- Да, конечно. В любом месте. Вопросы позволяют прокрутить ситуацию еще раз, обратить внимание на детали, и в конечном счете возможен прорыв в новые отрезки.
- Хорошо, и еще один общий вопрос - насколько я понимаю, ты рассказываешь о специфическом осознанном сновидении, которое вы интерпретируете как возможное прошлое? Но чье это прошлое? И какова степень осознания? Ты ничего не говоришь об этом, почему? Это ведь существенно.
- Не совсем так. – Брайс собрался было продолжить, но замолчал, взглянул на Тиссу. – Даже не знаю, с чего начать, столько всего… Это не сновидение, поэтому я и не говорю о степени его осознанности. Говорить о степени осознанности в том смысле, как мы говорим об осознанных сновидениях, тут невозможно, поскольку с одной стороны эта степень максимально высока – это полноценная жизнь в том смысле, в котором некто-тот жил, как я живу сейчас. С другой стороны, эта степень близка к нулю, так как саму эту жизнь нельзя назвать хоть сколько-нибудь свободной от тупости, негативных эмоций. В той жизни всплеск озаренных восприятий мог случиться, например, раз в месяц, или раз в год, а у многих и вовсе никогда. Это именно воспоминания. Воспоминания, которых, как мы думаем, у нас нет, но они, оказывается, есть. Фиксируя определенным образом различающее сознание во время перехода в осознанное сновидение, это еще на стадии замещения, можно подставиться под влияние потока, увлекающего в совокупность восприятий, собирающихся в специфические миры. Детали способа фиксации ты прочтешь. Тисса, покажи ей потом… Сначала думали, что это обычные миры типа фессоновского или миров Мейсона, или даже вертикально-ориентированные миры, но быстро выяснилось, что собираются миры, которые никак иначе не назовешь, кроме как «миры прошлого». Мы, правда, не знаем – чье это прошлое, и даже слово «чье» мы не знаем, как в точности определить, ведь если ты интегрировал в себя некое восприятие-воспоминание, то с одной стороны, поскольку это восприятие входит теперь в твою совокупность, то по определению оно «твое». С другой стороны, существует явление несмешиваемости, то есть отнюдь не всегда интегрированное восприятие образует связи с достаточно сложной топологией, чтобы мы в полной мере могли назвать его «часть тебя». Этот вопрос изучается Тарденом из второй группы, свяжись с ним, если интересно, думаю, он с удовольствием даст исчерпывающую информацию… хотя черта с два тут есть хоть что-то исчерпывающее – мы еще фактически в самом начале, - Брайс улыбнулся, Тисса прихрюкнула и что-то тихо пробормотала, от чего Керт с Арчи засмеялись.
- Около полудня хочу с тобой прогуляться, сходим к озеру, - Тисса положила ладонь на локоть Торы. - Идти часа полтора в одну сторону быстрым шагом, под ногами – пухлая земля, усыпанная сосновыми иголками, рядом русло обмелевшей к лету речки с обалденными камнями – берешь камень, кидаешь его, он гулко зарывается в мелкий песок или ударяется о другие камни с таким звуком, от которого волны наслаждения так и разбегаются по телу, заодно расскажу побольше о нашей работе.
- Поэтому скажем так, - продолжил Брайс все тем же несколько профессорским тоном, - собранные таким образом миры наполнены деталями с любой степенью детализации, и столь же ярки, отчетливы, реальны, как и наша текущая жизнь. Сопоставление увиденного с тем, что известно нам из истории, дает основания полагать, да собственно, это уже известно почти наверняка, что эти миры и есть полностью или отчасти тем, что мы и называем «прошлым». Пока достаточно, пусть Майк продолжит.
Риана подняла ладонь, приостанавливая начавшего было рассказ Майка.
- Я не поняла – если они все так смертельно устали, и ты в том числе, почему никто из вас не ложился спать?
- Невозможно! Все места заняты, но даже если какая-то семья занимала три места, и кто-то из них ложился, то все равно было чертовски неудобно, ребра кресел впивались в бока, и …
- Погоди, а почему не лечь на пол, почему не лечь на ложа… там были ложа?
- Ложа? Майк слегка высунул язык, сосредоточился на воспоминании. – Не было там никаких лож… сейчас… неприлично это – взять и разлечься… ты что разлегся, как пьяница… ну-ка сиди спокойно!... Саша, да прекрати ж ты баловаться, мы все измучены, а тут ты еще…
- Это обрывки разговоров? – Керт делал краткие записи.
- Да. Я пока что сам не пойму – когда подпитываю фиксацию того «я», то все это кажется вполне обычным, мы там так привыкли жить, что лежать посреди вокзала можно только в крайнем случае, и то это нонсенс, люди могут подумать, что ты бомж или пьяный, или ненормальный, милиция подойдет и заставит встать… врача могут вызвать… вот просто так взять и лечь… так нельзя. Почему? Неприлично. Почему? Черт его поймет… не понимаю – почему там не было лож? Места достаточно, пришел, лег, почему именно сиденья, почему такие неудобные?
- А что это за обрывки насчет «сиди спокойно»? Зачем кому-то надо, чтобы кто-то сидел спокойно?
- Так… это мать, мать говорит своему ребенку, ему года четыре, активный пацан, не сидится на месте, а кому захочется сидеть на этом ужасном стуле? Бегать по залу и возиться с другими детьми она ему не дает… почему… она чего-то опасается, на ее лице – тревога каждый раз, когда она теряет мальчика из вида, встает, озирается, неприятным голосом зовет его, ругает за что-то… что-то он сделал не так… ага, он встал на колени и заполз под сиденье, почему-то и этого делать нельзя… пока не понимаю… что-то такое она ему выговаривала… коленки… посмотри на кого ты похож… это ж не настираешься на тебя… ага, я понимаю – у него грязные коленки, и где-то он сел попой на пол, так что его шорты испачканы.
- Значит, пачкаться нельзя.
- Да.
- Эпидемия?
- Что?
- Почему нельзя пачкаться, там была эпидемия? – Я читала об ужасных эпидемиях, от которых умирали тысячи, миллионы людей! – Тисса в отчаянии сжала кулак. – Умирали все подряд – дети, взрослые, агрессивные, миролюбивые - ничего нельзя было сделать…
- Нет, никаких эпидемий не было, просто мать не хотела стирать его шорты.
- ??
- Ну вот так, мне добавить к этому нечего. Так мы жили. И еще, мать испытывала неловкость от того, что кто-то видит, что у ее сына грязные шорты.
- Господи, а какие же еще могут быть шорты у нормального четырехлетнего пацана!? – вырвалось у Арчи. – И ради того, чтобы кто-то, кого они увидят в первый и последний раз, не подумал бы непонятно чего про них, они заставляли ребенка часами сидеть смирно? Это же… ну в самом деле, это же пытка, самая настоящая пытка. Может ты чего-то не понимаешь, Майк?
- Может быть, может, да. Я понимаю, что это выглядит дико, наверное, мои воспоминания слишком отрывисты, и я не улавливаю какой-то важной причины, по которой ребенок должен сидеть смирно и не пачкать шорты. В следующий раз попробую разобраться, сейчас воспоминания немного смазаны.
- Хорошо, - Менгес сделал рубящее движение ребром ладони, - время дорого, пошли дальше. Второй эпизод.
- Есть что-то интересное, Менгес? – вкрадчиво спросила Арчи. – Я же вижу – ты чем-то возбужден. Может тогда сменим тему? А то ты прямо как двухлетний пацан, который впервые в жизни добрался до голенькой девочки.
- Да ладно тебе, - напористо возразил Брайс. – Это кто же сейчас только в два года начинает тискаться? У нас не средневековье.
- Брайс, не будь таким профессором, а то…
- Да, есть интересное. – перебил их Менгес. В группе Айрин, под Торонто – сегодня ночью они разослали отчет, я его просмотрел. Это нечто совершенно новое, совершенно. Не удивлюсь, если под это создадут новую группу. Вольф. Я думаю, он возьмется за это. Очень интересно, очень. Столько интересного! Как интересно! – Менгес привстал, и лицо его, и вся поза светилась силой и предвкушением. Через несколько секунд он снова сел, переборов всплеск желания двигаться, немедленно приступить к исследованию.
- Я хочу побыстрее закончить и послушать Менгеса, - Майк поднял руку, призывая ко вниманию. – Я в своей комнате, студенческое семейное общежитие, мне двадцать два или двадцать три года, моей жене около двадцати. Поздний вечер, грудной ребенок наконец-то заснул, в гостях подруга жены – застенчивая, вежливая девушка. Мне не нравится, что она пришла, я не люблю таких – чем более вежлив человек, тем он более агрессивен, эта закономерность мне уже хорошо известна. Сначала это казалось парадоксальным, но потом я понял – чем вежливее человек, тем сильнее его недовольство, если кто-то пренебрегает вежливостью. Чем вежливее, тем неискреннее – тоже правило без исключений. С такими людьми неинтересно, атмосфера натянутая, ведутся куцые разговоры, и часто лишь затем, чтобы вытеснить тот факт, что говорить не о чем. Подруга с женой приглушенными голосами говорят о ребенке – как пеленать, как…
- Пеленать? Это что?
- Ребенка туго заматывают в простыню, ее называют «пеленка», туда заправляют руки, чтобы он не махал ими…
