— Сердце леса? — переспросил я, чтобы потянуть время. — Это тот самый камень?
— Да, волшебный камень, который много лет назад попал в руки к твоему отцу. Попал нечестным путем. А если говорить точнее, твой отец силой отнял его у того, кому он принадлежал по праву.
— Это старому Вару он принадлежал по праву?!
— Лесу. И нам, хранителям древних тайн. Настолько древних, что ты даже не сможешь представить себе этой бездны времени.
— Значит, это Вар отнял камень силой у хранителей. А мой отец лишь взял его у старого Вара. Почему бы вам не поговорить с его сыном? Он как раз переметнулся на вашу сторону, да покарают его за это боги. Спрашивайте его. Мне же дайте уйти, если хотите, чтобы в вашей деревне остался хоть кто-то живой, когда…
— Ты испытываешь мое терпение, римлянин! — резко перебил меня старик.
Борода у него смешно встопорщилась, отчего окрик его оказался не очень-то внушительным. Я невольно усмехнулся.
— Меня не интересует никакой Вар. Мне нужен ты. Только ты можешь знать, где теперь этот камень. И ты нам это расскажешь!
— Почему я должен знать, где ваш камень?
— Потому что на нем кровь твоего рода. Вы связаны с Сердцем Леса одной нитью, римлянин. Кровь Криспов связала вас навеки. Теперь камень не отзовется на наши призывы. Он услышит только тебя. А ты — его. И я спрашиваю — где он? Где этот камень?
— Не знаю, — честно ответил я. — Врать не буду, про эту безделушку я слышал не один раз. Но ума не приложу, где он может сейчас быть. Я и сам его ищу.
— Ты не можешь не знать этого, римлянин. Сердце Леса — это не простой камень. Если хочешь, его нужно было бы назвать Сердцем Мира. Боги оставили его нам, смертным, когда покинули землю и ушли в небесные чертоги. Оставили для того, чтобы этот мир мог жить дальше, лишившись их божественного дыхания. Они завещали нам, хранителям, беречь это Сердце, а вместе с ним — и наш мир. Камень живой. Но как и настоящее человеческое сердце он не может долго биться вне своего тела — заповедного леса в землях кельтов. Вы же, римляне, нарушили волю богов, которые неизмеримо сильнее и страшнее ваших. Нарушили и тем самым обрекли на гибель не только свою жалкую империю, но весь мир. Если камень прекратит свое биение, на землю обрушатся неисчислимые беды. Без дыхания богов и без Сердца Леса — люди обречены. И не только германцы. Рухнет Рим, сгинут могущественные племена в восточных землях, уйдут в небытие народы, живущие за морем и далеко на юге… А все из-за одного упрямого и жадного римлянина, который ставит свои желания выше жизней многих тысяч людей. Нехорошо, — совсем буднично закончил он и взъерошил бороду.
Признаться, не поверил я ни единому слову. Наверное, их боги совсем выжили из ума, если покидая землю оставили какой-то камешек, чтобы тот заботился обо всем мире. Все равно что я, оставляя центурию оставлю вместо себя командиром свой витис. Немудрено, что с такими богами варвары покорились нам.
Говорить об этом я не стал. Все равно эти полоумные друиды ничего не поймут. Они говорят, что римляне гордецы, но у самих спеси хватит на троих римлян. Какой-нибудь замшелый божок, живущий в дупле старого дерева, по их мнению, могущественнее Юпитера.
— Все это очень интересно, старик. В другой раз я с удовольствием послушал бы твои сказки. Но сейчас мне не до них. Я сказал тебе, что не знаю, где этот камень. А лгать я не привык. Развяжи меня и я уйду. Это тебе зачтется.
Помощники старика возмущенно загалдели. Но он поднял руку, заставляя их замолчать и посмотрел на меня:
— Тебе ведь наверняка известно о необычайной силе этого камня. И я думаю… Нет, я уверен, что ты желаешь оставить его себе, чтобы использовать его мощь в своих интересах. Поверь, — заговорил вдруг он мягко и проникновенно, — ни к чему хорошему это не приведет. Ты не только сам погибнешь, но и обречешь на смерть невинных людей… Отдай нам камень и мы вернем его туда, где ему должно находиться. Мир будет спасен. А вместе с ним — и ты. Я даже заплачу тебе.
— Не нужно мне ничего от тебя, варвар. Я не знаю, где этот камень. Даю слово. Мне действительно рассказывали о его возможностях. Но я не верю в эти байки. Ими только детишек развлекать… Он мне не нужен. И если бы я знал, где его искать — рассказал бы и без всяких наград. Только вот незадача — ничего такого я не знаю. И даже не представляю, где следует его искать.
— Лжешь. Ты не можешь не знать, где он. Вы связаны.
— Не лгу. Не знаю, как там насчет связаны, но вот то, что у тебя со слухом плохо — это точно. Я понятия не имею, где камень. Сам его ищу.
— Зачем?
— Это уже мое дело.
— Ошибаешься. Это касается всех.
— Он мне нужен как приманка. Чтобы поймать одного негодяя.
Друид возмущенно прикрыл глаза и вздохнул. Его помощники бросали на меня кровожадные взгляды, будто я оскорбил их матерей.
— Использовать Сердце Леса как приманку! До этого мог додуматься только римлянин! — старик сделал паузу. — Так значит, не знаешь?
— Не знаю.
— Хорошо. Ты сам вынудил меня.
Он кивнул своим подручным. Те рьяно взялись за дело. Один принялся раздувать угли в жаровне, второй схватил кинжал и сунул лезвие в огонь. Когда клинок стал ярко-красным, оба подошли ко мне.
Я все-таки сумел засмеяться…
* * *
Я потерял счет дням. Не то чтобы все это продолжалось очень долго. Нет, наверное, даже недели не прошло, как я здесь появился. Но все дни слились в одну нескончаемую череду пыток и допросов. Они были похож один на другой, как две монеты. Иногда мне трудно было разобрать, когда начался день, иногда — когда он закончился. Я что-то говорил, смеялся, терял сознание от боли и снова смеялся… Ничего не менялось. Кроме старика.
В первый день он выглядел обычным человеком. Но по мере того, как допросы становились все более долгими, а пытки — жестокими, менялся и его облик. Я никак не мог угадать, в каком обличье он придет на этот раз. Иногда он был белым волком. Тем самым, которого я уже видел несколько раз, когда служил в Паннонии. Жутковато было видеть на волчьей морде человеческие глаза и слышать от зверя человеческую речь. При этом он время от времени принимался выкусывать блох, как обычный цепной пес или чесал задней лапой за ухом. Только что лапу на стену не задирал… Когда старику надоедало возиться с блохами, он превращался в отвратительный гниющий труп. С пустыми глазницами, зеленоватой кожей, слезающей лоскутьями, обнажая белые кости, сочащимися гноем нарывами… Будто этим можно было напугать бывалого солдата! На полях сражений я и не на такое насмотрелся. Остальные превращения были не так забавны. Он мог обернуться великаном. Да таким, что один его палец на руке был толщиной с мою ногу. Но это было неудобно — ему приходилось сидеть скрючившись в небольшой хижине. Больше часа он в такой позе не выдерживал и принимал свой обычный облик. Время от времени он превращался в огромную змею. Почему-то не белого, а нежно-зеленого цвета. С чудовищными, сочащимися зловонным ядом зубами и длиннющим раздвоенным на конце языком, которым все норовил коснуться моего лица. Вот это было действительно мерзко. В Египте я навидался всяких змей, но таких здоровенных гадин видеть не приходилось.
Не знаю, превращался он все это на самом деле, или просто заставлял меня видеть его таким. Но это и неважно. Даже если бы мне было по-настоящему страшно, я не смог бы облегчить свою участь. Все вопросы старика сводились в конечном счете к одному: где Сердце Леса? На него я не смог бы ответить, даже если бы все змеи со всего мира сползлись ко мне в хижину, а все волки принялись вычесывать перед моим носом блох.
Я молчал. Старик злился. Его помощники были неутомимы. Рассмеяться им в лицо мне становилось все труднее. Приходилось собирать в кулак всю волю. Я молил богов только об одном — чтобы они позволили мне прожить последние дни и минуты моей жизни достойно. В том, что конец близок я уже не сомневался.
Никаких шансов на спасение не было. После первого допроса меня снова стали держать все время связанным. Еды давали ровно столько, чтобы я не умер с голоду. Один раз, правда, мне все же удалось распутать узлы на веревках. Варвар, который связывал меня был пьян и затянул веревки недостаточно крепко. Да и я схитрил — изо всех сил напряг руки и чуть развел в стороны запястья… Стоило расслабить мускулы — путы тут же ослабли. Дальше все было просто.
И когда друиды в сопровождении нескольких воинов зашли ко мне на следующий день, я бросился на старика, с твердым намерением прикончить его. Но я был слишком слаб. Вцепиться ему в глотку мне удалось. Но непослушные пальцы никак не могли сжать морщинистую шею. Меня легко оторвали от испуганного друида и как следует отделали. Тогда мне хотелось выть, но не от боли, а от бессилья…
После этого я понял, что обречен. Где искать камень я не знал, бежать не мог. Оставалось только умереть под пытками. Единственное, что я мог сделать — умереть, как подобает солдату и римлянину.
