— Передайте Рамону от меня привет, ладно?
— Я думал, вы собираетесь…
— Я тоже так думал, — сказал я. — Не важно.
Он выглядел растерянным. Нам обоим было не по себе.
— Я толком не знаю дороги…
— Шестьдесят четвертый километр, — сказал я. — Трансамазонская магистраль, южное направление. Там есть тропа влево. — Я пожал ему руку. — Не сбейтесь с нее, — сказал я и вышел на солнце.
Несколько минут я стоял, прислонившись к стене, отмахивался от водителя такси и дышал животом. Затем я подошел к окошку перуанского аэрофлота и купил билет на ближайший рейс в Трухильо.
* * *
Как хорошо, что Антонио попрощался, что я не повидал Рамона благодаря встрече с тем молодым американцем и что я полечу на северное побережье Перу, где меня ожидает Эдуардо Кальдерон.
Да, способность видеть судьбу в истории — это фокусы заднего ума, а задний ум — это просто одна из форм восприятия, а восприятие — это лейтмотив моего повествования. Прозорливость, помимо того, что это одно из сладкозвучиейших слов английского языка, является также знаком благополучия, подтверждением правильности выбранного пути.
Все же, несмотря на предупредительные тычки, которые деликатно, но без перчаток, делала Природа, несмотря на способность предвидения, которая играла не последнюю роль в наших встречах, Эдуарде Кальдерон был крайне удивлен моим появлением. Он смеялся так заразительно, когда я выходил из автобуса в Трухильо, что я остановился, держа сумку в руке, и улыбался ему в ответ, улыбался смутному и головокружительному ощущению deja vu[2].
— Compadre, — сказал он, пожимая мне руку.
В английском нет слова, эквивалентного compadre в этом контексте. Английский язык еще не нашел выразительных средств для близости. Слово друг потеряло свой смысл из-за множества определений.
Он отступил на шаг, и мы несколько мгновений вглядывались друг в друга. Если существует архетипный шаман, прирожденный целитель гибридного типа, выросший в двух различных культурах, то я убежден, что именно Эдуардо был его воплощением. Улыбка и живот Будды, раскосые конфуцианские глаза, раздутые ноздри и под ними разделенные на пробор длинные, пышные и тяжелые усы; прямые черные волосы охвачены кожаным пояском и свисают сзади до середины спины. Смеющийся шаман.
Он перестал смеяться, и его глаза описали замкнутую траекторию вокруг моего тела, от головы к ногам и обратно; он покачал головой и хмыкнул.
— Вы удивлены моим появлением? — спросил я, несколько смущенный его сердечностью.
— Да! — Это прозвучало как «А на что вы рассчитывали?». — Я всегда удивляюсь, когда в мою жизнь входит видение. Это счастье. И еще я удивляюсь этой тьме вокруг вас. Мы должны заняться ею.
5 января
Минувшей ночью дон Эдуардо занимался моим исцелением.
Окружность из насыпанной на песке желтой кукурузной муки, в середине окружности небольшая охапка сена. Священный круг, место для ритуала и колдовства. Эдуардо выкладывал его с профессиональной легкостью, как художник готовит палитру. Он разложил свою mesa на красновато-коричневой груботканной скатерти, которую он привез из руин nuaca, места силы древних инков. Две морские раковины по краям каждого из трех полей: ganadero, justiciero, medio — темного, светлого, нейтрального (равновесие между светом и тьмой). Несколько фигурок, оленье копытце, праща инков, амулеты, свисток в виде пеликана, кристаллы, глиняные изделия. Две плоские морские раковины. Жезлы силы, воткнутые в песок рядом с mesa, короткие мечи и посохи, вырезанные из твердого дерева и кости, всего девять штук.
Небо было ясным. Полукруг луны висел над ровным горизонтом Тихого океана. Даже слабый бриз не шевелил пламени маленького аккуратного костра, разложенного на песке перед mesa, но в воздухе чувствовался острый запах моря.
Я стоял прямо, сосредоточившись на себе, в центре кукурузного круга, босой и обнаженный до пояса. В левой руке, слегка отставив его в сторону, я держал меч святого Михаила, огненный меч; Эдуардо сидел скрестив ноги, по другую сторону mesa. Он поднял свою погремушку; это была надетая на палку пустая и высушенная коричневая тыква, забрызганная грязью, — Земля, вращающаяся вокруг своей оси. Он привел ее в движение короткими потряхиваниями кисти, и она зазвучала, шшии — шшии — шшии; Эдуардо запел, обращаясь к моему духу с просьбой прийти и быть с нами. Он пел духам Земли, воздуха, огня и воды, призывал духов озер, лагун, гор и лесов.
Я переложил меч слева направо, и Эдуардо приблизился к кругу. В одной руке он держал погремушку, а в другой — раковину со спиртом, табаком и благовониями. Он поднес раковину к моему телу, спереди, потом сзади, проводя ею снизу вверх через мои энергетические центры, затем поднял ее к своему носу, прижал нижнюю кромку к промежутку между носом и усами и, медленно откидывая голову назад, стал пить, втягивать смесь носом. Носовая полость — это рядом с гипоталамусом, лимбическим мозгом… Он снова наполняет раковину и протягивает ее мне, и приказывает поднять ее вдоль лезвия меча — меч снова в моей левой руке. Моя рука с раковиной дрожит, и часть питья проливается на песок, я неуверенно подношу сосуд к носу, запрокидываю голову, и смесь льется мне в ноздри, по щекам мимо ушей, и я чувствую, как непроизвольно сжимается гортань, жидкость обжигает и сдавливает полости носоглотки, я через силу открываю горло, и жидкость течет но пищеводу в желудок… и то, что я ощущаю, не имеет ничего общего с питьем, — это как взрыв. Дрожь от ладоней поднимается к плечам и наполняет все тело.
Я могу воспроизвести события, описать их документально как психожурналист, которым мне уже приходилось бывать. Но я не могу описать боль.
Боль и ярость захлестнули меня и вырвались криком. Я упал на колени в центре круга и кричал от бешенства, бил себя по лбу, по темени побелевшими, судорожно сжатыми кулаками. И я увидел звезды. Я увидел, как вокруг нас собираются силы, неясно вырисовываясь за пределами светового круга, увидел тень ягуара, моего ягуара, он бежал но самому краю крута, защищая меня… от чего? От отрицательных сил, ожидающих мгновения моей слабости? Они безымянны, но каким-то образом я знаю их, ощущаю их намерение, они заодно с той злобой, что внутри меня… И я на коленях, на их уровне…
Эдуардо произнес мое имя. Он крепко сжимает рукоятку погремушки, и внезапная судорога сотрясает се. Poder. Сила. Мощь. Я поднимаюсь, медленно разгибаюсь, преодолевая сопротивление мышц, согнувших меня вдвое и застывших, как в столбняке. Эдуардо захватывает мое внимание своими глазами: они широко раскрыты и смотрят на меня не отрываясь и с каким-то странным удивлением. Потом он переводит взгляд на горизонт, и я следую за ним, вглядываюсь в черную линию между ночью и морем, вижу плоскость океана, его покрытую рябью поверхность без конца и края, вспыхнувшую серебром, когда молния освещает небо. И тучу, которая наползает на луну.
— «iFuego!» Огонь! — Он повернулся и взял горящий уголь из костра, и бросил его в сено у моих ног. Сначала оно затлело, наполнив круг дымом, затем вспыхнуло. Я помню, как смотрел вниз, на свою руку, сжимавшую меч, и оранжевые отблески пламени играли на коже, влажной то ли от пота, то ли от морского воздуха.
Я чувствовал, что огонь наполняет круг, наполняет пространство, похожее на внутренность колокола.
Я переступил через горящий костер, пересек его с юга на север, с востока на запад, потом обратно. Я омывал руки и ноги в пламени костра, омывал в нем все тело, а затем босиком танцевал на огне, наступал на пламя, и оно выжигало темноту, сочившуюся из моих пор.
Я стоял и смотрел на песок и на свои ступни, почерневшие от пепла и сажи. Эдуардо сидел, сложив руки на груди, рядом с mesa. Туча прошла, и небо снова прояснилось до самого горизонта. Светила половинка луны, и он смотрел на меня, передо мной, вокруг меня.
И он сказал:
— что во мне было много силы;
— что я запутался в отношениях с женщиной, которую не умел любить;
— что сила и волшебство не являются ни белыми, ни черными, ни добрыми, ни злыми, все зависит от намерения и выражения: я не мог выразить свою силу, и она обратилась в черноту внутри меня;
— что я охотился за орлом, а он охотился за мной и питался мною.
Он увидел, где орел выдрал кусок моей печени, распухшей от замкнутой во мне черной энергии.
Гепатит.
Он встал и подошел ко мне, взял у меня меч и, отойдя за пределы круга, провел острием вдоль моего тела, обрезая связи с объектами прошлого, с вещами, которых больше нет.
— … что я рву мои связи с прошлым, которое порождало мои болезни;
— что я могу дать покой душам женщин из моей жизни и не искать больше подобных связей, не пытаться закончить работу тех женщин, из прошлого;
