— Майкл, Джеки! — Майор обратился к двум мгновенно заскочившим в палатку десантникам: — Пропускайте сюда только американских офицеров и только после предварительного сообщения мне.
— О'кей, сэр, — осклабились спецназовцы и, покосившись на Стефана Искру, вышли из палатки.
Огромная толпа по имени «цивилизованное человечество» активно защищала свои ценности. Как-то так получилось, что лишь прилагательное «западные» придавало существительному «ценности» статус неприкосновенности и даже бесценности. Никто ничего не понимал, но все во все подряд верили. Двадцать первый век, насмешливая эпоха статистического предчувствия, начинал осуществлять сокровенную задумку антибесконечного бессмертия. Все во что-то верят, все ждут прорыва в чудо, все давно готовы к чему угодно, но никто не в состоянии понять, что 21-й век — это век, когда нас, статик-рабов, впервые соединят через генетические изыскания с нашими параллельными двойниками и тем самым опустошат пространство, занимаемое ими, лишат нас резерва. Мы будем сильнее и долговечнее, но у нас больше не будет возможности исправлять свои ошибки, нам придется поверить в то, что мы их не совершаем, то есть стать антибогами, глобализированными сатанистами…
— Нет, — хмыкнула Клэр Гастинг, оглядывая седьмой жилой модуль МХС, — я все-таки испытываю сексуальное влечение к нашему «Хазару», на меня действует его фактура и качество прилагаемых эпитетов. Он огромный, стремительный, многофункциональный. Я бы назвала его «Фаллосом Зевса».
— Не знаю, не знаю, — засомневался Джон Карри, не слушая жену и обращаясь к Харио Группу, американскому физику немецкого происхождения из исследовательской группы Национальной академии наук США. — Меня настораживает наша уверенность в правильности полета на Юпитер. Почему бы для начала не послать менее масштабную станцию, пусть она год-два по-вращается на орбите Юпитера, пощупает, проанализирует, прочувствует масштаб объекта в конце концов.
— Орбита Юпитера? — удивилась Клэр Гастинг. — Это сейчас тебе в голову пришло, или ты и до этого был не в себе, дорогой?
— Не надо, Клэр, — досадливо поморщился Джон Карри. — Ты же знаешь, как я тебя люблю, но если мы можем войти, как ты образно выразились, в Юпитер, то почему нам не совладать с его ближней орбитой? В конце концов хроногиперболизированный ускоритель на «Хазаре» слишком мощное и дорогое удовольствие, как и сам «Хазар», впрочем. На вторую станцию, в случае неудачи, у человечества может не хватить терпения, сил и времени, я уже не говорю о деньгах.
Чем ближе был день выведения и сборки МХС на орбите Земли, тем сильнее и сильнее Джона Карри охватывали сомнения.
— Джони, не забывай о том, что как только ты перестанешь быть руководителем экспедиции, а все идет именно к этому из-за твоей неуверенности, ты сразу же, я бы даже сказала, автоматически, перестанешь быть моим мужем.
— Эээ, — мгновенно побледнел Джон Карри, протягивая к супруге руку и пытаясь что-то сказать в свое оправдание, но Харио Групп неожиданно тихо воскликнул:
— Браво, Клэр! — А затем громко зааплодировал и заорал во всю глотку: — Браво!
— Ага, — произнес Арчибальд Соукс, входя в ангар, где шла сборка седьмого модуля МХС, — я так и знал, что вы возьмете за основу российский проект. Правильно сделали. — Соукс повернул голову к двум сопровождающим его спутникам и объяснил: — Россия загадочная страна. Они из рук вон плохо делают автомобили и сантехнику, но когда дело касается космических технологий и воровства из государственного кармана, то на них можно положиться. Как вы думаете, Кони, я прав?
— Спросите у Клэр, — буркнул директор ЦРУ. — Она, как и вы, считает Россию загадочной страной, правда, с несколько иной мотивацией. Здравствуйте, Клэр, — поздоровался Конти с Клэр Гастинг, вышедшей из движущейся по поверхности модуля лабораторной капсулы, где проверяла стыковочную однородность структурности корпуса.
— Кто это с вами? — Клэр Гастинг кивнула в сторону третьего спутника. — Я где-то его уже видела. Он похож на еврея.
Человек, пришедший с главой ЦРУ и сенатором Арчибальдом Соуксом, не слышал этого разговора. Он ходил по гигантскому ангару, время от времени останавливаясь возле магнитизированного корпуса модуля, тыкая в него пальцем и с сомнением качая головой.
— Ради Бога, Клэр, — Арчибальд Соукс взял Клэр Гастинг под руку и повел в сторону лифта, — давайте спустимся в холл и выпьем холодных сливок, растворенных в радужной текиле из кактуса гурами. Какое вам дело до еврея, интересующегося космосом! Вот увидите, он сейчас осмотрит модуль, затем спустится в холл и заведет разговор о том, как можно лететь на Юпитер, не разобравшись с еврейским вопросом на Земле?
— Соукс, — Клэр Гастинг в последнее время чувствовала себя немного скованной в присутствии сенатора и поэтому тщательно пыталась понять этот феномен, — в таком случае, откуда у него допуск в «Янки»?
— Не знаю, — пожал плечами Арчибальд Соукс, — вопрос не ко мне, спроси у Конти.
— Ваши сливки. — Бармен поставил перед Клэр и Соуксом узкие, наполненные почти доверху золотистой жидкостью, высокие бокалы, в которых плавали маленькие кубики замороженных сливок с лимонным соком.
— Дитя мое, — выплыл из глубины холла академик Джон Пул, — сегодня я могу со стопроцентной уверенностью сообщить всем, что наконец-то получены доказательства наличия в Солнечной системе еще одной планеты. Она находится на той же орбите, что и Земля, в прямо противоположном от Солнца направлении. Так что маршрутный картографический пульсар «Хазара» придется перепрограммировать.
— Тоже мне, сенсация, — фыркнул Олег Антонов. — Мы в России считаем, что эта планета, так называемая Антиземля…
— Мы ее называем Глорией, — вклинился в речь Антонова уязвленный Джон Пул. — Эта планета, на наш взгляд, очень неустойчива по отношению к Земле и Солнцу, и явно обитаема.
— Да, — спокойно согласился ничуть не уязвленный Олег Антонов, — она искусственная. Хотя вполне возможно, что Глория, как и наша Луна, может оказаться осколком Фаэтона, бывшего марсианского спутника, исчезнувшего по неизвестной причине с его орбиты тринадцать тысяч лет назад. Господин Турбенрогман, — прервал сам себя Олег Антонов, обращаясь к молчаливо сидящему в кресле президенту астрономического общества при розенкрейцеровской обсерватории, — а что вы думаете о новой планете, обнаруженной господином Пулом? Он, правда, не обратил внимания на то, что до него об этой планете сообщал миру из Ватиканской обсерватории Джандоменико Кассини еще в 1666 году.
— Не передергивайте, господин Антонов, — поморщился Масалик Турбенрогман. — Кассини никто не поверил, включая его самого. В 1666 году, несмотря на то, что науку уже озарили своим гением Коперник, Тихо Браге и Галилей, можно было открыть все что угодно, особенно в обсерваториях. Тот же профессор Кассини сообщал, что наблюдал в небе звезду, имеющую форму папской тиары, и получил за это пожизненную должность главного инспектора всех католических школ Римской церкви. А Джон сообщает об Антиземле с расчетом и снимками в руках. Хотя меня больше интересует парадоксальный взбрык марсианского Фаэтона, я вижу в этом какие-то труднопонимаемые аналогии с нашим временем. Мы-то ведь знаем, что Марс был обитаем и развит на много порядков выше нас, и тут Фаэтон. Нужно не забывать об этом.
Клэр Гастинг медленно выпила текилу с замороженными кубиками сливок и поставила бокал на стойку. Она выполнила это действие столь психологически-выверенными жестами, что когда бокал стукнул донышком о дерево стойки, в холле наступила тишина. Ученые смотрели в ее сторону и ждали, что она скажет.
— Мы учли момент с Фаэтоном, — голос Клэр был наполнен интонациями повелевающей королевы, — и поэтому «Хазар» будет стартовать в три рывка, с околоземной орбиты, а не с Луны, как предполагалось с самого начала.
— Учли момент с Фаэтоном? — неуверенно и слегка испуганно переспросил у Клэр Гастинг Джон Пул. — Вы хотите сказать, что МХС…
— О, Боже мой, — не дал ему закончить фразу чей-то громкий и возмущенный голос со стороны лифта. — Все куда-то спешат, никто не видит никакого покоя, всем нужен Юпитер, на худой конец, Марс, или хотя бы миллион долларов на безбедную старость. А я вот хочу у всех спросить, — к стойке подошел человек маленького роста, в шляпе и лапсердаке из дорогого шевиота, похожий на Луи де Фюнеса в минуты благодушия, — если все хотят на Юпитер или хотя бы немного денег на жизнь, и если из всей этой затеи ничего не получится, то при чем тут евреи? Если все летят в космос, то почему арабы до сих пор нападают на маленький, никому не мешающий Израиль? Мне еще покойный дядя говорил, а он был лучшим дирижером в Одессе, что если ты не можешь из ругани торговок на Привозе извлечь ноты для красивой музыки, тогда сиди в Одессе и не вздумай никуда уплывать на белом теплоходе. Я-таки уплыл из Одессы. Что вы на это скажете, господа?
