Прочитав молитву 12 раз, читайте заговор, осеняя крестом больного:
На море, на окияне Святой остров лежит,
На нем Святая Апостольская церковь стоит.
В той Святой церкви
Святой огонь сорока святых свеч горит.
От жару тех свеч,
От вхожденья в одно место облаков,
От Ильи Пророка святое Его слово прогремит,
Молния поразит.
Лес шумит, ломит и валит.
Водой Святой остров замывает,
Песком болезнь раба (имя) засыпает,
Прячет, навеки хоронит.
Не ойкнет, не охнет он, не застонет.
Зубами больше не заскрипит
И пусть от моего слова вся его болезнь спит
До тех пор, до той поры
Болезнь в рабе (имя) не проснется,
Пока Святой остров с головы на ноги не перевернется.
Мои слова от колдуна, от колдуньи,
От знахаря-шептуна, от знахарки-шептуньи.
Быть слову посему, жить делу моему.
Ключ в море, язык во рту.
Слову моему нет края и конца,
Как нет церкви без купола и венца.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Этот заговор обязательно следует знать пастуху наизусть или читать перед уходом на пастбище. Работа на улице под дождем, в поле под ветром зачастую забирает здоровье у человека.
Тот, кто этот заговор знает, сможет уберечься от внезапной болезни.
Встану я, благословив Восток, восточную сторону.
На мне Крест Святой,
Иисус Христос повсюду со мной.
Небо мне – замок, земля мне – ключи,
А ты, хворь-беда, ко мне не стучи.
Ступлю на камень – кровь – руда не капет,
Нигде в теле не щемит, не болит.
Ангелы впереда, ангелы позади.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Для того же
Нa море океанском, на камне церковь стоит.
Она крепка, она сильна, она не хворает,
Болей, колей не знает.
Так бы и я, раб (имя), не хворал, болей, колей не знал.
Вокруг меня каменная гора,
Она меня защищает, болезни не подпускает.
Железный тын, Богородицын замок.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
От рака груди
Читают при умывании.
Господи, Боже, помоги. Солнце в облаках,
Месяц на небесах, а рак не в моих телесах.
Поди ты, рак, туда, где три бревна сухие,
В леса старые и глухие,
Там тебе быть, там тебе жить, а о моем теле,
О моей груди тебе чтоб навеки забыть.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Ныне и присно и во веки веков. Аминь.
От рака желудка
Наговоренную воду пьют маленькими глоточками утром, днем и вечером. Заговаривают воду так:
Велю тебе, нутряная жила,
Чтобы ты сама в себе рак задавила.
Как сам он завелся, так чтобы сам и извелся.
Девять, восемь, семь, шесть, пять,
Никакому раку моего нутра не взять.
Ключ, замок, язык. Аминь.
От рака матки
Водить по животу гусиным пером и читать девять раз кряду:
Благослови, Боже, благослови, Отче,
Не на шести шестах,
А на шести золотых столбах стоит престол,
А перед простолом тем стол.
На престоле Пречистая Богородица сидит,
А перед ней на золотом столе мертвый гусь лежит.
Хочет Пресвятая Божья Мать
В руку белую гуся белого взять, перья ему щипать.
Общипывает она перо, обрывает,
Оно от нее отскакивает, отлетает.
Так чтобы и рак от раба Божьего (имя) ушел.
Сойди, рак, откатить, опухоль, не расти и уймись.
Сам Господь тебе запрещает и повелевает.
Как я сказала, как я приказала, так тому и быть,
А на рабе (имя) раку и опухоли не жить.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Ныне и присно и во веки веков. Аминь.
КАК ИЗБАВИТЬСЯ ОТ ПРИСТРАСТИЯ К СПИРТНОМУ
Из письма:
...
«Душенька Наталья Ивановна. Голубушка наша Божья, кланяюсь и целую Ваши ноженьки. Простите меня, что тревожу Вас. Самой мне семьдесят годков, а я вместо того, чтобы отдыхать, плачу каждый Божий денечек. Горе у меня великое-превеликое. И не знаю, кто виноват: я ли сама или Господь меня испытывает, а может, дьявол над нами измывается. Только в жизни моей все наперекосяк.
Вышла я замуж за того, кого мне нашли родители, ведь раньше мы своих родителей почитали. Муж мой был, слава Богу, неплохой человек. Не пил и самокрутками не смолил. Жить бы нам с ним в мире и радости, но только если в одном хорошо, то в другом обязательно худо.
В семнадцать вышла замуж, каждый год рожала, а они, не дожив до годика, все умерли. Семерых детей схоронила. Горевала, как собака, выла и каталась по полу после каждых похорон и стала я к двадцати пяти белая как лунь от седины. А в двадцать шесть родила дочь. Тряслась за нее до года, по часу в сутки спала, думала, умом тронусь, все беду ждала, ведь как год ребенку, так гроб в доме. С рук ее не спускала. Однажды пошла я за молоком к соседке, а она мне отказала, сказав, что корова заболела.
Пошла я на рынок, доченьку с рук не спускаю, а она уже словечки говорит, умненькая и ласковая такая. Иду, а она меня ладошками по щекам гладит.
На рынке я купила молока и домой возвращаюсь. Смотрю: сидит дед, мне рукой машет. Я подошла и спросила:
– Чего тебе, дедушка?
А он говорит:
– Дай глоточек молочка.
Я отлила молока в его кружку. Выпил дедушка молоко и говорит:
– А ты знаешь, что ребенок твой не жилец?
Я заплакала, а он утешает:
– Не плачь, это ведь у тебя восьмая, а девятый ребенок у тебя жить будет, только пьянствовать больно станет.
Я еще пуще стала плакать, говорю:
– Если Маша умрет, то в тот же день себя порешу. Не хочу больше жить, устала. Не нужен мне девятый ребенок, я эту девочку так люблю, что себя на сто кусков дам за нее изрезать.
А потом опомятовалась, думаю: откуда дед мог узнать, что это у меня восьмой ребенок? А дед будто услыхал мои мысли, говорит, как отвечает:
– Вот откуда я знаю. Я ведь ведьмак, все могу, что только хочешь. Чую зверей и врагов за сто верстов распознаю. Долго на одном месте не живу. Люди начинают меня бояться, а где страх, там и ненависть. Я многим помогал. Хочешь, я и тебе помогу. Через мертвых твоих выйду к нужным духам и закляну их сильным словом, чтобы душу твоей дочери оставили взамен следующего ребенка. Только тогда судьба следующего достанется твоей Марии.
Как сказал он «Мария», у меня аж зубы застучали, я ведь имя ему не сказала. Вцепилась я в деда и говорю:
– Святой человек! Вон на тебе крест, ради этого креста, прошу тебя, оставь мне дочушку, хоть бы какая она потом ни была, хоть и пьяница, лишь бы жива была. Не могу я больше детям своим ручки на груди в гробу складывать. Ты бы только знал, дедок, как это страшно!
Дед сказал:
– Посиди помолчи, дай я чуток обмозгую.
Я сидела и терпеливо ждала.
Потом он мне говорит:
– Нескладно как-то получается. Сейчас я помогу. Будешь ты радоваться, что она живет, а потом, когда она вырастет да пьянкой тебя изводить станет, сама будешь ее смерти у Бога вымаливать. Нет, давай, девка, оставим судьбу как она есть. Нe стану я eе от недолголетия отмаливать. Дождись ты девятого дитя и пусть все будет, как будет!
Но глядя на свою уснувшую Машеньку, я не могла смириться с мыслью, что она умрет и я ее должна буду в маленький гробик уложить. В общем, умолила я, уговорила этого деда. Обещал он мне, что Маша моя жить будет, и сдержал свое слово. Не было счастливей матери, чем я. Не было, наверное, ласковей матери. Лелеяла я ее и баловала. Позволялось ей все, что она хотела. Не было запрета ей ни в чем, и она привыкла поступать, как ей заблагорассудится.
Помню, как моя дочь в пятнадцать лет впервые пришла пьяная в стельку. Вошла в комнату и упала.
Утром я ей стала выговаривать, а она:
– Заткнись, хочу и пью. Будешь меня пилить, уйду вовсе из дома!
С этого дня не видела я ее трезвой. Нашла она себе где-то мужика такого же, как и она, пьяницу, и стали они на пару пить и меня бить.
Однажды встала я на колени, руку подняла для креста, хотела у Бога для нее смерти попросить, чтоб она себя не позорила и меня не терзала.
Смотрю, сбоку от меня кто-то стоит. Я голову повернула и ахнула. Стоит рядом тот дед, но во всем белом. Слышу его, но говорит он невнятно, вроде шорох по комнате шебуршит:
