Верьте мне, мы спасём Америку и спасём мир. Ведь за нами стоят Учителя, а они никогда не позволят миру погибнуть.
Я бы не хотел, чтобы вы знали, насколько близок к катастрофе был мир (и неоднократно) на протяжении последних трёх лет. Но теперь силы преднамеренного зла, с которыми мы боролись, уже рассеяны; и хотя полностью они не уничтожены, их влияние уже далеко не таково, как раньше. Чего нам следует теперь опасаться, так это безрассудства тех, кто верит, что несёт миру добро, — безрассудства разного рода фанатиков, агитаторов и паникёров, искажающих и извращающих изначально верные замыслы своими бредовыми, а то и явно вредоносными идеями.
Порядок, порядок, и ещё раз порядок! Вот к чему должен стремиться мир в период реакции, которая неизбежно наступит после войны. С реакцией вам придётся считаться, но это будет лишь кратким отдыхом для измученных сердец, которым вскоре вновь придётся перейти к созиданию.
Именно в этот период созидания я более всего рассчитываю на Америку, поскольку она не будет так истощена, как прочие члены великого мирового братства. Но именно в Америке в это время возникнет одна опасность. Я говорю вам об этом сейчас, чтобы опасность эта не застала вас врасплох и чтобы вы не теряли бдительности.
Будьте бдительны, но не перестраховывайтесь.
И верьте в то, что Учителя Жизни так или иначе помогут вам преодолеть и это испытание.
Настало время и Америке присоединиться к остальному миру и занять своё место в федерации наций. Если она установит прочный союз с Англией, то им удастся уберечь мир от опасности новой войны.
Прошлая изоляция Америки полностью соответствовала её интересам: ей необходимо было развиться до её нынешнего состояния, не подвергаясь никаким вмешательствам извне и не вмешиваясь, в свою очередь, ни в какие международные конфликты. Свободная и одинокая, она так и не стала частью громоздкой, скрипучей машины международной дипломатии и интриг. Но теперь она уже полностью самостоятельна, и, выражаясь языком политиков, её характер уже сформировался. Можно сказать, что Америка уже собрала необходимый кворум и теперь имеет право голоса на всемирных совещаниях и всемирных выборах.
В прошлом многое для неё сделали Англия и Франция, и теперь её очередь постараться для них. Ведь именно они сформировали её культуру и больше всех повлияли на её дух; теперь на их дух будет влиять Америка.
Когда накануне вы читали о том, что наши солдаты не только воюют, но и работают во Франции, стараясь хоть как-то помочь тамошним крестьянам и фермерам, вы испытывали большое удовлетворение; вы помните, вероятно, о том, что я говорил вам ещё до вступления Америки в войну — что наши соотечественники отправятся во Францию, чтобы работать, работать и работать там ради восстановления этой страны.
И это ещё только начало. И во время войны, и после неё наши люди будут всё активнее участвовать в восстановлении Европы.
Скоро там возникнет потребность в работе нового типа — нового для нас.
То, что многие нации объединяются ради общего дела, весьма знаменательно. Отсюда остаётся только один шаг до объединения всех наций ради достижения единой цели.
Сила возмущения в мире должна утихнуть, так же как утихла сила расовой ненависти — а она и в самом деле уже истощилась. Далее война будет продолжаться уже без той ярости, которая имела место в её начале. Мы растём, поскольку таково наше предназначение, и даже в Нью-Йорке уже не чувствуется той ярости, которая кипела там пару лет назад. Она ослабла и в Англии, и во Франции, и в Германии. К войне сейчас относятся как к обычной малоприятной обязанности, от которой все желали бы поскорее отделаться. Когда в ней уже никто не будет видеть никакого смысла, она прекратится.
А сейчас меня интересует, какое место займёт Америка в федерации государств.
Вследствие того, что Германия чрезмерно увлеклась своими националистическими идеями и попыталась затем всучить их всему остальному миру в имперской форме, в мире сейчас всё более зреет скептическое отношение к национальному фетишу. Мир уже не поверит в добрые намерения ни одной нации, которая щеголяет своими совершенствами перед лицом либо друга, либо врага.
Америке же, которая сейчас становится всё более уверенной в своём высоком предназначении, не мешало бы параллельно с этим развивать в себе ещё и скромность. Ей необходимо осознать, что она является всего лишь одной из стран-сестёр, входящих в великое сообщество наций. А Орлу в связи с этим не мешало бы подучиться искусству общения. Спокойный голос сразу привлекает к себе внимание в мешанине разнородных шумов, где крик наверняка остался бы незамеченным. Потому и голос Америки должен быть уверенным и спокойным.
Сейчас она платит за своё право участвовать во всемирных совещаниях. Так пусть же её голос приобретёт авторитет благодаря своей сдержанности и достоинству.
В Европе сейчас происходит великая перемена — в корне меняются представления европейцев об американском характере. Франция до сих пор знала лишь американских туристов, да тех (оторвавшихся от корней) американцев, которые предпочитали жить в Европе, а не в своей собственной стране. Теперь Франция начинает узнавать, как американцы трудятся, развлекаются, сражаются, любят, живут и умирают. Увидев американцев в таком свете, Франция начала протирать глаза, думая — не сон ли это. Эти американцы были совсем не такими, какими она их себе представляла. Она до сих пор ещё не поняла толком, каков он — истинный американец, но у неё уже появилось желание это понять. В сердце Франции уже появилось новое, волнующее, тёплое чувство к новому брату, который прибыл к ней на помощь из-за океана. В силу своей утончённости и более надуманных стандартов, она замечает его неотёсанность. Но она замечает также и его рыцарство, и благородство, которых она никак не ожидала увидеть в иностранце.
О, Америка и американцы!
Сейчас как никогда мир склонен судить и испытывать вас. Сердце моё наполняется восторгом, когда я вижу, как наши парни, отправляясь в неведомый им доселе мир, приносят с собой бодрящий дух американских лесов и степей. Когда я вижу, как взор гордого и до боли зажатого условностями француза теплеет, останавливаясь на наших мальчиках, — как я горжусь ими! Я забываю даже, что и сам я уже не совсем американец, так как несколько лет назад я покинул свою землю и перебрался в Страну, лежащую по ту сторону смерти.
И когда в конце войны и после неё начнутся многочисленные переговоры, то пусть скромность, продиктованная сознанием собственного величия, удержит Америку от напоминаний Англии и Франции, что именно она спасла их от полного разрушения. Я молитвенно складываю свои ладони (для вас — призрачные ладони) и истово молюсь, чтобы Америка вела себя достойно на предстоящих переговорах.
«Скромность» — пусть это слово станет вашим паролем.
Душа Франции полна благодарности, душа Франции исполнена любви. Сердца французов теплеют, а глаза наполняются влагой, когда они шепчут: «Les Americains! Les Americains!»[50]
Помните, что эта любовь — самое главное ваше завоевание.
Я предпочёл бы хоть тысячу раз ещё умереть, чем увидеть, что мои американцы в этот кризисный для всего мира момент разочаровали своих французских братьев.
Вас удивляет, что я ничего не говорю об Англии? Ах! Англия вас уже знает. И знает уже давно. Англию вы ничем не удивите. Она знает вас, как мать знает своего сына или дочь; а для французов вы — загадка, тайна, пришедшая им на помощь; ангелы в форме цвета хаки, в широкополых шляпах, и к тому же говорящие на непонятном языке.
Теперь понимаете?
Франция молится за вас. Она молилась бы на вас, если бы не была так скромна в своей любви. Она видит перед собой неведомое чудо и ощущает благоговейный трепет.
Восславим же братство наций — никем ранее не постижимый идеал!
Вы ничем не выбьете из головы мальчика, выросшего в свободном мире, мысль о том, что Америка свободна и всегда должна оставаться свободной. Во все года люди этой земли готовы были умереть за свободу — за свою личную свободу, за свободу негров. Теперь они сражаются и умирают за свободу всего мира.
Знаете ли вы, что это означает — быть свободным? Только сдержанный человек может быть свободным, так как беззаконие — не есть свобода. Беззаконие всегда присуще не свободе, но тирании.
В новой Америке, очертания которой я уже вижу на горизонте (ведь мои глаза видят намного дальше ваших), будут созданы все условия для наиболее полного развития индивидуальности, но в то же время её развитие будет уравновешиваться идеей социальной ответственности. До сих пор индивидуальность развивалась стихийно. И результаты этого процесса налицо: у немногих накоплены безмерные запасы пищи, в то время как многие часто остаются совсем без неё; повсюду — столкновения и противоборство интересов, и каждый старается извлечь свою собственную выгоду из этого трагического противостояния.
