чепуху, – сказал он все еще смеясь. – Мы простые существа, и каждый из нас относится к одной из трех групп. Я полагаю, что ты относишься ко второй.
Сталкеры называют ее представителей «пердунами».
Я было начал протестовать, что предложенная им классификация унизительна, но решил воздержаться от длинной тирады. Я лишь заметил, что если сказанное о трех типах личности истинно, то каждый из нас пожизненно привязан к определенному типу, не имея возможности ни измениться, ни освободиться.
Он признал, что дело именно так и обстоит. Несмотря на это, один шанс на освобождение все-таки остается. Давным-давно маги установили, что все мы можем относиться к одной из этих групп лишь вследствие существования нашей саморефлексии.
– Наша беда в том, что мы принимаем себя всерьез, – сказал он. – К какой из трех групп относится наш образ себя, имеет значение лишь вследствие нашего чувства собственной важности. Если мы избавляемся от этого чувства, нам больше нет дела до того, к какой группе мы принадлежим.
– Я всегда буду оставаться пердуном, – продолжал он, трясясь от смеха, – и ты тоже. Но сейчас я – пердун, который не принимает себя всерьез, чего нельзя сказать о тебе.
Я был возмущен. Мне хотелось спорить, но для этого потребовалось бы слишком много энергии.
Эхо его смеха, прокатившееся по пустынной площади, показалось мне каким-то сверхъестественным.
Он сменил тему разговора и быстро перечислил основные ядра, о которых мы уже говорили: проявления духа, толчок духа, уловка духа, нисхождение духа, требования намерения, управление намерением. Он вновь назвал их все, как бы давая мне возможность твердо их запомнить. Затем он кратко повторил все, что говорил мне ранее относительно ядер. Похоже, он хотел намеренно вложить в меня все эти сведения, пользуясь интенсивностью момента.
Я заметил, что основные ядра все еще остаются для меня тайной. Я остро чувствовал свою неспособность понять их. Казалось, он вот-вот сменит тему нашего разговора, а я об этом все еще не имел никакого представления.
Я настаивал на дополнительных вопросах относительно абстрактных ядер. Казалось, он обдумывал сказанное мной, а потом спокойно кивнул головой.
– Эта тема была очень трудной и для меня, – сказал он. – Я, как и ты, задавал много вопросов. Но я, вероятно, был чуть-чуть эгоистичней, чем ты. И я очень злился. Вопросы я мог задавать только сварливым тоном. Да и ты задаешь их довольно воинственно. В конце концов, ты и я в равной степени несносны, но только по различным причинам.
Относительно основных ядер дон Хуан добавил, прежде чем сменить тему разговора, всего лишь одну вещь: что обнаруживают себя они невероятно медленно – то неустойчиво проявляясь, то отступая.
– Я могу без конца повторять, что тот, чья точка сборки сдвинулась, – начал он, – может двигать ее дальше. Учитель нужен нам лишь по одной причине – он должен безжалостно побуждать нас к действию. В противном случае мы обязательно остановимся, чтобы поздравить самих себя с тем, что продвинулись так далеко.
По его словам, мы оба являем собой пример отвратительной тенденции выходить из себя. К счастью, его бенефактор, будучи непревзойденным сталкером, совершенно не щадил его.
Дон Хуан рассказывал, как во время ночных путешествий по пустыне Нагваль Хулиан основательно просветил его относительно природы чувства собственной важности и движения точки сборки. По словам Нагваля Хулиана, чувство собственной важности – это чудовище о трех тысячах голов. Противостоять и победить его можно лишь в трех случаях.
Во-первых, если отсечь все головы последовательно; во-вторых – достичь того загадочного состояния, которое называется местом без жалости, постепенно разрушающего чувство собственной важности; и в-третьих – если за мгновенное истребление трехтысячеголового чудовища заплатить своей собственной символической смертью.
Нагваль Хулиан советовал избрать третий путь. При этом он сказал дону Хуану, что тот может считать себя счастливым, если ему будет предоставлена возможность выбора, потому что обычно только дух определяет путь, по которому должен следовать маг, и долг мага – следовать ему.
Дон Хуан сказал, что учил меня так же как в свое время его учил бенефактор, – отсекать все три тысячи голов чувства собственной важности одну за другой, однако результаты оказались весьма различными. Тогда как я поддавался учению очень хорошо – он не поддавался ему вообще.
– Со мной был особый случай, – продолжал он. – С той самой минуты, как мой бенефактор увидел меня, лежащего на дороге с пробитой пулей грудью, он знал, что я – новый Нагваль. Он и вел себя соответственно, сдвинув мою точку сборки после того, как здоровье мое немного улучшилось. Вот почему я мог так легко видеть поле энергии в виде чудовищного человека. Однако этот прием вместо предполагаемой помощи стал помехой дальнейшему движению моей точки сборки. И в то время, когда точка сборки других учеников постепенно сдвигалась, моя оставалась неподвижной на уровне способности видеть монстра.
– Но почему твой бенефактор не объяснил тебе причину происходящего? – спросил я, озадаченный этими излишними сложностями.
– Мой бенефактор не верил в то, что можно получить знание даром, – сказал дон Хуан. – По его мнению, знание, сообщаемое таким образом, является не столь эффективным. Им невозможно воспользоваться в случае необходимости. С другой стороны, для знания, полученного на практике, всегда найдется способ словесного выражения.
Дон Хуан сказал, что его метод обучения отличается от метода обучения его бенефактора тем, что сам он верит в необходимость свободы выбора, чего тот совершенно не допускал.
– Не пытался ли Нагваль Элиас, учитель твоего бенефактора, рассказывать тебе о том, что происходило на самом деле? – настаивал я.
– Он попытался, – вздохнув, сказал дон Хуан, – но я был тогда просто невыносим. Я считал, что знаю все. И то, что говорили мне они оба, я попросту пропускал мимо ушей.
В поисках выхода из создавшегося положения Нагваль Хулиан решил вынудить дона Хуана сместить свою точку сборки, но уже таким образом, чтобы тот сделал это самостоятельно.
Я прервал его, спросив, когда это произошло: до или после случая на реке. Рассказы дона Хуана, к сожалению, не следовали так нравившемуся мне хронологическому порядку.
– Это случилось через несколько месяцев, – ответил он. – Но не думаешь ли ты, что из-за того, что у меня тогда произошло расщепление восприятия, я действительно изменился, стал мудрее или уравновешеннее? Ничего подобного.
Можешь судить по себе. Я не только раз за разом прерывал твою непрерывность, но и раздробил ее на мелкие кусочки. Но посмотри на себя: ты все еще действуешь так, как если бы был невредим. И это – высшее достижение магии, намерения.
То же самое было и со
