Когда люди лгут для своей выгоды, еще можно, с огорчением, понять их низкие намерения, но когда они лгут против самих себя, тогда все становится окончательно мрачно непонятным. Что только ни рассказывается тибетцами друг про друга, про правительство, про самого далай-ламу. Даже сочетали его с какой-то монахиней. Приписали ему убийство и отравление лам и сановников. Прямо делают из правителя какого-то изверга.
Перед Сага-дзангом два неожиданных перевала, один показан на картах, но другой, еще больший, более 20 000 футов (~ 6 100 м), не указан. Впрочем, эта дорога на картах показана лишь пунктиром. Никто, видимо, по ней не ходил. Есть другая обычная южная дорога, но тибетское правительство посылает нас именно северной неисследованной тропою: пусть, мол, лучше узнают нашу страну.
По пути старшины отказываются давать животных и опять просят вместо паспорта правительства всюду посылать письмо за нашей печатью. Народ не послушает приказа из Лхасы. Но наша сургучная гербовая печать производит большое впечатление.
С гребня перевала показалась мощная белая цепь снежных великанов. Ведь это уже Непал и долгожданные Гималаи по ту сторону Брахмапутры.
Сага-дзонг также маленькое нищенское селение; питаются трупами животных, в ячмень добавляют мелкую гальку. Нас задерживают и опять бесконечно лгут. Менданги осквернены дохлыми собаками и всякой скверной.
В стане некоторое волнение. Мы подходим к Брахмапутре, той самой, которая берет исток из священного Манасаравара – озера великих Нагов. Здесь родилась мудрая Ригведа, здесь близок священный Кайлас, куда ходят пилигримы, предчувствуя, на каком великом пути лежат эти места. Уже попадаются вереницы пилигримов; они с копьями, мрачные и всклокоченные.
Нет, эти ничего не знают. Просто ползают в безделии по лицу земли. Не грабят ли при случае?
Среди скал и песков, в лиловых и пурпурных тонах течет Брахмапутра. В мае она еще не полна, но разливы берегов показывают, насколько увеличивается река за июнь, когда к таянию снегов прибавятся еще и дожди. К Брахмапутре еще большее уважение, чем к Голубой реке. Голубая Янцзыцзян – длиннейшая в мире река, но Брахмапутра, сын Брахмы, овеяна богатым узором преданий. Она связывает священное русло Ганга с Гималаями, а Манасаравар близок к Сатледжу и началу великого Инда. Там же зародилась и Ариаварта.
Рассказывает монгольский лама «Жил очень ученый и замечательный геше. Но он носил всегда самое скромное одеяние. Вот пошел геше навестить своего учителя, бывшего настоятелем большого лабрана.[261] Увидели напыщенные приближенные настоятеля скромного посетителя и прогнали его. И еще раз пришел геше, и еще раз выгнали его. Тогда пошел геше к торговцу на базар и просил его одолжить ему богатое платье, и положил геше за пояс несколько камней, видом похожих на слитки китайского серебра, и в этом виде был немедленно допущен к своему учителю. Вошел геше, снял свое богатое платье, вынул из-за пояса камни и сложил все это в угол. Потом поклонился камням и платью, и только потом отдал поклон своему учителю.
Тот спросил геше: «Разве не я ваш учитель? Почему же раньше меня вы кланяетесь камням и одежде?».
«Правда, – отвечает геше, – вы мой учитель, но без этих вещей я не мог дойти до вас, а потому я поклонился тому, что довело меня до моего почтенного учителя».
Недалеко от Брахмапутры прислонились к скалам Чату-Гомпа пять монастырей, из них два красной секты и три бон-по, черной веры. Притом монастыри черной веры выглядят гораздо и новее, и чище, нежели красной секты. Из окон большого дуканга красного монастыря торчит солома, вокруг уныло бродят несколько лам безнадежно запущенного вида. Черноверцы, узнав, что мы сочувствуем буддизму, просят к их монастырям даже не приближаться.
С удивлением рассматриваем шо – единственно ходячую медную монету Тибета. Ни серебра, ни золота ни в дзонгах, ни у народа мы не видели. Хотя на маленьких медяках чеканка плохая, но зато громкая надпись: «Правительство победное во всех направлениях». Удивительно, что полу-шо и четверть-шо размерами больше самого шо.
Вот и переправа через Брахмапутру около монастыря Чи-ту. Небольшая лодка – паром с резным коньком на носу. Особенно трудно грузить верблюдов. Течение довольно быстрое.
Тингри-дзонг хотя и называется сильной крепостью, но представляет жалкое игрушечное укрепление, имевшее значение разве до изобретения пороха. Монастыря нет, но есть субурганы красной секты со страшными ликами и полосами, как знак принадлежности к красной секте. Вспоминаем те же страшные лики на тантрических танках. Чего только на них нет! И магические мечи, и содранные человеческие кожи, и страшные рожи с оскаленными зубами, и обращенные вниз треугольники. Весь набор черной магии.
Около Тингри-дзонга показался Эверест во всей его сверкающей красоте.
Встречаем людей, знавших Свена Гедина. Хвалят его и жалеют, что он не говорил по-тибетски. Слышал здесь о Фильхнере. Сложены уже какие-то легенды, что он на Голубой реке оставил трех мальчиков, а также мышь, хорька и суслика. Откуда сие? Конечно, без знания языка было бы совсем трудно. Такое счастье, что знание Юрия самими тибетцами ставится вторым после сэра Чарльза Белла, которого нам называли «офицер мира», ибо он вел мирные переговоры.
Старый монастырь Чундю, принадлежащий к королевскому монастырю Са-кья. Видимо, под древними стенами происходило многое. Вот зонтик над большим субурганом – знак прежнего королевского отличия. Вот обвалившиеся китайские стены – память порабощения Тибета. Вот длинный ряд старинных субурганов – память о временах спокойного века. Вот нагромождение старых и новых закоулков и построек – вид современного нищего Тибета.
Другое тоже старинное место – Шекар-дзонг. Когда тибетцы были смелыми орлами, они не боялись взлетать на отвесные скалы и лепить на кручах свои защищенные святыни. Целая декорация башен, переходов и храмов. Но теперь тибетцы спустились в долину. Начальники уже не живут в замке, а ютятся внизу, обирая народ произвольными, жестокими поборами. Только издали привлекательны старые дзонги Тибета. Цены на продукты велики до бессмыслия. Мешок плохого ячменя в 29 фунтов (причем в этом числе до 5 фунтов камней) стоит в дзонгах 11 норсангов, то есть около 9 рупий. Маленький кусок ячменного сахара – около 4-5 рупий. Лошадь на два дня пути – 8 рупий, а грузовой як – 4 рупии.
Наши переходы неравномерны. То они кратки, то вдруг идем почти рысью девять часов. Спешим к Кампа-дзонгу, последнему дзонгу перед границей Сиккима. Где же замок? Долго не принимаем массив, далеко видный уже, за дзонг. Правда, строение поставлено высоко, сливаясь со скалою. Дзонг-пен приветливее прочих. Кажется, сильно пьет, но все-таки проявляет хоть какую-нибудь деятельность.
Еще выше дзонга на скалах вознесся монастырь. Теперь там всего восемь лам. Но ведь там двор, отмеченный в «Письмах». Там была школа, основанная махатмами, теперь школы уже давно нет. Опять лхасское правительство мешало ее жизни. Но старики еще помнят, что здесь была «религиозная школа», и помнят про «высоких азара» из Индии.
Последний перевал Сепо-ла; он легче всех прочих. Проезжаем бирюзовое озерко – исток реки Лачен. Скромными ручьями начинается поток, который через два дня пути уже будет шуметь и сделается непроходимым без моста. Первый аромат целебного балю и первые приземистые кедры. Впереди цветы рододендронов. И настоящая земляника.
Из всех наших верблюдов два перешли Гималаи. Один родом из Балагуна (Северная Монголия), другой из Цайдама. Они будут первыми, дошедшими до Гангтока – столицы Сиккима. Оставим их махарадже Сиккима. По всему пути от Нагчу до Гангтока верблюды привлекали толпы любопытных. Ведь этих зверей по всему этому пути вообще не видали. От Лхасы до Калькутты верблюды не водятся.
В Тангу уже ждал нас дом – дак-бунгало и даже кем-то забытые журналы 27-го года. Ведь более года мы вообще пробыли без известий из внешнего мира.
Сказка водопадов! Целая симфония из узорчатых струй. Несколько дней идем книзу. Мимо нас проходят все пояса растительности. Наконец показались пальмы, и около реки прошли два леопарда, красочно-желтые с густыми черно-теплыми пятнами. Все перевидано. И черные с белым ошейником медведи Чантанга, и серны, и аргали,[262] и каменные круторогие бараны, и наконец нарядные леопарды.
Скромная финская миссия в Лачене. Приветливая мисс Кронквист, одиноко заброшенная среди скал. Ее рассказы об обвалах, угрожающих по всему Сиккиму. Неужели по южной стороне Гималаев идет тот же мертвящий процесс, который разложил вершины Чантанга? Под шум потока Лачена, который родился и окреп на наших глазах, вспоминаем Иматру и Финляндию и симпатичного Реландера и Акселя Галлек-Каллела. Такие же синие дали в Финляндии.
Подводим итоги состояния каравана. Американское снаряжение выдержало все испытания. Сундуки «Белбер» прошли из Америки четыре года по всей Азии через все переправы и перевалы без единого повреждения. Палатки «Аберкромби и Фитч» тоже устояли под всеми вихрями.
