— Давайте, вылезайте через заднее стекло! — приказал Паша.
— А где оно? — недоуменно спросила Маша.
Славина повернула голову и обнаружила, что стекла и в самом деле нет. Вместо него — овальная узкая дыра. Прямо на уровне земли.
Ползком, чертыхаясь и больно стукаясь то коленками, то головами, женщины выползли наружу. За ними выбрался Паша. Встали, отряхнулись, оглянулись по сторонам, и вот тут стало по-настоящему страшно…
Честно говоря, этот страх у Ольги не прошел и сейчас. Несмотря на то, что она сидела в безопасном и теплом джипе, несмотря на яркое теплое солнце, несмотря на то, что все жуткое уже осталось позади… Маша, видимо, пришла в себя гораздо быстрее. Или просто ей некогда было по-серьезному вдаваться в переживания: следовало срочно вызвать эвакуатор, договориться с автосервисом, решить попутно множество мелких, но важных вопросов. «Опель» был единственной редакционной машиной, и оставлять газету без транспорта надолго Мария, как главный редактор, совершенно не могла себе позволить.
К тому моменту, когда прибыли озабоченные автоинспекторы, «скорая помощь» и эвакуаторы, пострадавшая толпа уже вовсю гомонила, обмениваясь впечатлениями о пережитом ужасе. Впрочем, теперь все случившееся представлялось лишь занятным, хоть и несколько опасным приключением, из которого все присутствующие вышли с честью и достоинством. Кроме автомобилей. Те, все три, по-прежнему демонстрировали абсолютную беспомощность и внезапную инвалидность самой распоследней, тяжелой группы. Причем, скорее всего, пожизненную.
Уже приткнулась к обочине и серая гармошка «Икаруса», прибывшая для транспортировки пострадавших, но в салон никто не шел — в перевернутой маршрутке дожидались хозяев сумки и чемоданы. Поэтому микроавтобус поставили на ноги первым, выгрузили багаж и, наконец, отправили с места печального происшествия весело галдящих пассажиров. Следом вернули в исходное положение редакционный «опель», крыша автомобиля была примята и некрасиво скособочена, вместо заднего стекла щерился темный проем, веселые серебристые бока располосовали темные беспорядочные царапины.
— Стойки повело! — сплюнул Паша. — На такой ремонт попали!
— Как, своим ходом доедешь, или на эвакуаторе? — спросила огорченная Маша.
— Посмотрим… — Павел завел машину, туда-сюда крутанул руль. — Доеду, Мария Сергеевна. Потихоньку…
Белую «шестерку», вернее, то, что от нее осталось, поскольку «морда» автомобиля теперь стала похожа на американского элитного боксера, белого, в черных пятнах, с плоской нашлепкой вместо носа, погрузили на эвакуатор.
Примерно через час от начала дорожной фантасмагории трасса «Аэропорт-Мурманск» была девственно чиста и практически так же невинна.
— Ну что, Оля, как вам встреча с Заполярьем? — весело поинтересовался Влад, выруливая на почти просохшую дорогу. — Да и Макс тоже, по-моему, с таким универсальным набором впечатлений впервые столкнулся, а?
Ольга с Максом переглянулись и одновременно вздохнули.
— Да, после такого боевого крещения никакие аномалии не страшны, — задумчиво проговорила Маша. — Как будто напугать нас кто-то хотел.
Максим внимательно посмотрел на спутницу, но ничего не сказал.
* * *
Вице-губернатор Мурманской области Михаил Федорович Шубин встретил Ольгу изысканно-вежливыми, практически аристократическими манерами. И легкий горделивый поклон красивой головы, и теплые, ухоженные, с аккуратно отполированными ногтями руки, и едва ощутимое касание губ при изящном поцелуе кончиков Ольгиных пальцев, и светлый, безумно элегантный костюм — все говорило о том, что Шубин знал себе цену и весьма умело этим пользовался. Кофе, поданный пожилой элегантной секретаршей, был выше всяких похвал.
Собственно, и сама секретарша, больше похожая на леди королевских кровей, демонстрировала класс хозяина кабинета и приемной. Это только у щеголеватых временщиков-недоумков сидят в приемных напомаженные девицы, с ногами, растущими прямо от щедро упакованных в тушь ресниц. Руководитель, знающий толк в психологии, выберет себе в помощницы вот такую изысканно-холодную немолодую даму, которой и плебейскую шоколадку предложить будет в высшей степени моветоном, которая сама собой олицетворяет и успешность, и значительность, и совершеннейшую незыблемость кресла, занимаемого патроном.
Словом, разглядев секретаршу, Ольга хозяина кабинета практически зауважала.
— Ольга… ммм… — Шубин вглядывался в визитку, даже перевернул, пытаясь отыскать Ольгино отчество. Которого, впрочем, на картонке отродясь не бывало. Ольга Славина и все. Первый канал.
— Просто Ольга, — улыбнулась девушка. — Мне так привычнее.
— Хорошо! — легко согласился вице-губернатор. — Да вам, похоже, рано еще отчеством пользоваться. Вы так юны…
Ольга оценила и сам комплимент, и легкую ненавязчивую изысканность тона. Представитель Мурманской власти ей положительно нравился!
Шубин же, выдерживая роль гостеприимного заинтересованного хозяина, одновременно внимательно разглядывал Ольгу. Он умел делать это так осторожно и незаметно, что человек, попавший в поле его зрения, ни о чем таком бы и не догадался.
Конечно, он хорошо знал это лицо. Как и вся страна. Авторская программа «Тайны в ладонях», которую вела Ольга Славина, пользовалась просто дикой популярностью. Главным образом — за счет вот этой самой ведущей, невысокой худенькой голубоглазой блондинки. Не красавицы, нет, но ее лицо, увидев однажды, вряд возможно было забыть. Столько лучистой энергии источали ее глаза, так завораживающе-радушна была ее легкая улыбка. Да и сами программы, пропитанные легкой, доброй иронией, постоянно открывали что-то новое и неизведанное в привычной и знакомой жизни.
Люди, которых она приглашала на съемки, всегда демонстрировали просто экстра-класс познаний в своей области, всегда являлись беспримерными фанатами того дела, которым занимались. Ольга же представала в роли неискушенного, неопытного зрителя, который хочет узнать о чем-то новом. Не демонстрировала своей эрудиции, не блистала знаниями, просто расспрашивала, подкрепляя разговор съемками с места событий. И телезрители вместе с ней становились не просто свидетелями, а полноправными участниками открытий, которые совершались прямо на их глазах.
Да, на телеэкране она выглядела старше. Может быть, за счет грима, может быть, из-за значительности самой программы, но и открытый лучистый взгляд, и легкая, ускользающе-ироничная улыбка были теми же, экранными, не узнать которые было просто невозможно. И вот теперь она в Мурманске. И хочет снимать фильм. Вряд ли она догадывается, что он, Шубин, знает о ней, Ольге Славиной, так много, как не знает и она сама…
Ольга разглядывала кабинет. Солнце вежливо подсвечивало приоткрытые голубовато-серые жалюзи, ни в коем случае не нарушая сдержанной светло-стальной гаммы помещения, даже не пытаясь выплеснуть свою яркость на сверкающие не привычной полировкой, а гладким дорогим деревом светлые столешницы. В углу, изолированном от остального официального пространства громадным темно-зеленым фикусовым деревом, меж двумя серыми же кожаными креслами разместилась овальная прозрачная капля стеклянного стола. На нем стояла вытянутая изящная ваза с двумя яркими стеблями иван-чая. Все это вкупе: и кресла, и дерево, и ваза, и даже то, что цветов в ней наличествовало не три, как полагается, а два, — свидетельствовало о том, что постоянный обитатель этой изысканной среды обладает отменным вкусом и стилем. Кабинет и его хозяин идеально соответствовали друг другу.
— Еще кофе? — спросил Шубин и, видимо, уловив направление восхищенного Ольгиного взгляда, предложил: — Может быть, сядем в кресла? Чтобы наша встреча не была столь официальна?
Ольга с удовольствием согласилась. А когда уселась в обволакивающую прохладную мягкость, вдруг обнаружила, что прямо перед ней, на стене, скрытая от кабинета тем самым роскошным фикусом, висит совершенно удивительная по цвету и настроению картина.
Неведомый художник, не затрудняя себя детальной прорисовкой пространства, сумел передать главное — ощущение, из которого вырастало и понимание того, что изображало загадочное полотно. Темные, но не мрачные, а какие-то летящие, стремительные своды просторной пещеры освещались снизу ярким желто-голубым пламенем костра. За костром, словно отражаясь в отсветах фантастического пламени, сидела — или парила — невесомо-прекрасная женская фигура с воздетыми к невидимому куполу руками. Вокруг, замыкаясь правильным кольцом, стояли люди. Одухотворенные, со светлыми ликами вместо лиц, восторженно и благословенно устремившие глаза туда же, под купол. Струящиеся странные одеяния, что-то среднее между белыми туниками и балахонами, не прятали, а, напротив, подчеркивали единство порыва, в котором пребывало все это мистическое сообщество.
