С двух сторон пытались поработить Тибет; пытались сделать из сильной страны механический заградительный барьер; пытались нарушить внутреннее сознание страны. Но свободен дух Тибета, и эта срединная страна хранит потенциал своего достоинства. Умеет хранить непроницаемо.
Около Гума[52] стоит высокая скала. Говорят, на вершине ее лежит знаменательное пророчество. В каждой ступе положены какие-нибудь значительные предметы. Ошибочно думать, что те книжные полки, которые показывают в храмах некоторым путешественникам, составляют все книжное имущество монастыря. Кроме этих официальных томов учения, всюду в тайниках у настоятеля имеются рукописи необычно интересные. Одно опасно. Часто эти тайники повреждаются сыростью, или мышами, или просто забываются при стремительных отъездах. Часто лама вам скажет: «У меня записаны пророчества, но с собою их не ношу. Они лежат под камнем». Но происходит какое-то нежданное событие; лама спешит закинуть мешок за спину и идти, а нужные списки погибают.
Характерны некоторые условные приказы. «Надеть штаны» – значит готовиться к походу. Условные выражения часто вносят затруднения в переговоры. Однажды посланник говорил в очень высоких выражениях о «волосах Брахмы». Никто не понял, и переговоры прекратились. Между тем он имел в виду не что иное, как реку Брахмапутру. Часто языки, преподаваемые в университетах, не помогают на местах.
Китайская книга «Вей Цзян-ду ши» описывает Поталу: «Горные дворцы сияют в пурпурном блеске. Сияние вершин гор равняется смарагду. Истинно, красота и совершенство всех предметов делают это место несравненным».
Читаем о строителе Поталы Пятом Далай-ламе, именуемом «Владыка заклинаний, красноречивый, священный, океан бесстрашия». Это он, вступив в достоинство далай-ламы в 1642 году, строил Поталу, Красный дворец (Пхо-Бранг-Марпо) на Красной горе (Марпори). Он же строил замечательные монастыри: Мо-ру, Лабран, Гармакиа и много других. Он же воздвиг на скале колоссальный рельеф Будды и подвижников буддизма. При нем монголы во второй раз вступили в Тибет. Иезуит Грубер очень не любит этого сильного деятеля, хотя и находит, что он был осторожен в средствах, стремителен и предан искусству и знанию.
Необычен конец этого далай-ламы. По одной версии, далай-лама умер в восьмидесятых годах, и смерть его в течение нескольких лет была скрываема, чтобы урегулировать разные политические обстоятельства. По другой версии, далай-лама добровольно покинул правление и много лет скрывался в том самом уединении в Гималаях.
История сопровождена следующим древним преданием: «Каждое столетие архаты[53] делают попытку просветить мир общиною. Но до сих пор ни одна из этих попыток не удалась. Неудача следовала за неудачей. Сказано, до тех пор, пока лама не родится в западном теле и не явится как духовный завоеватель для разрушения векового невежества, до тех пор будет мало успеха в рассеянии козней Запада».
Другое предание говорит, что «истинное учение будет сохраняться в Тибете лишь пока Тибет будет свободен от иностранных вторжений».
Китайские императоры жили согласно астрономическим временам года. Для каждого времени года имелся особый цвет одеяния. Каждая часть года проводилась в особой части дворца».
Метод буддийского учения напоминает метод каббалы.[54] Не навязывание, но привлечение и указание лучшего пути. Говорят о замечательном монастыре Мо-ру, об особой учености лам монастыря. На три летних месяца ламы уходят для сосредоточения на запад.
При «слушании» ламы часто закрывают голову тканью. Это напоминает «библейские» обряды. Напоминает свидетельство Дамиса – ученика Аполлония Тианского, как Аполлоний, когда слушал «тихий голос», всегда обертывался весь с головою в длинный шарф из шерстяной ткани. Этот шарф сохранялся лишь для этого употребления. Совсем из других времен доходят те же подробности. Современники удивлялись, как иногда Сен-Жермен странно «закутывался». Вспомним и теплый платок Блаватской. Ламы очень наблюдают известное состояние температуры, что подсказывает научное отношение к разным явлениям.
Приезжала леди Литтон смотреть картины. В семье Литтон остались традиции их знаменитого деда Бульвер-Литтона. Приезжал полковник Бейли. Потом пришла вся экспедиция с Эвереста. Все-таки непонятно, что они оставили двух погибших товарищей без длительных розысков. Между прочим добивались узнать, не поднимались ли мы к Эвересту. На картине «Сжигание тьмы» они узнали точное изображение глетчера около Эвереста и не понимали, как этот характерный вид, виденный только ими, попал на картину.
Опять вспоминаем споры об учении в нашей кухне. Повар руководит спорами. Тибетец Вонг-тю хихикает: «Не умеют спорить. Не знают, как ведутся разговоры об учении у нас в Тибете». Спор идет до полуночи.
Страница истинного Востока: «Опять приступят с вопросом – как быть с препятствиями? – Кому семья мешает, кому нелюбимое занятие, кому бедность, кому нападки врагов. Добрый всадник любит изощряться на неученых конях и предпочитает препятствие рва ровной дороге. Всякое препятствие должно быть рождением возможности. Явление затруднения перед препятствием все-таки происходит от страха. В какой бы убор ни нарядился трус, мы должны найти страницу о страхе. Друзья, пока нам препятствия не являются рождением возможностей, до тех пор мы не понимаем Учение. Удача лежит в расширенном сознании. Невозможно приблизиться при наличии страха. Луч мужества поведет вверх явления препятствий, ибо теперь, когда мир знает куда идет, – семя крови растет. Если путь усеян костями, можно идти смело. Если народы говорят на незнакомых языках – значит, можно открыть душу. Если надо спешить – значит где-то новый кров готов. Будьте благословенны препятствия, вами мы растем!»
Индия, знаю твои скорби, и все-таки будем вспоминать тебя с тем же радостным трепетом, как первый цветок на весеннем лугу. Из браминов твоих мы выберем самого лучшего, который понял мудрость Вед. Изберем Раджу, который стремился к нахождению пути истины. Усмотрим вайшью и шудру, которые вознесли свое ремесло и труд для восхождения мира. Котел кипящий – горнило Индии. Кинжал верований над белою козочкой. Призрак пламени костра над вдовицей. Вызывания и колдовство. Сложны складки одеяния твоего, Индия. Грозны покрывала твои, раздутые вихрем. И смертоносно палящи неумолимые скалы твои, Индия. Но мы знаем благовония твои. И мы будем вспоминать тебя с тем же трепетом, как лучший первый цветок на весеннем лугу.
Зазывно и остро свистят стрелы через овраг из рощи бамбука. Сиккимцы вспоминают свое исконное любимое занятие. Говорят: «Стрела лучше пули. Стрела поет поражая, а пуля кричит при вылете».
Утром принесли красный лист: «Вечером придет Санге».[55] После заката по зигзагу тропинки засверкали огни и загудели трубы. И вот пришло, привалило. Пестрое, шумное, трубное, барабанное. И с драконом, и с самодельными конями и с бумажными яками. И с хлопушками, и с разноцветными огнями. И само действо, и пестрая толпа, уходящая в лиловую эмаль ночи, и взрывы пламенных искр. Это половецкие пляски! А знамена на шестах – это бунчуки Чингисхана!
Если вы поймете, то и вас поймут. Трогательны дары лам. Надо знание, чтобы понять всю тонкость замысла подарков. Кому какое именно изображение. Кому медвежью шкуру. Кому – леопардову. Кому шубу. Кому – халат. Кому – хадак[56] (шарф), или с рисунками, или белый. По иероглифам вещей можете прочесть все отношение к вам. Признаны ли большим ученым, или оставлены в пределах условной вежливости, или оставлены без внимания. Часто непонятная «церемонность» – просто краткий изысканный шифр жестов и отношений.
Два мира выражены в Гималаях. Один – мир земли, полный здешних очарований. Глубокие овраги, затейливые холмы столпились до черты облаков, курятся дымы селений и монастырей. По возвышениям пестрят знамена, субурганы[57] или ступы. Всходы тропинок переплели крутые подъемы. Орлы спорят в полете с многоцветными бумажными змеями, пускаемыми из селений. В зарослях бамбука и папоротника спина тигра или леопарда может гореть богатым дополнительным тоном. На ветках прячутся малорослые медведи, и шествие бородатых обезьян часто сопровождает одинокого пилигрима.
Разнообразный земной мир. Суровая лиственница рядом стоит с цветущим рододендроном. Все столпилось. И все это земное богатство уходит в синюю мглу гористой дали. Гряда облаков покрывает нахмуренную мглу.
Странно, поражающе неожиданно после этой законченной картины увидать новое, надоблачное строение. Поверх сумрака, поверх волн облачных сияют яркие снега. Бесконечно богато возносятся вершины ослепляющие, труднодоступные. Два отдельных мира, разделенные мглою.
