было!
Пользуясь растерянностью охраны, Звягинцев вышел из лаборатории через едва приметную дверь в стене; повсюду, куда бы ни забрасывала его судьба, он находил эти тайные выходы на свободу, к свету. Он прошел старым монастырским подземельем, выложенным бурым кирпичом, свернул в сумрачный коридор, едва освещенный аварийными лампами, и вздрогнул от брезгливого ужаса. Припадая на левую ногу, на него медленно шел Верховный, и Звягинцев замер под напором неведомой силы, мрачной и темной, точно перед ним был ходячий идол, гневное людоедское божество.
Звягинцев глаза в глаза встретил насупленный взгляд Верховного и выдержал несколько секунд, пока веки сами не опустились вниз.
– Кто это? – спросил Сталин у шагающего рядом адъютанта.
– Выясним, товарищ Сталин!
– Почему он так смотрит на меня?
– Выясним, товарищ Сталин!
Чтобы передохнуть от невероятного напряжения, Звягинцев вышел на воздух, в вечернюю рощу. Он шел туда, где в отдельной, отгороженной досками закуте жил старый карибу – северный олень. На поляне, рядом с вольером, стоял чум, покрытый дублеными шкурами, там обитал маленький желтолицый человечек без возраста – енисейский шаман.
Шаман ни с кем не разговаривал, кроме своего оленя, и единственным человеком, который знал о нем чуть больше остальных, был Николай Звягинцев. Кола, как звал его шаман с ударением на последнем слоге. В ответ Звягинцев дал ему прозвище Оленко. Это детское сказочное имя так шло к его безбородому лицу и ярким раскосым глазам цвета черного чая, с зеленой хвоинкой на самом дне.
Они сдружились еще зимой, когда Звягинцев принес оленю полные карманы круто присоленных самодельных сухарей. Соль – единственный корм, которого олень не может добыть в природе так же легко, как траву и мох, и таежный отшельник внезапно раскрылся.
– Земной поклон! Славлю тебя за хлеб, за соль, – важно сказал шаман, приложив правую руку к сердцу, и поклонился Звягинцеву.
Звягинцев побледнел. Именно так, чуть протяжно, с глубоким достоинством и силой, здоровалась и прощалась Она!
– Ты знал Каму? – севшим от волнения голосом спросил он.
– Эден-Кутун, Белая Шаманка, главная в тайге! – уклончиво ответил Илимпо.
– Ты знаешь, как найти Ее? – замирая от счастья, спросил Звягинцев.
– Илимпо знает все тропы, он много раз ходил по Ворге Мертвых и ни разу не заблудился.
– Помоги мне найти Каму!
– Каму нельзя найти, надо ждать, пока сама позовет, – ответил шаман.
С той поры Звягинцев приходил к шаману поговорить, точнее, помолчать о Ней.
Для горбоносого хора он приносил в горсти соль грубого помола – и заручился настоящей дружбой Оленко.
Шаман сидел у гаснущего костерка, посасывая трубочку с листовым самосадом, а его олень понуро стоял рядом.
– Старому Илимпо пора в дорогу, – повторял шаман, и эти слова не вязались с его детским, безбородым лицом и иссиня-черными волосами.
– Ты хочешь вернуться обратно в тайгу? – не понял Звягинцев.
– Можно взять шамана из тайги, но нельзя взять тайгу из шамана. Илимпо скоро будет там!
