Ознакомительная версия.
К концу 1990-х историческое здание предстало таким же, каким было задумано и каким его построили к концу 1920-х годов. Таким же, каким оно было и тридцать, и сорок лет назад – в годы моего, уже не очень близкого детства. Тут возможны разные мнения, но, по-моему, это только хорошо. В Красноярске – не очень старом городе, не отягощенном излишним количеством традиций, – полезно иметь какие-то здания, какие-то учреждения, хранящие память о прошлом.
Со зданием Музея связано нескольких историй, и что характерно – весьма достоверных. Одна из них связана с именем Макса Моора, крупного норвежского ученого. Этот исследователь несколько раз приезжал в Красноярский край, разрабатывал программу создания биосферного заповедника на базе эстонского поселка Суэтук. Среди прочих вопросов его интересовали исследователи Приенисейского края – как они-то оценивают перспективы земледелия в Сибири? Разумеется, прочитал он и книгу Фритьофа Нансена «Путешествие в страну будущего», в которой Нансен очень высоко оценивал возможности Приенисейского края.
Уже вроде бы пора собираться домой, и норвежец решил купить для отца валенки – такой очень сибирский подарок, привет из наших заснеженных мест. Он стал консультироваться у тех, кого знал… Например, у Виктора Петровича Астафьева, как большого специалиста по местной экзотике: где покупать самые замечательные валенки?! Виктор Петрович вроде бы с проблемой валенок готов был помочь, но вот свидание назначил в странном для валенок месте – в редакции альманаха «Енисей». Макс Моор с трудом связывал редакцию и валенки, а еще хуже он связывал валенки и огромное количество коньяка, которое в него вливали Астафьев и прочие присутствующие лица, наверное тоже писатели. На робкие вопросы про валенки раздавался многоголосый вопль насчет «Сейчас-сейчас!» и тут же поднимался новый тост.
Тем временем зашел разговор о Нансене… Тема эта Виктора Петровича заинтересовала необычайно:
– А вы знаете, что Нансен зимовал у нас, в одном сибирском селе?
– Слыхал… А какое это имеет значение?
– Как это «какое»?! Молодой мужик зимовал в селе! Там же наверняка живут его потомки!!
Тут появился некий чин – то ли армейский, то ли из более интересного учреждения. Что характерно – чин нес красиво завернутые в бумагу белые генеральские валенки. Под крики «Виват!», многократные лобызания и выпивания, под крики восторга военный исчез так же внезапно, как появился, а вконец пьяный Моор стал обладателем валенок.
Но как безобразно ни напился Моор, а своеобразное мышление Астафьева очень вдохновило его на поиски потомков Нансена. «И правда! Надо поискать концы!» – думал Моор, предвещая самые удивительные открытия. Единственное место, где хранятся документы, относящиеся как раз ко времени работы Нансена в Сибири и к его легендарной зимовке, – это, конечно же, Краеведческий музей. Не успев прийти в себя от процесса получения валенок, норвежец договорился о работе с этими документами. Начался долгий унылый труд.
Архивные документы, написанные разными почерками, всегда непросто разбирать. Да еще на разных языках! Моор трудился самоотверженно, благо семья осталась в Норвегии, делать ему, кроме работы, было особенно нечего, и он стал работать чуть ли не круглые сутки. Договорился о свободном доступе в архив даже в вечернее время; работал, сколько было сил, сначала с утра; когда день засыпал ему песка под веки, отдыхал; под вечер, когда сотрудники покидали музей, снова садился за дело.
В этот вечер, когда все стихло, норвежский профессор сидел над старинными документами один в помещении музея. Вдруг кто-то потрогал его за плечо. Профессор досадливо стряхнул руку: вот же он, драгоценный документ! Вот он! Его тряхнули за плечо посильнее.
– Да кто это?!
Возмущенный ученый повернулся. Перед ним стоял пожилой человек со значительным тяжелым лицом, с бородой и длинными волосами. Вроде бы профессор уже когда-то видел этого человека.
– Не лезьте в чужие дела, – явственно произнес пожилой человек по-норвежски. – Не ваше дело, у кого и где остались дети. Не лезьте… Вам понятно?
Возмущению профессора окончательно не стало конца и предела. Сделав рукой отрицающий жест, мотнув головой, он подбирал слова, чтобы убить на месте нахала. А пришелец заговорил снова:
– Говорю вам, не суйтесь, куда вас не просят. Не ваше дело, и никому дела быть не должно… Пока говорю по-хорошему: положите документы, уезжайте домой.
Опять профессору показалось, что где-то он видел этого человека. Профессор начал было вставать со стула, на котором продолжал сидеть, как его собеседник внезапно… растворился в воздухе. Тут только профессор сообразил, с кем беседовал и почему этот человек показался ему таким знакомым.
Позже ученый совершенно не стеснялся признаться, что покинул здание музея в сильной спешке, оставив документы живописно брошенными на столе. Больше он к ним никогда и не пытался вернуться. Через два дня он уехал на родину и больше никогда не появлялся в Красноярске. Не думаю, что главную роль сыграл тут страх перед призраком Фритьофа Нансена. Тем более что он не только перестал «лезть, куда его не просят», но и категорически отказывается сообщать, что отыскал и к каким выводам пришел.
Но вот что очень печально… Очень печально появление только одного такого призрака… У нас же чуть ли не целые направления в литературоведении стоят на выяснении животрепещущих вопросов: была ли Натали Гончарова лилейным ангелом или же черным демоном в жизни Пушкина? И как относился Лев Николаевич Толстой к Софье Андреевне, часто ли оставался в ее спальне и не было ли у него других интимно знакомых дам?
Очень жаль, что в зал, где недавно защищена была диссертация на тему «Интимная жизнь четы Пушкиных», не вошел Александр Сергеевич под руку с Натальей Николаевной и с парочкой дуэльных пистолетов за поясом. Войти бы ему, вежливо раскланяться с присутствующими, сесть в первом ряду и приготовиться слушать… Склонить голову с эдаким нетерпеливым выражением: ну что ж вы, ребята?! Давайте!
Жаль, что во время доклада на близкую тему – кажется, «Любила ли Толстого Софья Андреевна?» – не раздался стук палки по полу, не вошел крепкий жилистый старик с кустистыми бровями, опираясь на знаменитый костыль, обломанный об Герцена и Чернышевского.
Что… Впрочем, главное уже ведь и так понятно. Я искренне жалею, что призраки такого рода – явление чересчур редкое!
Мчатся древние лошади в мыле
По асфальту ночных автострад,
И стихи, что прочитаны были,
Снова в небе вечернем горят.
В. Шефнер
Это произошло в самой середине семидесятых годов. В эпоху, когда Брежнев каждый день жевал трехчасовую речугу-мочалку, макси-юбки были последним «писком» моды, а «мировая революция» официально оставалась целью существования советского строя. Хлеб тогда стоил двадцать копеек буханка, а сахар – девяносто копеек килограмм. Мясо стоило рубль девяносто копеек, но вот хлеб и сахар в магазинах еще пока были (сахар исчез только в восьмидесятые), а мяса в магазинах не бывало.
Тогда, ранней весной 1975 года, из магазинов Красноярска таинственно исчезло мыло… Почему именно мыло? Не знаю… То ли производство мыла сократили, чтобы провести еще одну операцию во Вьетнаме или в Африке, то ли его попросту забыли завести в Красноярск. Что именно случилось, навек покрыто мраком неизвестности, история о причинах умалчивает.
В эту самую весну, как и во все остальные времена года, в Сельскохозяйственном институте полагалось, что каждый факультет в свою очередь должен участвовать в Добровольной народной дружине (ДНД). «Добровольцы» заранее знали о такой необходимости и готовились к ней, как полагается, в основном затариваясь большим количеством водяры. Ведь это мясо было по распределителям, а мыло то и дело исчезало. Водка продавалась во всех гастрономах с 8 часов утра и стоила классическую цену: 3 рубля 12 копеек. Вот студенты и готовились к тому, чтобы весело провести свою глубоко «добровольную» службу.
«Дружинникам» предстояло ходить по улицам с красными повязками, на которых написано «ДНД», ловить пьяных и всяческих антиобщественных личностей на улицах. Этих пойманных надлежало тут же сдавать в милицию, а сделав по городу очередной круг, следовало возвратиться в свой опорный пункт, или штаб, прямо в здании Сельхозинститута, на улице Мира. Студенты, в числе которых был и мой информатор, Иванов, уже готовились нырнуть с лютого мороза в тепло своего «штаба», принять горячительной влаги, заедаемой булочками и ливерной колбасой. Той самой, о которой ходил анекдот: «В вашем кале яйца глист не обнаружены».
Впрочем, предстояло сделать еще одно дело: пройтись по самому зданию Института. Дело в том, что ночные сторожа, как было давно замечено, ни за какие коврижки не делали таких обходов; сидели себе, старые хрычи, у входа и вовсе не лезли в нутро колоссального здания. Потому и делалось такое негласное поручение от начальства – хотя бы раз в вечернее дежурство пройтись по зданию, посмотреть, все ли в порядке. Студенты очень часто тоже отлынивали от таких обходов, но тут староста попался серьезный, службу знавший; не успев пропустить по сто грамм, ребята пошли уже по собственному институту.
Ознакомительная версия.
